В активности он был готов перешагнуть границы — так, однажды он был представлен важному гостю, Францу Райдмахеру, нацистскому преступнику, который участвовал в карательных операциях в Бельгии и Югославии, а после войны стал советником Второго Бюро в Дамаске. Элиаху-Камиль, весьма определенно заявлявший о своих пронацистских симпатиях, был вынужден пожать руку нацисту — и тут же потребовал от своего руководства санкции на ликвидацию Райдма-хера. В Тель-Авиве едва отговорили Коэна — а информацию о местонахождении разыскиваемого военного преступника передали властям ФРГ.
В июне 1963 года к власти в Сирии пришла партия БААС, а ее лидер, генерал аль-Хафез, стал президентом. Перспективы Коэна стали расти — его приглашали войти в правительство, высказывалась даже возможность его назначения министром обороны. Во всяком случае, о возможности назначения на должность заместителя министра сказал ему сам президент.
Фактически Коэн вошел в правящую верхушку. По заданиям президента он выезжал в Буэнос-Айрес (пропагандировал партию БААС и собирал средства у богатых сирийцев), в Иорданию (вел секретные переговоры с одним из влиятельных оппонентов аль-Хафеза). Это расширяло его возможности доступа к секретной информации.
Летом 1964 года Коэн выполнил важную и срочную задачу — достал и переправил в Тель-Авив материалы по придуманному сирийцами весьма опасному для Израиля проекту отвода вод рек, питающих Галилейское море, фактически единственный источник водоснабжения страны.
В ноябре 1964 года он выехал (по отработанной схеме, через Европу) в отпуск в Израиль, где у него к этому времени должен был родиться третий ребенок. Он очень тосковал по семье и по каналам разведки часто посылал домой открытки, не раскрывавшие, однако, его местопребывания. Во время отпуска Коэн познакомился со своими новыми руководителями.[56]
Коэн затягивал свой отпуск и намекал работникам «Моссада», что после четырех лет нелегальной работы он хотел бы вернуться домой. Коэн рассказал, что особое беспокойство у него вызывает начальник военной разведки сирийской армии полковник Ахмед Суэ-дани. Но напряжение на границе с Сирией усиливалось, и опасность новой войны росла с каждым днем. Потребность в разведывательной информации была весьма острой, и «Моссад» заставил Коэна вернуться в Дамаск, хотя специалисты-психоаналитики предупреждали, что разведчик переутомлен и находится на грани психологического срыва.
В последующие два месяца Коэн допустил серьезные нарушения правил безопасности. Вполне возможно, что невероятная легкость, с которой он вошел в руководящие круги Сирии, притупила его бдительность.
Он немедленно возобновил свои радиопередачи — и сирийская контрразведка могла связать этот факт с возвращением Коэна из-за границы.
Внимание же к передатчику в престижном районе Дамаска привлекли (безо всякого умысла) индийские дипломаты — близость частот и совпадение обычного времени передач мешало радиосвязи индийского посольства, и они пожаловались властям. Сирийцы поняли, что какой-то передатчик осуществляет несанкционированные выходы в эфир в районе посольства, но самостоятельно обнаружить его не смогли. По их просьбе специалисты ГРУ прислали совершенные пеленгаторы и опытных специалистов.
Круг возможных мест все время сужался, но это могло бы еще затянуться и, не исключено, окончилось бы как-то по-другому, если бы по возвращению из «отпуска» Эли не развернул самоубийственную активность. Передатчик Коэна практически не умолкал. За пять недель он отправил в Тель-Авив тридцать пять радиограмм. С какой-то обреченностью Коэн выходил в эфир в одно и то же время, в 8.30 утра, что намного облегчало поиск радиопередатчика. Иногда он выходил в эфир два раза в день.
Круг сужался; опытными пеленгаторщиками были применены некоторые специальные приемы: несколько раз по району во время сеансов выборочно отключалось электроснабжение и Коэну приходилось переходить на автономное питание — что не могло не сопровождаться некоторыми изменениями в характеристиках передачи.
16 января 1965 года был окружен и тщательно обыскан соседний дом — а Коэн потерял всякую бдительность и работал на рации, как будто находился в своей стране.
18 января 1965 г. утром снова был обесточен район — и передатчик Коэна, с автономным питанием, оказался единственным, который нарушил радиомолчание.
Круг предельно сузился. На крыше была обнаружена «персональная» антенна Элиаху; люди полковника Суэдани ворвались в квартиру Коэна — и захватили его с поличным во время радиосеанса. При тщательном ' обыске в квартире был обнаружен и второй передатчик и все шпионское оборудование.
Начались интенсивные допросы.
Суэдани пытался использовать Коэна для радиоигры; радисты тщательно следили, чтобы Коэн не вставил в текст передачи какой-нибудь условный знак, но «знак» был передан — это было заранее условленное изменение ритма, никак не фиксируемое непосвященными. Было получено условленное подтверждение приема; после второй, так же «кодированной» передачи, из Тель-Авива пришло сообщение: «Ваши последние два сообщения недостаточно полные. Пожалуйста, повторите их сегодня вечером». Это был знак того, что в Тель-Авиве знают о попытках радиоигры.
