27 сентября 1955 года новый глава Египта Гамаль Абд-аль Насер, открывая военную выставку в Каире, сказал, что подписал соглашение с Чехословакией на поставку большого количества оружия в обмен на рис и хлопок. Всем было ясно, что речь идет о советском оружии, которое по политическим соображениям будет поставляться через Чехословакию.
Сенсационное заявление Насера стало поворотным пунктом в истории Ближнего Востока. Это радикальным образом изменило стратегическую ситуацию, здесь открылся второй фронт «холодной войны», а для Израиля возникла еще более опасная ситуация.
Численно арабские армии и так во много раз превосходили израильскую. Израильтяне и не надеялись сравняться с арабами в количестве оружия, но думали, что сумеют компенсировать их превосходство более высоким качеством своего оружия и боевой выучкой войск.
Но поставки советского оружия меняли баланс сил. Правда, арабских солдат и офицеров надо было еще учить управляться с новой техникой. Израильтяне надеялись, что египетским летчикам понадобится минимум год для того, чтобы освоить «МиГи». Но весной 1956 года стало известно, что в Польше под Гданьском уже идет обучение египетских летчиков.
Это было тяжелое известие для Израиля.
Перевооружение Египта для израильтян могло означать только одно: молодой и честолюбивый президент Гамаль Абд-аль Насер готовится к новой войне.
Израиль рассчитывал на военный союз с Соединенными Штатами, но Вашингтон желал партнерства с арабскими странами. Маленькое еврейское государство прагматичных американских политиков не интересовало.
Администрация президента Дуайта Эйзенхауэра сформулировала стратегию массированного возмездия и обещала в случае войны засыпать Советский Союз ядерными бомбами. Поэтому американцам понадобились военные базы поблизости от советской территории. Это изменило взгляд американцев на Ближний Восток. Они нуждались в хороших отношениях с арабскими странами, надеялись сформировать из них антисоветский альянс и давили на Израиль, чтобы он не злил арабов.
В пятидесятых годах израильтяне почувствовали себя как-то особенно одинокими. Отношения с американцами строились очень сложно. После военного переворота в Гватемале в 1954 году, который был организован с помощью американцев, встревоженный глава Моссад Иссер Харел написал секретное письмо премьер-министру. Он считал, что такой же переворот ЦРУ может попытаться произвести и в Израиле, чтобы поставить во главе страны послушных американцам людей.
Площадь Израиля составляла всего-навсего двадцать одну тысячу квадратных километров. Еврейское население насчитывало полтора миллиона человек. Годовой бюджет страны составлял каких-то двести пятьдесят миллионов долларов. И ко всему прочему — никаких природных ресурсов и высокая степень зависимости от иностранной помощи… Маленький Израиль, не имея союзников, должен был противостоять враждебно настроенным арабским странам с огромной территорией, большим населением и неограниченными ресурсами.
Часть четвертаяПобеда ведет к поражению
Глава перваяНочной визит
Израильтяне в растерянности обратились за помощью ко всем крупным державам. Никто не согласился продавать им оружие. Единственной надеждой оставалась Франция, симпатизировавшая Израилю.
Французские военные восхищались своими израильскими коллегами. Французские депутаты разделяли с израильскими политиками социалистические идеи. Некоторые французские государственные чиновники узнавали в гостях-израильтянах недавних соратников по движению Сопротивления.
Когда во Францию приехал премьер-министр Израиля Давид Бен-Гурион, он остановился не в гостинице, а на частной вилле, где был почетным гостем одной знаменитой семьи. В годы войны восемнадцатилетнему сыну хозяина виллы поручили поехать в Алжир и убить французского адмирала Жана Луи Дарлана, который сотрудничал с нацистами, но юношу поймали и казнили.
Его комнату в доме сохранили в том же виде, какой она была при его жизни. Две свечи стояли у его фотографии. Знаменитая семья свято хранила традиции Сопротивления. Она дружила с министром обороны Франции и со многими участниками Сопротивления, которые теперь занимали министерские посты.
Эти люди были на стороне Израиля.
В 1954 году Шимон Перес подписал в Париже первое соглашение о продаже Францией оружия Израилю и разместил на французских заводах заказ на производство танков для израильской армии. Но Франция соглашалась продавать танки, артиллерию и авиацию только устаревших моделей времен Второй мировой войны.
А Израилю нужно было современное оружие. Министр обороны Франции Морис Буржес-Монури был готов продать такое оружие. Но Министерство иностранных дел возражало против увеличения поставок оружия на Ближний Восток, чтобы не раздражать арабов.
Вопрос состоял в том, кого поддержит премьер-министр Ги Молле: дипломатов или военных?
Решение о продаже оружия Израилю зависело от многих государственных чиновников. Большинство из них считало, что этого не следует делать, потому что продажа оружия Израилю испортит отношения с арабскими государствами.
