Теоретически по нерабочему спуску сойти-то тоже можно, но он, мало того что становится чем ниже, тем круче и входит в воду уже совершенно отвесно, входит именно там, где, между прочим, очень глубоко. Братья пару раз ради развлечения спускались туда, сначала по ступенькам, а под конец уже на руках. В крайнем случае, сорвавшись, падаешь в воду – если снизу кто-то страхует, сидя неподалеку в лодке, то не страшно.
Выфь сбрасывает узел с пальцев, превращая узор, обозначающий созвездие Оленя, обратно в кусок шпагата. Сматывает шпагат на растопыренные пальцы левой руки, внимательно смотрит на меня.
Выфь вроде бы такой же, как и все Братья. Он худой и ловкий. У него длинный острый нос, густые черные брови и вьющиеся черные волосы. Выфь свои собирает в косичку, а сверху надевает платок или зюйдвестку. Сейчас погода теплая, так что он в платке. Они почти все носят платки, кроме Ры и Замба, которые сбривают все наголо и надевают шапки прямо на щетину. Говорят, отлично держится. А вот усов, как у Выфя, почти ни у кого нет. Усы и борода у Братьев растут еще не густо, и они бреются. Выфь же ходит с тонкими полосками над верхней губой и щиплет их, когда чем-то доволен.
Сейчас он не выглядит довольным нисколечко. Он спокойно смотрит на меня – светло-серые глаза на загорелом лице кажутся прозрачными, – и я отлично понимаю, о чем он думает.
Нет, это не то, как сами Братья слышат друг друга и как они не оглядываясь передают друг другу хлеб или инструменты – точно из руки в руку. Но я хорошо знаю Выфя, и Выфь хорошо знает меня.
Он смотрит на меня и думает: «Как долго мы будем тут торчать?»
Я ничего не говорю, но отлично понимаю, что он точно так же знает, что думаю я. И я думаю: «Пока я не придумаю что-нибудь».
«А в чем, собственно, проблема?» – Выфь едва приподнимает правую бровь.
«Проблема в том, что я больше так не могу, а куда убежать, не знаю».
«Что же тебя держало раньше?» – Тень иронии ложится на его улыбку.
«Алкеста», – думаю я. Улыбка Выфя исчезает.
– Чем я могу тебе помочь? – говорит он прямо.
– А чем теперь поможешь?.. Почему вы не помешали ей? – Я понимаю, что последние слова я уже не говорю, а почти рыдаю.
– Как мы могли ей помешать? – печально говорит Выфь и смотрит на свои руки с повисшим мотком шпагата.
– Ее надо было отправить по лоциям куда-нибудь, где хорошая медицина. Где ей бы прервали беременность. Я знаю, в Седьмом Севере это точно было можно.
– Где нынче Седьмой Север? – хмыкает Выфь, не поднимая взгляда. – И поверь, Колум ее просил. Но, чтобы выйти в любую лоцию, надо же попасть к Мосту. А она…
Выфь не продолжает, но я снова слышу, о чем он думает. Алкеста знала, что детерминанта не позволяет ей иметь детей. Она надеялась, что, раз Мост сломан, это отменяет детерминанту, но появляться в его пространстве все равно боялась. А когда все началось, было поздно. Жизнь вытекла из нее за считаные часы.
– Но вы же как-то уговорили Локи, когда… – отчаянно говорю я. Выфь дергается, как от удара, и смотрит на меня.
– Подожди, сестра, – перебивает он, – подожди, подожди. Мы дураки. Ведь ты права, и Алкеста для тебя – как Локи для нас…
Выфь молчит, по его лицу мчатся тени мыслей – слишком быстрых, слишком спутанных, чтобы я могла их разобрать, и к тому же – я точно знаю – сейчас над моими словами думают все Братья. Все выжившие, точнее. А я – вдруг – поднимаю руку и кусаю себя за кулак. Потому что понимаю – да, очень поздно, да, я тоже умудрилась не заметить того, что у меня прямо перед носом, что да, для них Локи – то же самое, что для меня Алкеста.
Братья называют меня сестрой, но это неправда. В генеалогии нашей семьи морской черт хвост сломит. Беспорядок начался два поколения назад, когда беда случилась с моим дедом. Он был волшебник. У него была беременная жена, должность и двое взрослых сыновей. Над ним поставили эксперимент, жена умерла в ту же ночь, родив двадцать шесть недоношенных мальчиков, деда выгнали с должности и прокляли, сыновья его ушли в бега. Средний сын – тоже волшебник – создал из неведомо чего себе жену, и эта его жена вырастила всю чертову толпу маленьких деверей и, видимо, надорвалась, потому что своих детей, меня и Эрика, отдала на воспитание его старшему брату и его жене. Тем более мужа у нее, то есть нашего с Эриком отца, все равно к тому времени убили. Так что Выфь, один из двадцати шести Братьев, формально сирота (дед-то тоже уже умер), а у меня формально мать жива. А на самом деле наоборот.
– Как же вы справились? – в конце концов спрашиваю я.
– Это все Шторм, – говорит Выфь угрюмо. – Она сказала Локи, что если та выпустит себе кишки посреди Моста, то просто выгорят, как в прошлый раз, одна или две арки, а съезды останутся, где были. Она сказала, что нужно воздействовать понемножку, но одновременно и в нескольких местах, очень точно. И тут-то мы и влезли.
…Почему Шторм не переговорила с Алкестой?.. Нет, они, кажется, разговаривали, и довольно много, но я-то не слышала о чем. У Шторм нет детей, и не похоже, чтобы она собиралась их заводить. Ладно, о Шторм я подумаю сама, да и спросить ее сама могу, она не кусается.
– И Локи вам позволила? Чтобы вместо нее одной погибли пятеро из вас?
