Во время воздушного боя – в ста километрах от того места, где охранял границу Иван Кривоногов, – самолет Девятаева был сбит. Рассказывая об этом, Девятаев всегда подчеркивал, что, выпрыгивая с парашютом из подбитого самолета, он ударился головой о стабилизатор и попал в плен без сознания. Ни на йоту не сомневаясь в его рассказе, тем не менее замечу, что он не мог не знать – тогдашний уголовный кодекс предусматривал «за сдачу в плен, не вызывавшуюся боевой обстановкой» расстрел с конфискацией имущества.
Потерял сознание, а очнулся уже в плену, в землянке лагеря для военнопленных среди других пленных летчиков, – так Девятаев описывал дальнейшие события в своей книге. На допросе в контрразведке после приземления (протокол подписан следователем отдела контрразведки Смерш старшим лейтенантом Потокиным) он тоже упоминал землянку: «Меня сразу (после того, как он спустился на парашюте. – Л. С.) отнесли в землянку и угостили компотом». Но только то были никакие не «другие пленные летчики». «Когда я пришел в себя, то около меня были немцы и русские, служившие в русской освободительной армии».
Русская освободительная армия (РОА) под командованием генерал-лейтенанта Андрея Власова, имевшего звание Героя Советского Союза, формировалась главным образом за счет вербовки солдат и офицеров среди военнопленных и угнанных на работу в Германию. Правда, в июле 1944 года власовской армии как таковой еще не существовало, но все так называемые русские добровольцы, служившие в составе германских вооруженных сил, считались военнослужащими РОА и носили на рукаве шеврон с ее эмблемой. Возможно, Девятаева угощали компотом бывшие советские летчики – в люфтваффе было несколько подразделений, целиком из них состоявших.
Продолжу цитировать первые после плена показания Девятаева: «Затем привезли немецкого летчика, которого я сбил в воздушном бою и который так же выпрыгнул из самолета на парашюте». О чем говорили между собой сбитые друг другом летчики и говорили ли, он не упоминает.
В этой связи приведу воспоминания другого летчика – уже упоминавшегося выше Ващенко, сбитого 24 июля 1942 года и выбросившегося на парашюте на территорию врага. Первый допрос проходил в штабе дивизии, куда вскоре на мотоцикле подъехал немецкий летчик, через переводчика объяснивший, что именно он сбил самолет Ващенко. После чего протянул руку и, «извиняясь, сказал: «Война неумолима».
«Из землянки меня отвезли в штаб полка немцев, а затем в штаб дивизии, где меня допросил немецкий офицер, – продолжает Девятаев. – Он спрашивал фамилию, имя, отчество, в какой части я служил и на каком самолете летал, спрашивал фамилию командира полка и дивизии… Я ему ответил, что я летчик 237 авиационного полка, в котором я служил в 1941 году и которого в то время, по-видимому, не существовало». Так оно и было, в 1943 году авиационный полк под этим номером был преобразован в 54-й гвардейский истребительный авиационный полк.
Позже в распоряжении советских органов безопасности оказался протокол допроса Девятаева в штабе германской 6-й авиационной армии, проходившего 18 июля 1944 года (перевод заверен подполковником Степановым из 3-го управления ГУКР МГБ СССР). В протоколе записано: «Имеет при себе личное удостоверение, что служит в 101 санитарном полку. Начало 1944 года – 237 истребительный полк».
Девятаев и на этом допросе твердил то же, что и в штабе полка, и в этот раз сумел провести допрашивающего офицера. «Военнопленный производит впечатление не очень умного человека» – к такому тот пришел выводу, зафиксировав его в протоколе. Впоследствии в плену Девятаев всячески старался подтвердить эту репутацию, которая, надо сказать, ни в коей мере не соответствовала действительности.
Фото из альбома
На следующий день вместе с двенадцатью другими пленными летчиками его отправили в Лодзь, в разведотдел абвера. Там в течение пяти дней шли беспрерывные допросы. «Показывали фотографии советских летчиков для опознания, в их числе была и фотография командира нашей дивизии – дважды Героя Советского Союза Покрышкина. Когда мне ее показали, я заявил, что не знаю, что я только слышал о нем. Допросили о конструкциях советских самолетов, о расположении – дислокации аэродромов, фамилии командиров авиационных частей. На все вопросы я давал вымышленные ответы, говорил, что я служил в санитарной авиации и только что прибыл на фронт».
Что это еще за «фотографии советских летчиков для опознания»? Ответ на этот вопрос обнаружился в воспоминаниях другого пленного – Героя Советского Союза капитана Ивана Бабака, командира 16-го истребительного авиаполка, в марте 1945 года выпрыгнувшего на парашюте из горящего самолета. Отправляясь в полет, Бабак не успел надеть ордена (обычно летчики это делали) и, думая, что его никто не узнает, решил выдать себя за рядового летчика. «А они (немцы. – Л. С.) слушают мои байки и смеются, – вспоминал он позже. – Потом дают мне альбом с фотографиями наших асов-истребителей, где на первом месте красовался портрет Покрышкина, ну и моя личность там тоже оказалась…»
Девятаева тоже пытались склонить к службе у немцев. Как и практически всех попавших в плен летчиков. Некоторые соглашались, кто-то всерьез, кто-то – для виду. Николай Лошаков, сбитый в мае 1943 года в воздушном бою под Ленинградом, дал согласие сотрудничать с немцами, преследуя при этом лишь одну цель – при первой же возможности бежать к своим. Три месяца спустя ему удалось угнать «Шторьх» с запасного аэродрома около города Остров. Несмотря на то, что Лошаков, получив ранение, смог дотянуть самолет (с пробоинами от преследовавших его немецких истребителей) до расположения наших войск, ему не поверили. 4 декабря 1943 года Особое совещание при НКВД СССР приговорило его к трем годам исправительно-трудовых лагерей.
