…Их списка нигде нет, в отличие от знаменитого «списка Шиндлера», включавшего около 1200 еврейских заключенных – сотрудников его фабрики. Тот мотивировал свою борьбу за них тем же самым, что и Баттель: они, мол, вписываются в концепцию «полезного еврея», помогающего вермахту. Чтобы те или иные евреи не были отбракованы как «ненужные», старикам занижался возраст, подросткам – наоборот, прибавлялся. Примерно тем же занимался Баттель, выторговав у гестапо исключение из «акции» рабочих от 16 до 35 лет и добавляя к ним некоторых из тех, кто превышал этот предел. В их числе был Ян Цитрин – впоследствии житель Монреаля Джон Баран, чью историю я вычитал в «Блоге еврейского Перемышля».
«В сентябре 1939 года меня призвали в армию, а в начале октября, после поражения Польши, я приехал в Перемышль, где оставался и после оккупации города. <…> В сентябре 1943 года, после ликвидации гетто, я с поддельными документами покинул Перемышль и отправился в Соколики, где в течение месяца жил в крошечной комнатке на чердаке у Яна Масловского. Поскольку на чердаке было очень холодно, мне пришлось отправиться в Тарнов, где с поддельными документами спрятался в свинарнике некоего Горского».
Помимо своего рассказа о пережитом, его автор разместил в блоге «аффидевит» Майкла Кампеля, жителя Нью-Йорка, заявившего под присягой, что, будучи узником гетто в Перемышле, видел г-на Барана, ранее Цитрина, и его нынешнюю жену Мари Роуз Клигер в 1942 году, а затем, уже после своего побега из гетто, встретил его в сентябре 1943 года в Тарнове. Сам Кампель вскоре после этой встречи был пойман немцами и отправлен в концлагерь Плашов под Краковом, где пробыл до 1944 года.
Плашов – это название мне было известно. Когда в конце 1944 года концлагерь Плашов из-за приближения фронта закрыли, большинство узников – больше 20 тысяч мужчин, женщин и детей – были отправлены в лагеря смерти. Тогда же Оскар Шиндлер выторговал у командования возможность принять евреев из Плашова на свое предприятие, постепенно превратившееся в большой завод по производству эмалированной посуды для немецкой армии. Узнав о том, что 300 женщин из его списка были отправлены в Аушвиц, Шиндлер послал туда свою помощницу для переговоров об их освобождении. Та сумела договориться, пообещав платить за каждую работницу 7 немецких марок в день. Это единственный случай в истории лагерей смерти, когда людям дали возможность покинуть их территорию живыми.
Оскар Шиндлер
Еще одна связанная с этим история известна от Франсиско Вихтера, который 18-летним юношей попал в заветный «список Шиндлера». Он не раз вспоминал, как зимой 1945 года на заводе получили известие, что на ближайшей железнодорожной станции стоит на запасных путях вагон, откуда раздаются человеческие стоны. Шиндлер отсутствовал, и на станцию Троттау в сопровождении нескольких рабочих поехала его жена Эмилия. Она велела вскрыть запломбированный вагон, и в нем оказалось 110 предельно истощенных и обмороженных людей. Их не довезли до Аушвица, случился какой-то сбой, вагон отцепили и загнали в тупик, где он простоял несколько недель. Эмилия Шиндлер забрала с собой в Брунлиц (туда переместился завод из Кракова) полуживых людей, где их удалось выходить.
В «трудовом» лагере
По окончании «акции» гетто было разделено на две части, одна из которых была официально объявлена трудовым лагерем. За новые заборы из колючей проволоки вокруг его границ пришлось заплатить евреям.
Приказом, изданным Верховным командованием сухопутных войск 31 октября 1942 года, сообщалось, что отныне «рабочих евреев» можно терпеть только в лагерях, под контролем СС, «однако и там однажды евреи должны исчезнуть в соответствии с желанием фюрера», а от офицеров требуется занять «бескомпромиссную позицию» по отношению к иудаизму». «Не должно иметь места ни малейшей связи между офицером и каким-либо представителем еврейской расы», – говорилось в приказе управления кадров ОКВ. И, наконец, изданный в том же месяце приказ штаб-квартиры фюрера гласил: «Каждый офицер, несогласный с мерами против евреев, подлежит преданию военному суду». Весь этот поток «нормотворчества», скорее всего, был следствием волны, поднятой после того, как инцидент на мосту через реку Сан получил известность.
Радикальная воля нацистов к «окончательному решению еврейского вопроса» не знала границ. Пренебрегали даже здравым смыслом. В 1942 году Министерство транспорта дважды запрещало использовать железные дороги восточного направления для каких бы то ни было перевозок, не связанных с военными нуждами. Немецкой армии под Сталинградом был жизненно необходим каждый вагон с боеприпасами или пополнением, и тем не менее оба раза по настоянию СС делалось исключение для депортаций евреев в лагеря смерти – поезда и железнодорожные пути обслуживали решение «еврейского вопроса»[13].
10 августа 1942 года Баттель созвал совещание с участием представителей гражданских властей, где объявил о решении высшего полевого командования, согласно которому евреи, работающие на вермахт, берутся под военную охрану. Вермахт вправе назначать свои собственные еврейские советы, отвечает за их безопасность, и никто иной больше не имеет права отдавать им приказы.
