Отголоски конфликтов и вообще действий Шарона, который затем стал министром обороны, прослеживаются во всей истории разведки в тот период. Шарон создал «двор Арика» — неофициальные, но влиятельные аналитические группы, в которые входили как государственные чиновники, так и частные граждане. Туда входили ветераны «Моссада» Рафи Эйтан и Реха-вья Варди, которого Шарон назначил «координатором» на оккупированных территориях; генерал-майор Аврахам Тамир, помощника министра по вопросам планирования и стратегии; торговец оружием и ветеран «Амана» Яааков Нимроди. Гостем, хотя и нечастым, «двора Арика» был и Дэвид Кемчи, который занимал второй по старшинству пост в «Моссаде» до своего перехода на должность генерального директора министерства иностранных дел.
Влияние Шарона и «двора» усилилось, когда сменилось руководство в «Шин Бет». Место Ахитува занял Аврахам Шалом — старый друг Рафи Эйтана, который вместе с ним участвовал во многих операциях. Шарон и Шалом по многим вопросам были единомышленниками.
Поставив под контроль «Лакам»[150], располагая силь-ними позициями в правительстве и партийной верхушке, и в руководстве «Шин Бет» (где к тому времени тоже стали задавать тон «сабра»), Шарон, считая, что оборонительные интересы Израиля выходят за пределы зоны непосредственной конфронтации с соседними арабскими странами и включают Пакистан, Северную Африку и даже более отдаленные районы Африканского континента, попытался реализовать, иногда привлекая традиционные каналы спецслужб, а иногда и помимо них, различные военные и внешнеполитические проекты.
Наиболее прямое и откровенное блокирование «Моссадом» действий, предпринимаемых по инициативе «двора Арика», произошло в истории с планом поддержки наследного принца Ирана Резы Пехлеви, или «беби-шаха». После Исламской революции принц с немалой свитой (чуть ли не со всем генералитетом шахской армии) обосновался в Марокко. Там был создан «теневой двор» и находили приют многие враги режима аятолл. При помощи ЦРУ был организован канал вещания на Иран — впрочем, реальным влиянием в стране он не пользовался. Естественно, при дворе «беби-шаха» разрабатывались планы заговоров, которые в конечном итоге должны были помочь взойти на тегеранский трон. Во «дворе Арика» посчитали — в это уж очень хотелось поверить, например, Нимроди, — что поддержка заговора может принести большую пользу Израилю. Нимроди[151], потерявший миллионы долларов в Иране, когда исламские легионы аятоллы Хомейни свергли шаха Ирана, продолжал лоббировать западные интересы в Тегеране. Как признанный эксперт по этому региону он надеялся вернуть Западу рынок Ирана с его 45-миллионным населением, попутно намереваясь возвратить свои капиталы.
Специальная миссия (без ведома «Моссада») была направлена в Марокко. Там «Беби-шах» и его генералы свиты говорили Нимроди, Швиммеру и Кашоги, что для реализации планов переворота нужны только деньги на покупку оружия и оплату наемников, которые свергнут аятолл.
В следующей встрече, в «Маунт Кения сафари клаб», принадлежавшем Кашоги[152], принимали участие, помимо упомянутой троицы и Дэвида Кемчи, Шарон со своей женой Лили, президент Судана Нимейри и начальник его разведки Абу Таеб[153].
Нимейри, по словам Шарона — «хорошо информированный и проницательный», действительно шел на сотрудничество с Израилем и поддержал план превращения Судана в базу и арсенал для «специальных проектов», прежде всего иранской операции. Нимейри, скорее всего, исходил из интересов Судана и лично своих: операция предполагала большие деньги (Саудовская Аравия была готова выделить для этого 800 млн. долларов), создание больших арсеналов оружия, включая танки, самолеты и ракеты, формирование наемной армии, которой, естественно, необходимо снабжение и обслуживание, — короче, все сулило выгоду. С точки зрения традиционной и не изжитой до сих пор политики (поддержка группировок, которые борются с враждебными к Израилю режимами в Азии и Африке), для Израиля предполагалась политическая и экономическая выгода: сбыть массу трофейного оружия, накопившегося за годы войн и контртеррористических операций.
Поддержка режима Нимейри в Судане была связана еще и с антиливийскими устремлениями Израиля: Нимейри помогал прозападному президенту Чада Хис-сейну Хабре, а Каддафи поддерживал антиправительственных повстанцев. Соединенные Штаты и Франция, владевшая ранее этой колонией, также были на стороне Хабре. Все, что шло во вред Каддафи, который поддерживал наиболее радикальные и фанатичные группировки в Европе и арабском мире, только подчеркивало важность общей цели США и Израиля: всемерно ослаблять влияние ливийского лидера с прицелом на его свержение. Но, забегая несколько вперед, можно сказать, что действия «двора-Арика», которые начали осуществляться по линии Минобороны, отмечены поспешностью и риском.