24 января сирийцы приказали Коэну направить последнюю радиограмму, адресованную премьеру Леви Эшколу: «Камиль и его друзья некоторое время погостят у нас. Мы сообщим вам об их дальнейшей судьбе».
Было арестовано несколько сотен человек, связанных с Коэном, в том числе Маази Захер ад-Дин, Жорж Саиф и шейх Аль-Ад. Президент Хафез Асад оказался в крайне неловком положении. Коэн признался, что был израильским шпионом, но несмотря на жестокие пытки, которым его подвергали четыре недели, не сказал больше ничего полезного для сирийцев. Суд военного трибунала приговорил Коэна к смертной казни, а нескольких его «соучастников» — к пяти годам каторги.
Обращения Папы Римского Павла, королев Великобритании и Бельгии, целого ряда европейских правительств и даже Москвы с ходатайством о помиловании Эли Коэна не дали результата. На рассвете 18 мая 1965 г. Коэн под восторженные крики толпы был публично повешен на площади Эль-Марга (Мучеников) в Дамаске. Казнь транслировалась по телевидению.
Лотц родился в 1921 году в Германии, в Мангейме. Его мать Елена была еврейской актрисой, а христианин-отец Ганс — директором театра в Гамбурге, затем менеджером берлинского театра. К счастью для Вольфганга, в детстве он не был подвергнут обрезанию.
После прихода к власти Гитлера родители Лотца в 1931 году развелись, и Елена уехала с сыном в Палестину, где работала в театре «Хабаима». Там Вольфганг взял себе имя Зеев Гур-Арей. Обучаясь в сельскохозяйственной школе Бен Шемен, он стал отличным наездником и так полюбил лошадей, что сам получил прозвище «Сус».[57] Он свободно владел ивритом, немецким, английским и арабским языками.
В 1937 году Лотц вошел в подпольную группу «Хагана», ему была поручена охрана единственного автобуса, связывающего школу Бен Шемен с районом, населенном евреями, а также конное патрулирование территории у школы. С началом Второй мировой войны вступил в британскую армию и воевал в тылу Африканского корпуса Роммеля; в конце войны в звании сержанта работал в Каире военным переводчиком. В 1948–1949 годах Лотц в звании лейтенанта принимал участие в войне за независимость. В 1956 году он, уже майор, командовал ротой, которая захватила египетские позиции на Суэце.
Сразу после войны контакт с Лотцем установила военная разведка. Кандидат произвел положительное впечатление прежде всего тем, что совсем не походил на еврея. Позже Лотц вспоминал: «Я был блондином… много пил и был воплощением бывшего немецкого офицера». Общительный по натуре, с хорошими актерскими данными, храбрый и готовый на риск, он представлялся очень перспективным. Вербовщики не ошиблись: Лотц действительно оказался прекрасным агентом.
После очень напряженной подготовки Лотц — как за десять лет до него Макс Беннет — был направлен в Германию для закрепления легенды.
Лотц должен был стать немецким бизнесменом, который во время войны служил в гитлеровской армии в Северной Африке (Лотц много знал о корпусе Роммеля — участвовал в свое время и в боевых действиях против него, и в десятках допросов немецких пленных), а потом 11 лет занимался разведением скаковых лошадей в Австралии. Он в течение года жил сначала в Западном Берлине, потом в Мюнхене, часто менял адреса.
В декабре 1960 года Лоти прибыл в Геную, а оттуда на корабле в начале 1961 года приехал в Египет. «Туристу-коннозаводчику» были выделены весьма значительные (по израильским меркам) денежные средства. Это позволило ему войти в привилегированные круги, в частности попасть в элитный Кавалерийский клуб на острове Жезира (там он чуть ли не в первый день познакомился и «подружился» с шефом египетской полиции Аль-Гаухрабом). Вскоре Лотц занялся на египетской земле любимым делом — разведением и выездкой лошадей. С Аль-Гаухрабом ежедневно он совершал конные прогулки; контакты среди военных и богатых египтян успешно развивались. Израильская разведка считала, что египетский «Мухабарат эль-Амма», или управление общей разведки, вряд ли будет глубоко проверять немецкую легенду Лотца. Определенный риск, конечно, существовал, но Лотц позже вспоминал, что он был одним из немногих агентов разведки, кто работал под своим именем и по подлинным документам[58].
Лотц, общительный и компанейский, стал часто устраивать у себя приемы для старших египетских офицеров и других «нужных» людей из египетского общества. Он курил с ними гашиш и любил поговорить на военные темы.
Через полгода Лотц ненадолго выехал в Европу-«уладить свои дела в Германии». Возвратился он с крупной суммой денег, миниатюрным радиопередатчиком, скрытом в каблуке жокейского сапога, подробными инструкциями и красавицей-блондинкой Вальтрауд, без которой он не собирался возвращаться. Лотц встретил эту «восхитительную голубоглазую блондинку с фигурой, какие больше всего всегда нравились» в июне 1961 года в ночном экспрессе, шедшем из Парижа.