– Мы тебя уже три часа ищем, – сердито отвечает он и дергает меня за рукав.
– А чего меня искать, мне Колум разрешил изучать внутренности Моста.
– И ты одна уперлась! А мы все бросай и бегай, тебя ищи! Меня два капитана ждут сидят, а я прыгаю тут, как крыса по трюму!
– А без вас-то я никак не могу!
– А без нас ты сидишь на попе посреди темноты, вся в пыли и с шишкой во весь лоб!
– И все Навигены немедленно пропадут оттого, что у меня на лбу шишка! – ору я. – Вы можете меня хотя бы на Мосту оставить в покое? Вы в пятнадцать лет уже где только не были, и за вами никто хвостом не ходил!
– Мы – другое дело, – говорит Выфь.
– Конечно, другое, «уна-ты-же-де-е-евочка», «уна-надень-пла-а-атьице»!
Выфь молча машет рукой, разворачивается и ссыпается куда-то вниз по лестнице.
А я стою и думаю о том, почему его «мы – другое дело» было таким… Горьким. Побыть три часа одному? Чтобы никто не знал, где ты? Ни разу в жизни?..
Мне становится страшно.
Раздалось шуршание в дверях. Эля села в постели и выглянула. Маринка вкатила коляску, сняла пуховик.
– Эль?
– Нагулялись?
– Замерзла как цуц, – весело сказала Маринка, стаскивая угги, – а Варька, ишь ты, спит! Уже стемнело, а ей хоть бы хны!
Эля поднялась, включила чайник, кинула на плитку разогреться вчерашние голубцы, которых они с Маринкой вечером в охотку накрутили с запасом, еще в морозилку засунули, и спросила:
– А чего Спарта в субботу опять на работе?
– Так сегодня воскресенье, – жизнерадостно отозвалась Маринка. – Он завтра выходной и в среду.
– Как сегодня воскресенье? – ахнула Эля. Сковороду она не уронила, но явственно почувствовала, как внутри провалилось что-то очень холодное.
– Как-как. Ну на ноуте моем посмотри. Воскресенье.
– А времени сколько? – Взгляд Эли метнулся к часам.
– Седьмой пошел… Что? – удивилась Маринка.
– Мне бежать надо!
– Куда?
– Ну у меня ж стрелка! Черт! Я ж тебе говорила, мне три дня надо перекантоваться!
– А-а-а… – упавшим голосом сказала Маринка. – А я так поняла, что ты у нас пока поживешь…
Эля быстро натягивала штаны. Где толстовка? Мятая. Плевать.
– Маринка, – сказала она проникновенно, – есть ненулевая вероятность, что я через три часа приеду назад. Вообще ненулевая. А может, и все решится, хоть бы уж. Но я хоть как свяжусь с тобой.
– Ты точно в безопасности? – очень серьезно спросила Маринка.
Эля зависла и посмотрела на подругу.
«Да, уже подругу, – тихо сказала в голове умная Эличка, – такое, как Маринка сделала, забывать нельзя. И то, что она сейчас спрашивает, забывать нельзя».
– Я точно не в безопасности, – ответила Эля, – пока у меня в сумке лежит одна вещица. Если я ее отдам хозяину, то буду в безопасности. Сама-то я никому не нужна. И вы в безопасности прежде всего потому, что никто не знает, что я могу быть у вас.
– Выкинь потом на хрен эту куртку, – улыбнулась Маринка.
– Зачем «выкинь»? Хозяину верну, – удивилась Эля.
– Ну ладно, беги… – Маринка подошла и обняла Элю. – Пусть у тебя все будет хорошо…
– Как все устаканится, может, еще прибегу переночевать, – подмигнула Эля, надела сумку на живот, застегнула куртку лысого поверх. Сегодня ночью из комнаты она слышала вполне явственный скрип. Ребята хоть отоспались немножко, так что она, в общем, расплатилась за вписку как человек.
Маринка сунула ей тысячную бумажку («Не понадобится – вернешь»), и Эля с грохотом ссыпалась по лестнице, не дожидаясь лифта. Бежать, бежать. Дороги минимум час, да еще ту забегаловку найти надо.
Суть была в том, что Славка никогда не женился. Славка был толстый, веселый, разбитной коротышка, за ним стадами бегали какие-то красотки, рядом с которыми Эля чувствовала себя Минервой Макгонагалл – то есть женщиной, безусловно, достойной, но все-таки уже сморщенной. И однажды, после какого-то успешного заседания, с которого Мика и Славка вернулись взъерошенные и совершенно не способные работать, Мика велел всей банде закрывать контору и двигать на Третьяковскую праздновать. В процессе празднования речь почему-то зашла о том, что Славке вообще пора как-то проставляться, и неожиданным образом недовыработанный мозговой запас был брошен на тщательное планирование будущей Славкиной свадьбы с кем-нибудь.
Эля плюхнулась за единственный свободный столик (вроде воскресенье, не пятница, откуда столько народу?), не спеша заказала большой латте и синюю безглютеновую пироженку. Надо ждать. Кого пришлет Мика – Ленку ли, кого еще, – узнавать должны Элю. Она вытащила зеркальце, поправила волосы. Ненакрашенная, без укладки, но все равно звезда. Хорошо еще, что прическа дорогая, смотрится даже теперь.
Без телефона и без компании сидеть в кафе оказалось оглушительно скучно. Куртка лысого лежала на полосатом диванчике у Эли за спиной, под окном шуршал оживленный пешеходный переулок.