Генерал Тамир в ноябре 1982 года вылетел в Париж для встречи с представителем Чада. Тот был настроен оптимистически в отношении шансов Хабре на победу, но опасался полномасштабного вмешательства ливийской армии. Чад добивался от Франции обещания прислать свои войска, если с севера в страну вторгнутся ливийцы. Получалось, что основная ответственность за спасение режима Хабре ложится на плечи Франции, а Израиль набирает политический капитал за «укрощение» Каддафи. Спустя две недели Тамир в гражданской одежде через Париж вылетел в Нджамену для окончательного согласования деталей тайного соглашения Чада с Израилем. Стороны договорились, что Израиль пришлет военных советников для оказания помощи вооруженным силам Чада в гражданской войне и противостоянии с Ливией. Арик Шарон, который совершал поездку по странам Африки, передал Чаду груз стрелкового оружия, доставленного самолетом из Израиля. Вскоре в Нджамену прибыло 15 советников из уже находящегося в Заире израильского контингента.
Аналитики «Моссада» забили тревогу. Наум Адмо-ни (тогда он уже возглавил «Моссад» после Хофи) доложил премьеру, что направлять военный персонал в страны с неустойчивыми режимами, где в любой момент повстанцы могут одержать верх, — огромный риск; кроме того, при агрессии Ливии военные советники в Чаде могли попасть в плен к ливийцам.
Премьер-министр принял доводы Адмони. Военные советники были срочно отозваны…
Что же касается встречи на ранчо Кашоги, то, как говорится, все складывалось слишком хорошо, чтобы быть правдой.
«Моссад» потребовал подробную информацию о встрече и получил ее от Дэвида Кемчи. Ицхаку Хофи, тогда еще не ушедшему в отставку, естественно, не понравилось ни то, что его отстранили от встречи с Нимейри[154], ни тем более то, что, по существу, по линии Минобороны начали крупномасштабную тайную операцию, причем без участия не только «Моссада», но и «Амана» — а аналитики обеих разведслужб всегда с недоверием относились к Аднаном Кашоги.
Аналитики «Моссада» давно пришли к однозначному выводу о том, что в политическом плане время «беби-шаха» и его генералов прошло. Операция вторжения в Иран небольшими силами, предпринятая в то время, когда он успешно противостоял огромной армии Ирака, имела очень мало шансов на успех и могла привести только к серьезным потерям и разоблачению как международного заговора, так и заговорщиков.
Кроме того, аналитики «Моссада» смогли представить четкую аргументацию отсутствия реальной необходимости «суданского арсенала» — действительные интересы и возможности Израиля не требовали рисковать ни жизнями своих граждан, ни деньгами и престижем государства ради сомнительных операций в далеких странах ради не слишком значительных и опосредствованных политических выгод.
Бегин, с подачи Хофи и поддержавшего эту позицию министра иностранных дел Шамира, заявил Шарону, что ему нужны более серьезные доказательства того, что переворот в Иране может увенчаться успехом, — а тем временем Хофи тайно отправил одного из своих заместителей[155] в Марокко для встречи с «беби-шахом». Там представитель «Моссада» заявил молодому принцу: «Я уполномочен высшим руководством Израиля сообщить вам, что израильтяне, с которыми вы встречались, не являются нашими официальными представителями. От них у вас будут одни неприятности. Пожалуйста, в будущем поддерживайте прямой контакт с нами, хотя сам по себе «суданский проект» нас не интересует».
«Моссад» и «Аман» наблюдали за ядерной программой Ирака с того момента, как только стало известно о намерении Багдада приобрести атомный реактор у Франции. В ноябре 1975 года Франция дала согласие на поставку в Ирак двух реакторов: одного — небольшого, для исследований, и второго — промышленного, мощностью 70 мегаватт. Иракцы назвали этот проект «Таммуз» по имени ханаанского бога.
Мысль о том, что арабское государство — особенно радикальный Ирак — сможет получить ядерное оружие (о том, сколь краток, при старании, путь от мирного реактора к смертоносной бомбе, все они хорошо знали), лишала сна израильских руководителей. До момента прихода Бегина к власти в 1977 году Израиль пытался дипломатическими средствами затормозить ядерную программу Ирака, отговаривая Францию, Италию и Бразилию от выполнения обещаний по поставкам в Ирак материалов, оборудования и технологической информации, связанной с проектом «Таммуз». Израиль также попросил вмешаться Соединенные Штаты, надеясь, что линия президента Картера на укрепление режима нераспространения ядерного оружия может повлиять на Францию. Однако эта «тихая дипломатия» оказалась бесплодной. Строительство реактора около Багдада продолжалось быстрыми темпами.