Но, по мнению посольства Израиля и резидентуры Моссад, в Париже, были и люди, которых стоило попытаться разубедить в этом…
…Два немолодых уже человека как-то вечером позвонили в дом одного из советников премьер-министра Франции. Хозяин был предупрежден о визите. Он был рад видеть этих людей. После ужина хозяин и гости перешли в библиотеку пить кофе. Слуга разлил кофе по чашкам, поставил молочник и сахарницу на столик и вышел, плотно притворив за собой дверь.
Хозяин предложил гостям коньяка. Пожалуй, они впервые могли спокойно встретиться и поговорить, хотя знали друг друга еще с 1939 года, когда Франция вступила в войну с Германией. В те времена они были на пятнадцать лет моложе, крепче и оптимистичнее. Хозяин уже был заметным политиком, депутатом парламента. А его гостей во Франции мало кто знал.
Молодой человек по имени Пауль и девушка по имени Беата были беженцами из Германии. Они искали в Париже работу и собирались пожениться.
3 сентября 1939 года, через день после нападения немецких войск на Польшу, Франция объявила Гитлеру войну, но не спешила переходить к боевым действиям.
Первыми начало войны ощутили не нацисты, а немецкие эмигранты, те, кто бежал во Францию от Гитлера. Всех, кто прибыл из Германии, французы сочли нежелательными элементами, подозревая в них нацистских шпионов.
7 сентября по всей стране были расклеены объявления: «Иностранцы в возрасте от 17 до 50 лет, прибывшие из враждебной страны, должны явиться на сборные пункты. Особой иметь одеяло, предметы личной гигиены и продукты на двое суток».
Немецких эмигрантов интернировали и загоняли в лагеря. Пауль был тогда совсем молодым человеком, но он уже успел побывать в немецком концлагере. Теперь его посадили во французский лагерь.
— Вы все это помните? — спросил хозяин.
— Думаете, это можно забыть? — горько улыбнулся Пауль. В его словах не было упрека. — Когда нас пригнали во французский лагерь в Лё-Верне, я вспомнил прием, который был оказан нам весенним днем 1933 года в болотах северной Германии одним обершарфюрером со сворой лютых эсэсовцев. Знаете, в чем состояло единственное отличие между вашими и нашими надзирателями? Немцы избивали нас более жестоко.
Эмигрантов разместили в темных и грязных бараках, на полу, покрытом соломой. Полчища блох, вшей и клопов набросились на новичков. Все покрывала мельчайшая кирпичная пыль — она проникала под одежду, попадала в еду. Вместо туалета — канава.
Хозяину горько было слышать этот рассказ. Но он слушал со вниманием.
— Зимой столбик термометра опускался ниже отметки минус двадцать градусов, — продолжал Пауль. — На улице ледяной ветер. В лагерных бараках не было ни одной печки. Спасаясь от холода, мы не могли даже заползти под солому: соломенное покрытие пола было три сантиметра толщиной.
Вода не годилась для питья. Единственная мера гигиены состояла в том, что прибывших в лагерь стригли наголо. В бараках болели дифтерией и тифом. Интернированным врачам запрещали помогать больным. Те, кто возмущался открыто, попадали в лагерную тюрьму, где их избивали ногами. Нескольких заключенных застрелили при попытке к бегству.
— Неужели французские лагеря были такими же ужасными, как и немецкие? — спросил хозяин.
— Конечно, нет, — сказал Пауль. — Французские лагеря появились в результате типичных для французской администрации глупости, коррупции и небрежности. Во французском лагере били между делом. В немецких забивали до смерти. Во Франции заключенные умирали, потому что им не оказывали медицинской помощи. В Германии их уничтожали сознательно…
За колючей проволокой оказалось примерно двадцать пять тысяч немецких и австрийских эмигрантов. Среди них были известные писатели, выдающиеся художники, артисты, архитекторы, ученые, например, лауреат Нобелевской премии по медицине Отто Майерхоф.
В лагерь отправили и знаменитого немецкого писателя Лиона Фейхтвангера. Когда он прибыл во Францию, его торжественно встречали, газеты писали о нем уважительные статьи, его принял президент республики, сказав, что это честь для Франции оказать ему гостеприимство. А теперь писателя просто посадили за колючую проволоку.
Франция была страной, где немцы, которых преследовали дома, всегда могли найти прибежище. Когда нацисты пришли к власти, во Франции возникло движение солидарности: левые партии, религиозные и благотворительные организации протянули руку помощи беженцам.
Но симпатии и готовность помочь быстро улетучились. Эмигрантов было слишком много. С одной стороны, французы видели в каждом немце нацистского агента, а с другой — в стране появилось множество хорошо организованных фашистских групп, которые открыто объявили себя сторонниками Гитлера. Французские фашисты требовали не пускать в страну немецких антифашистов и евреев…
Хозяин дома не забывал о своих обязанностях. Он подливал гостям коньяк, но сам пил только кофе.