Присутствовавший на том совещании Бентин сделал вывод, что майор Лидтке вынашивал идею создания «образцовой еврейской общины» под защитой вермахта. И не преминул довести свое возмущение до начальства. Доложил он и о своей беседе с Баттелем и Лидтке, в ходе которой у них поинтересовался, должна ли полиция предварительно спрашивать разрешения местного командования в случае уголовного или политического преступления, совершенного евреями. Бентин полагал, что то был риторический вопрос, ответ на который подразумевался. Каково же было его удивление, когда он услышал в ответ, что полиция может «принимать меры против соответствующих евреев» лишь после получения согласия местного командования. Естественно, это вызвало его недовольство, и Бентин квалифицировал случившееся в своем рапорте как «свидетельство немецкой разобщенности».
Некоторая разобщенность и вправду имела место. На самом верху – тоже. Речь о расхождениях между Куртом фон Гинантом и Вильгельмом Крюгером по «еврейскому вопросу». Их не назовешь принципиальными – они касались лишь сроков его «решения». Крюгер стремился к скорейшей «ликвидации», а Гинант предлагал избавляться от евреев постепенно. «Немедленное удаление евреев будет иметь следствием значительное сокращение военного потенциала рейха и по меньшей мере кратковременную остановку снабжения как фронта, так и войск в Генерал-губернаторстве», – писал Гинант в штаб оперативного руководства ОКВ. Доля евреев среди квалифицированных рабочих велика, приводил он аргументы в пользу своей точки зрения, и их отсутствие скажется, в частности, на ремонте автотранспорта, поэтому отправлять их в лагеря смерти можно лишь по мере поступления замены. На его мнение ссылался майор Лидтке, которого назначили комендантом Перемышля по рекомендации генерала фон Гинанта. Оба они одновременно расстанутся со своими должностями осенью 1942 года. Фон Гинанта уволят по доносу Крюгера Гиммлеру, а его преемнику генералу Хенике придется исполнять полученную в октябре директиву о немедленной замене евреев «арийской» рабочей силой.
Впрочем, Крюгер тоже недолго усидит в своем кресле. Виной тому один из его подчиненных – Конрад Морген (1909–1982), судья эсэсовского суда. Он слишком резво расследовал факты коррупции среди высокопоставленных эсэсовцев в оккупированной Польше, в связи с чем Крюгер прикомандировал его к полевому суду отправлявшейся на Восточный фронт дивизии СС «Викинг». Это не понравилось Гиммлеру, и тот отправил на фронт самого Крюгера, и тому пришлось сменить покои Краковского замка на блиндаж дивизии «Принц Ойген», действовавшей против югославских партизан. А Моргену рейхсфюрер поручил расследовать дела о коррупции в концлагерях, пяти комендантам которых тот предъявил обвинения. Один из них – комендант упоминавшегося выше лагеря Плашов Амон Гет, попавшийся на расхищении еврейской собственности, которая по нацистским законам принадлежала рейху. Другой – комендант Бухенвальда Карл Отто Кох, расстрелянный по приговору, вынесенному Моргеном.
Кем он был, всего лишь честным служакой? Или же его настойчивость в преследовании палачей объяснялась еще и сочувствием к их жертвам? На Нюрнбергском процессе, где Морген выступал в качестве свидетеля, американский судья поинтересовался, почему он осуждал эсэсовцев лишь за кражи, в то время как в лагерях, по его же словам, постоянно происходило уничтожение множества людей. Бывший эсэсовский судья отвечал, что он никого не мог обвинить в истреблении миллионов в газовых камерах и судебное преследование за другие преступления было его единственным средством противодействия истреблению людей, остановить которое он никак не мог. В этом смысле, возможно, есть что-то общее между Моргеном и Баттелем, который в своем противостоянии эсэсовцам ссылался на интересы рейха.
«Внутреннее расследование»
Как только покончили с евреями, принялись за «своих». Правда, поначалу Баттель отделался недолгим домашним арестом. Больше того, всего через три недели после инцидента на мосту он получил звание капитана, к которому был до того представлен. Куда более болезненным для него было лишение полученной в Первую мировую войну награды – Железного креста второго класса «За военные заслуги».
Надо сказать, те немецкие офицеры, кто так или иначе помогал евреям, далеко не всегда строго наказывались. Разговоры о том, что они рисковали жизнью, несколько преувеличены. Скажем, дисциплинарными санкциями отделался военный комендант местечка Городенка Черновицкой области капитан Фриц Фидлер, укрывший во время «акции» две еврейские семьи в погребе своего дома и однажды запретивший доступ эсэсовцам к еврейским рабочим комендатуры.
Ни один военнослужащий, полицейский, жандарм или эсэсовец не был казнен за отказ участвовать в убийствах евреев. На послевоенных процессах многие из них утверждали, что подобный отказ повлек бы за собой расстрел на месте, но это, как уверяют немецкие историки, неправда, попытка оправдать свое поведение. После изучения множества документов им не удалось найти ни единого такого случая. Когда полицейские отказывались убивать безоружных людей, их, как правило, без особых последствий возвращали в свое ведомство.