Выфь задумывается всего на мгновение.
– Иногда Ззу, иногда Халь. Ты тем летом еще все время по ночам плакала, дежурить приходилось. Я в тот год в торговом рейде ходил, вообще на верфи не бывал.
Что помнит один из Братьев, то помнят все.
– Я найду его, – говорю я Выфю и хочу что-нибудь еще сказать, но понимаю, что все слова пропали. Выфь смотрит на меня и думает: «Чем бы дитятко ни тешилось, лишь бы не плакало – ищи, кто ж тебе помешает?» И, видимо, пугается, потому что по мне видно, что я думаю по поводу того, что он думает.
– Извини, – тихо говорит он, – ну ты сама подумай, тебя от простого разговора трясет, ты месяцами не выходишь из каюты. Делай что хочешь, только проснись уже.
– Ага. Из каюты я не выхожу… Ты видел, сколько Колум мне задает?
– А чем еще он тебя может занять? Ты что! Знаешь, как он обрадовался, что ты попросилась на Мост?
– Не, ну так нельзя, – вслух думаю я, и взгляд Выфя смягчается. – Ладно. Как раз… Как раз мы тут наверху, ничего не надо чертить. Расскажи, где именно кто из вас стоял и что именно вы сделали с Мостом?
– У нас было одиннадцать пинт крови Локи, – говорит Выфь спокойно, – и мы разбили каждый свою склянку именно там, где сказала Шторм. Одиннадцатая склянка была у Халя в руках, и Халь стоял с Локи рядом вон там. – Выфь тыкает пальцем примерно посередине между Университетским островом и уходящим в воду спуском виадука. – На всем Мосту они оставались стоять вдвоем и встречали войско гранд-мага. Нас-то не было видно, а жилой народ весь разбежался, еще когда они убили наследника. Последних отставших Колум вывозил баркасами в предыдущий вечер. Я был на лодке под спуском Адмиралтейства, а Ры – прямо надо мной, на втором подвальном этаже опоры. Там были такие выходы из подвалов, с внутренней стороны опор, и к воде по стенке опоры шли каменные лесенки. Я видел, как он расхлестал свою склянку о стену, вскочил на перила и прыгнул в воду. Я вытащил его – и ну грести… А на нас начали сыпаться сверху какие-то куски, еще небольшие, но было страшно, конечно…
– А где был Лмм? Подожди, одиннадцать пинт? Откуда в человеке одиннадцать пинт крови? Локи, конечно, не человек, но… – в ужасе говорю я.
– Ха, – сказал Выфь и сопит в каком-то затруднении.
– Что?
– Мы обещали Локи, что никому постороннему не расскажем, но ты вроде не посторонняя. Смотри. Тут, почти прямо вниз отсюда, есть очень круто заблокированный этаж, там несколько комнат, куда вообще нельзя ходить, есть комнаты, куда заходишь и выходишь с обратной стороны. В общем… А хотя я даже не знаю, оно осталось или нет… – с внезапным облегчением соображает Выфь. – Ну а случайно попасть туда нельзя, там такой замок хитрый, на пять поворотов, его Шторм открывала по несколько минут поначалу, потом мы уже поняли сами…
Шторм с ее тонкими пальцами и таким же тонким слухом может открыть все что угодно. Ну, я раньше так думала.
– И что там?
– Там одна комната ведет в медленную лоцию. То есть заходишь, комната, коридор, за коридором дверь без запора, за ней опять комната, темная и пустая, за ней опять коридор, а там улица, нормальная улица, люди ходят какие-то. Но мы туда не ходили. Потому что если ты прошел через эту незапертую дверь и пробыл за ней две минуты, то на Мосту проходит неделя. И там не слышно. Мы так Аря потеряли первый раз. Он вошел. И замолк. Почти. Мы только слышали, что он жив и не боится. Через десять дней вышел. Оказалось, просто высунулся на улицу, огляделся и назад пошел.
– И что?
– Ну вот, – вздыхает Выфь. – Локи вскрывала вену на локте, набирала пинту. Мы ее бинтовали, отпаивали, откармливали как могли. Через месяц она вскрывала другую вену. А склянку мы бегом уносили и ставили там, в медленной комнате, на лед. Льда один раз принесли просто в тазу, он до конца так и не растаял. Шторм сказала, чтобы весь Мост уронить, нужно двадцать пинт. Но времени не хватило, и она рассчитала так, чтобы Северы поубирать все, а Юги – как получится. Университет не упал… Ну и к лучшему, мне кажется. Они обе решили, что его лучше оставить. А наш дом стоял во-о-он, – он вытянул руку на север, в направлении бывшей наружной стороны Моста, – примерно там. Ты не представляешь, сколько там было книжек в библиотеке… И у нас там в детской лежал еще такой толстый валик, как подушка, только очень длинная, и мы на нем играли во всадников. – Выфь осекся, уронил руку, нахмурился.
– А Лмм где был? – напомнила я.
– Он стоял на первом узле северных развилок… Фактически внутри, совсем внутри Моста. Ему надо было сбежать тоже в подвал и выпрыгнуть, как Ры, в лодку. Но Кос его так и не видел. И он не погиб, мы бы услышали. Он просто замолчал. Все четверо, кто замолчал, были на Севере. На разных Северах. Во-он, – Выфь снова протянул руку в сторону серой полоски плавней, – во-он там. Там не только сам мост шел, там расходилась развилка Первого и Второго Северов, и они шли довольно высоко, такие дамбы здоровые вокруг мыса.