– Не вместо. Говорю же, Шторм остановила ее только тем, что вылить всю Локи в одном месте не дало бы… Нужного эффекта. А сделать что-то абсолютно одновременно, стоя в полумиле друг от друга, можем только мы, – с упреком говорит Выфь. А потом добавляет: – А погиб Халь. Только он. Ты не права.
«Как бы не так!» – молчу я и сжимаю челюсти, чтобы не закричать.
– Мы говорили тебе много раз, – твердо отвечает Выфь, – мы иногда слышим Ззу. Ры один раз слышал Ри. Они живы. Просто очень далеко.
И тут я понимаю, зачем я здесь. И понимаю, что Выфь это тоже знает, еще раньше меня, и что он отчаянно не хочет мне помогать, и что никто из Братьев не хочет мне помогать, но что ему придется.
– Расскажи мне все-все, что вы делали и кто из вас где находился, когда вы уронили Мост, – говорю я. – Раз Алкесту не вернуть… Я пойду искать Лмма.
Выфь мгновение таращит на меня свои прозрачные глаза, а потом хохочет и широко разводит руками, обводя круг – море, Гора, обломки Моста.
– Да разве ж я против? – наконец отвечает он, и в его голосе я слышу вовсе не смех. – Да кто ж может быть против? Конечно, ищи!
Эля вдруг поняла, как отчаянно у нее болят обе коленки. Она, кажется, давным-давно съехала вниз, насколько позволяла щель, и уперлась лбом и коленками в стенку холодильника. Лбу ничего, а коленям прямо больно. Она завозилась, пытаясь развернуться. Сколько времени она тут зависает уже, а?
– Ты жива там? – послышался голос лысого. – Я боялся, ты там в обмороке уже.
– Жива, – каркнула Эля, откашлялась и повторила: – Жива. Норм, только ноги затекли.
– Не выходи. Там эти, возле твоей машины, так и сидят, один недавно подходил сюда, тоже кофе взял. Один ушел в сторону метро. Так что ты стой пока. Пить не дам, в сортир захочешь – вообще беда, негде тут.
– А ты сам как? – невольно фыркнула Эля.
– В бутылку ссу, – буднично ответил продавец и замолчал.
«Ва-алшебно», – сухо подумала Эля. Не, вообще-то грех жаловаться, с этим лысым ей повезло невероятно. Не ей, Мике повезло с этим лысым, ей-то что, вытряхнули бы, как кошелек, и бросили валяться, кому она без терабайтника сдалась?
А вот с чем повезло ей лично – это с психзащитами, хе-хе. Эля не считала себя фантазеркой, хотя о способности некоторых знакомых галлюцинировать наяву знала – ну а как это назвать, когда человек зависает с вилкой на десять минут, а потом вдруг начинает царапать код чуть ли не на салфетке? Или хватает скетчбук и что-то быстренько, «чтобы не забыть», черкает там. Кодеры, дизайнеры. Журналистка у Эли одна знакомая – так и с ней бывало вот так подвиснуть, тупо глядя куда-то, а потом стучать, стучать по клавиатуре.
Правда, чтобы так переключиться на внутреннюю монголию, вместо того чтобы разглядывать задницу промышленного холодильника, – об этом Эля и слыхом не слыхала. И то сказать, кино показали прикольное, пейзаж зашибись, и мальчик этот, братодядя, сидел там кайфовенький, прямо такой Том Хиддлстон в костюме Джека Воробья, услада для глаз. «Девочку, конечно, жалко, но это, поди, я таким макаром сама себя пожалела», – решила Эля. Подожди, что у них там за Санта-Барбара, кто на ком стоял? Эля попыталась мысленно выстроить граф, запуталась, тихонько почесала затекшую попу о стену.
– Сейчас к двум подходит, – негромко сказал лысый, – скоро народ со смены потянется, с автобусов. Я скажу, как будут тетки идти, они целыми компаниями приезжают, ты выберешься, я свистну, ты выскочишь и встроишься в группу, с толпой и уйдешь.
– В красном-то пальто? – мрачно фыркнула Эля.
– Блин, – отозвался лысый и помолчал. – Да. Дай подумаю.
Эля прижала к прохладному металлу холодильника сначала одну щеку, потом другую. Расстегнула пальто, аккуратно рассовала по карманам завязки пояса. Подвинулась чуточку влево и прислонилась лбом к ненагретому месту. Ну, давай, подсознание, крути мне кино дальше. Сериал на тыщу актеров для одной Элички. ВИП-зритель, понимаешь. Покажите мне еще этого красивого парнишку.
Я выныриваю из зеленой толщи к свету, пузырям и воздуху, со свистом вдыхаю – а-а-а-ах! – и меня подхватывают на руки. Острая белозубая улыбка, счастливые серые глаза, огромные руки.
– Лмм, – выдыхаю я, – еще!
– Конечно, – говорит он, – лезь наверх!
Он поднимает меня и передает вверх, на ступеньки сходней, там меня берет другой человек с точно такими же чертами лица, но совсем другой. Он хмыкает и ставит меня выше – на доски пирса. Я бегу к краю пирса и, не замедляясь, прыгаю в воду. Тут глубоко, очень глубоко. Но Лмм рядом. Он всегда рядом.
– Не плачь, – говорит Выфь, – не плачь, сестра. Ну откуда нам было знать, ты же всегда молчишь?
– А, – отвечаю я и машу рукой, – я… не обращай внимания, сейчас отпустит. Скажи, когда меня Лмм плавать учил, на пирсе рыбацком, ну, на верфи у нас, – там кто-то из вас второй сидел, и Лмм меня на руках передавал наверх, а я обратно в воду прыгала, – это не ты был?