…Из Лодзи в августе 1944 года Девятаева отправили в лагерь для военнопленных ВВС N 2 в Кёнигсберге-ин-дер-Ноймарк (ныне Хойна в Польше), рядом с Кёнигсбергом, где вербовка продолжалась. «К нам в лагерь Кёнигсберг приходил летчик власовской армии Антилевский, который говорил, что добровольно перешел во власовскую армию и сейчас у них летает и что вместе с ним находится Бычков. Цель прихода – сагитировать нас, военнопленных летчиков, во власовскую армию».
Это я процитировал объяснительную записку от 8 февраля 1947 года сокамерника Девятаева по лагерю летчика Сергея Вандышева – его земляка из Мордовии, сбитого и попавшего в плен в июле 1944 года. Упоминаемые в ней Бронислав Антилевский и Семен Бычков – оба Герои Советского Союза, в плену перешли на сторону врага. Оба письменно и устно не раз обращались к пленным летчикам с призывами сотрудничать с немцами.
В лагерях для военнопленных с начала войны скопилось довольно много летчиков. Только за первый день войны в воздушных боях были сбиты не менее 300 советских самолетов, а к концу 1941 года в воздушных боях было потеряно около 18 тысяч. Плюс к тому с советской стороны, по германским источникам, только за 1943 год перелетели к немцам 66 самолетов. Проверить эту цифру по материалам отечественных архивов вряд ли возможно, известно лишь, что в люфтваффе использовались десятки трофейных советских боевых машин, откуда-то они взялись.
Ключевую роль в вербовке пленных летчиков играл полковник Виктор Мальцев, в 30-е годы занимавший довольно высокие посты в ВВС. В 1938 году его репрессировали, но после смещения наркома Ежова выпустили на свободу и даже дали должность директора санатория «Аэрофлота» в Крыму. После оккупации полуострова Мальцев в форме полковника ВВС Красной армии явился в комендатуру Ялты и предложил свои услуги. Он был назначен бургомистром города, а затем перешел на службу к генералу Власову. «Я весь свой сознательный век был коммунистом, и не для того, чтобы носить партийный билет как дополнительную продовольственную карточку; я искренне и глубоко верил, что этим путем мы придем к счастливой жизни, – говорилось в его обращении к пленным летчикам. – Но вот прошли лучшие годы, побелела голова, а вместе с этим пришло и самое страшное – разочарование во всем, чему я верил и чему поклонялся».
Один из соблазненных им, капитан Артельцев, опубликовал в газете РОА «Доброволец» стихотворное обращение к летчикам люфтваффе: «Пусть Родина наша под гнетом, но тучам солнца не скрыть – мы вместе ведем самолеты, чтоб смерть и террор победить».
Предателей-летчиков, недавних лагерных «доходяг» немцы всячески привечали, устраивали для них пивные вечеринки с немецкими летчиками – «товарищами по оружию». Но доверить вчерашним противникам самолеты не торопились, не доверяли, к тому же требовалось их переучивать, и большинству необходимо было освоить немецкий язык. Для начала русских летчиков привлекали к работе в качестве перегонщиков для доставки самолетов с авиазаводов рейха в части и только к концу 1943 года стали направлять на Восточный фронт.
С Сергеем Вандышевым Девятаев познакомился в первые дни плена, куда они попали почти одновременно, его сбили на два дня позже. Он оказался его земляком из Мордовии, как и встреченный им в лагере одноклассник – Василий Грачев, тоже пленный летчик. «В лагере под Бродами нас хотели избить перебежчики, кто добровольно к немцам уходил, – вспоминал Девятаев в одном из интервью. – Сергей Вандышев, майор, летчик-штурмовик из Рузаевки, поднялся на тюк инкубаторной стружки и говорит: «Сожгу всех, и себя, и вас». Они ушли, а так искалечили бы нас».
Девятаев и его товарищи-летчики не только не поддались на уговоры, но и пытались бежать из лагеря. По словам Вандышева, «в заговоре участвовала группа военнопленных офицеров Советской армии в количестве 21 человека» (показания на допросе 31 мая 1951 года). Началось все с того, что в августе 1944 года они с Девятаевым перочинным ножом прорезали две половые доски в бараке, где жили. Спустились вдвоем в образовавшееся отверстие и «выкопали котлован размером примерно метр на метр. Подкоп производился обломком лопаты. <…> Земля оттаскивалась сначала фанеркой, а затем круг