Эля вздохнула, достала зубочистку и стала гонять по опустевшему блюдцу одинокое семечко чиа. И гадать: «Может, его можно посадить? Что же вырастет? Как дорвусь до Сети – погуглю…»
Напротив нее плюхнулся за стол блондин с дурацкой челочкой. В дурацкой кожанке.
– Такая красивая девушка – и сидит одна? – сказал он бодро.
Элю невольно перекосило.
– Шучу, шучу, – заторопился блондин, – я фотографии принес.
Фотографии?
Действительно, вытащил файлик с какими-то фотками.
– Смотрите, вот этих людей узнаёте?
На большой свадебной фотографии стоял молодой и почти не лысоватый Мика с привлекательной шатенкой в чем-то нежно-голубом с градиентом и толпа народу вокруг. На фотках поменьше та же шатенка, Мика, еще какие-то рожи, в том числе – хм – этот самый блондин.
Эля подняла взгляд блондину на переносицу и тяжко задумалась. Пароль Ленке она дать не догадалась. А что это за хмырь и мало ли почему он торчит на одних кадрах с Микой? Может, фото вообще с предыдущего брака и голубая шатенка не Ленка вовсе?
Блондин нахмурился. Перевел взгляд с Эли на фото и обратно, вздохнул и вполголоса сообщил:
– А еще у меня жопа волосатая и… – он явственно запнулся, – и член кривой.
Посмотрел Эле в лицо (а у самого на щеках медленно расцвели красные пятна) и добавил:
– А у тебя… вас… правая сиська больше левой.
– И стрижка свекровкиной полоской, – закончила Эля. – Дурак, сразу бы так и сказал, а то обложил фотками при живом фотошопе-то.
Блондин продолжал стремительно краснеть, отчего смотреть на него почему-то стало приятно.
Эля улыбнулась.
– Протяни, друг, руку под столом и положи мне на коленку, – распорядилась она и полезла в сумку. Вытаскивая терабайтник из дальнего кармана, она почувствовала, что он подчинился. – И гладь, – мстительно сказала она, – чего зря время тратить?
Под столом вложила чертов жесткий диск в его ладонь, он взял. Рука исчезла.
– Второй день в Москве, а уже за девушку подержался, – восхищенно сказал он.
– Потом сводишь меня в кафе, – царственно ответила Эля, – отработаешь. Иди.
– Заметано, – кивнул блондин и исчез.
Эля потянулась и чуть не расхохоталась в голос.
Свобода!
Она расплатилась карточкой и дунула в ближайший магазин электроники – восстанавливать симку и покупать новый телефон. Все остальное потом.
Тут же в метро на едва подключенный смартфон обрушился коллективный вопль «Эля, где ты шляешься?», так что она лихорадочно копипастила во все лички «пардон, романтическое приключение, все расскажу позже», пока не добралась до сообщения трехдневной давности от соседки: «Твою комнату обыскивают какие-то жлобы! Сломали замок!»
Ах вы… Ах вы… Эля помотала головой, смахивая волну ярости, и мотнула дальше.
«Ушли, в комнате срач. Эля, отзовись. Эля, ты жива вообще?»
«Кажется, они спиздили ноут. Эля, я не знаю, забирала ли ты ноут с собой, но его нет. Отзовись, как сможешь».
«Ну, – подумала умная Эличка, – что о ноуте плакать, когда машину где-то на МКАДе раздербанили. Крепись, голубка, если с терабайтником все в порядке, твой ноут этих тварей не утешит… А Мика купит новый. А вот домой идти не торопись. Иди в кафе, выпей кофе, ответь на все мессаги и соберись с духом».
И, хотя Эля именно так и сделала, дома ее все же прорвало. Собирая раскиданный по всей комнате шмот, она подняла одинокую бирку и с недоумением крутила ее в руках, пока не сообразила, что́ держит в руках. Это от ненадеванного лифчика.
От лифчика.
Они спиздили лифчик.
Лифчик!
Она орала, как последняя базарная баба, так, что даже сосед сверху перестал сверлить – то ли принял на свой счет, то ли заслушался. Слезы брызгали во все стороны пополам со слюнями, она размахивала руками и топала, как будто ей три года и ей не купили мороженку.
В дверях замаячил соседкин бойфренд.
– Политика? – спросил он понимающим голосом. – Ну так, того, понятный риск.
– Да кого там политика, – внезапно успокоившись, сказала Эля, – бизнес, мля. Нормальный московский бизнес. Завтра поеду смотреть, что у меня с машиной. Нальешь чего?
– Кофе с коньяком, – сказал он, – и Анька купила какой-то продвинутой соли для ванны, никаких веществ внутрь не надо, выползаешь из воды счастливой медузой. Как такое?
– Дай-ка просто коньяка для старта, – решила Эля и двинула на кухню.
Соседка уже стояла на табуретке и копалась в открытой полке самого верхнего шкафа, где они по совместному решению хранили бухло. Эля посмотрела на нее, и тут ее осенило.
– Ань, – вкрадчиво сказала Эля, – Анечка, ты ж психолог.
Аня покачнулась на табуретке, но не упала, а выдернула с полки початую бутылку «Талламор дью» и спрыгнула.
– Запрос вижу. Вань, уйди.
– Да не надо. Наоборот, разлей на троих.
– Что с тобой было-то? – спросил Иван, доставая стопки.
– Что со мной было, то фигня по большому счету и понятно. Проблема в том, чего со мной не было, а я это видела.