Ну да. Где валяются куски Моста, еще можно что-то поискать. Хоть тело, или вещи, или хоть двери, в которые человек ушел. Но там не осталось ничего, во что можно было бы постучаться. Выфь не смеется, даже тени горькой улыбки не скользит в его глазах, но я знаю, что он думает. Он думает: «Ну, малышка, ищи. Ищи, раз ты упрямее нас…»
– Я тут обнаружила, сержант, – неожиданно звучным голосом говорит леди Хелен, – что мы ни разу не встречались лично, а значит, я не имела возможности поблагодарить вас за выполнение ремонтных работ при первом проходе «Гвоздя» к Убежищу…
Ремонтных работ? Во у нее память-то, это и по моим меркам было черт знает когда.
– Каждая кризисная ситуация задним числом полностью разбирается командным составом управляемого мной корабля пошагово, благо все действия всех участников записываются, – уточняет капитан и легко показывает пальцем на собственный имплант. – И я рада сообщить, что действия именно вашей ремонтной бригады оказались критическими, когда стоял вопрос о том, сможет ли «Гвоздь» вообще подняться на радужный мост. Теперь уже неизвестно, кто именно из вашей бригады наткнулся на протечку, но достоверно доказано, на эмуляторах, что прорыв напряжения там сжег бы половину всей спирали. А запасных блоков у нас было очень мало.
– Мы просто делали свою работу, – отзываюсь я.
– Вы сделали ее хорошо.
Я молча наклоняю голову и жду.
– Тридцать семь лет назад вас уложили в заморозку кризисного ремонтника, – продолжает леди Хелен. – В контейнер, который собирали на корабль, что планировалось поставить для охраны окна. Вы, с вашими ранениями, имели право в боевых действиях более не участвовать, но добровольно выбрали лечь в режиме рабочей готовности. Вы должны были служить на ближней к Убежищу пересадке. Однако вас, как и многих других, не размораживая, перевели обратно на «Гвоздь». Дело в том, что последний по расписанию холодновоз с Земли привез список с полным перечнем точных координат бункеров, в которых еще оставались люди. Щит Ернина на тот момент держал устойчиво. Я собрала на «Гвозде» полный экипаж только из добровольцев, в том числе из замороженных работников, у которых стояла пометка о добровольном согласии на участие в боевых действиях.
Я молча киваю. Вот как я снова оказалась на старине «Гвозде», все логично. Забавно, что леди Хелен произносит фамилию Ернина без обычного для современной речи акцента. То, на чем мы говорим сейчас, – страшный пиджин с точки зрения старых языков. Но кому они, впрочем, теперь интересны.
– Мы прошли все мосты без единого столкновения. Никого не встретили. Спокойно взошли на мост к Земле, собрали всех выживших, их было не так много. И удрали прочь.
– Это сколько же лет продержался щит? – не выдерживаю я. Ернин обещал двенадцать лет надежно, еще десять – с риском, а последняя по штатному расписанию холодновозка ушла за гражданскими на Землю на двадцать шестом году бешеного Солнца. А если добавить то время, пока до Земли добрался вот этот кораблик с упоротыми суицидниками (и мной, и мной в том числе… Вот так и ставь отметку «доброволец» в деле, ложась поспать), вообще страшно загадывать!
– Он уже плохо держал, – признала капитан Хелен. – М-м… помаргивал. Нам пришлось рассчитать подлет и орбиту «Гвоздя» так, чтобы на солнечной стороне вся электроника корабля выключалась. До состояния булыжника. Дважды нас прошило полным излучением на пару сотых секунды. Что было включено – часы у кого-то, настольную технику кое-кто забывал, – все погибло. Мы убрались, как только прошлись по всему списку бункеров. Подняли почти миллион человек. Дело того стоило.
– Нужна починка? – догадываюсь я.
– Нет, фактически нет. Что было, то давно заросло. Мы болтаемся здесь, в этой точке, одиннадцать лет.
– Почему?
– Мост исчез.
Я молчу и, видимо, дико таращусь на капитана.
– Здесь два следа от вражеских подъемов на мосты куда-то в их космос. – Она слабым жестом указывает в пустоту окна. – Болтаются несколько мертвых кораблей – и наши, и их. Чуть выше по гравитационному колодцу стоит стационарный сторожевик «ВолгаЛаг», им управляет капитан Текк. Стоит, собственно, с тех пор, как Волгу спустили со второй холодновозки, и, в общем, это они тут все зачистили. А моста нет. Я вылизала эту чертову систему языком, сержант Кульд.
– И? – спрашиваю я.
– Федор, да будет вам известно, оставил свои личные архивы мне. Нет, их, разумеется, полностью скопировали в Убежище, но, м-м, сами оригиналы храню я. Это семейное дело. Так вот. В его рабочих файлах мною было найдено – думаю, вы понимаете, что я пыталась найти указание о том, что делать в таком, как у нас, случае, – так вот, практически на входе в его архив расположен исполняемый файл. Который – я цитирую – «следует запустить в систему корабля, в случае если ситуация станет безвыходной». Мы, потратив все предыдущие годы на попытки справиться самостоятельно, в конце концов его запустили.
Я смотрю на капитана и жду продолжения.
– Рабочая программа – вы же понимаете, сержант, что мы очень внимательно наблюдали за ее действием? – забралась в базу данных морозилки и рабочего состава и перетрясла генетические карты всех, кто есть на «Гвозде». Всех.