Кривоногов: «Бегут автоматчики. Как это вы сумели, такие скелеты, захватить самолет и улететь? А кто летчик?»
Приземление
«8 февраля 1945 года примерно в 14 часов я заметил, что с северо-запада… летит немецкий двухмоторный самолет. <…> Самолет стал резко снижаться, выпустил шасси и сел на поле между двумя высотами. При этом от толчка шасси подломилось, и самолет на шасси пополз на «брюхе» по земле. <…> Еще до того, как мои люди подошли к самолету, один человек вышел из самолета и пошел в сторону шоссе, затем из самолета вылезли еще двое, но отошли недалеко, т. к. были остановлены охраной. Остальные 7 человек, прилетевшие в самолете, оставались в машине и вылезли оттуда тогда, когда к самолету подошли красноармейцы». Из протокола допроса капитана М. Курманова, командира 2-го батальона 1067-го стрелкового полка 311-й стрелковой дивизии 61-й армии.
Девятаев: «Скоро начали подбегать наши солдаты: «Фрицы, сдавайтесь!» Мы выпрыгнули из самолета. Наши, как увидели полосатых, одни кости, никакого оружия, нас сразу стали качать, понесли на руках».
Для разнообразия приведу и такую, гуляющую по Сети байку, рассказанную якобы со слов Девятаева подполковником Андреем Тереховым. «Встреча с нашими бойцами не была такой радостной, о которой я привык официально рассказывать, – будто бы говорил ему Девятаев, с которым он в 1985 году участвовал в репетициях парада в честь 40-летия Великой Победы. – Представьте себе наших солдат и офицеров, которые увидели голых фрицев, вылезавших из немецкого бомбардировщика. Колотили нас со страшной силой. Покуда, услышав русский мат, не поняли, что свои». Правда, эта версия разбивается об одно предложение из все той же совсекретной Справки о приземлении немецкого самолета «Хейнкель-111»: «Все перелетевшие на нашу сторону одеты в арестантские халаты с номерами…»
Надо сказать, и многие другие рассказы о встречах с Девятаевым, появившиеся после его смерти, носят довольно-таки сомнительный характер. На иных православных сайтах тиражируется рассказ некоей монахини Лукины (Полищук), насельницы богадельни при самарском Свято-Вознесенском соборе, якобы встречавшейся с Девятаевым в 1945-м и в середине 90-х. Будто бы он поведал ей, что «с момента приземления на парашюте в немецком тылу рядом с ним был… Ангел. И каждый раз он слышал его слова: «Ты Михаил – и я Михаил».
Так или иначе, поначалу приняли беглецов радушно. Девятаев: «Видят, мы голодные, привели в столовую. Там кур варили, мы и набросились. Врач у меня курицу отбирала, я бы объелся, голодный – и вдруг курицу жирную, сразу нельзя, можно даже умереть. Я тогда весил меньше 39 килограмм».
Потом Девятаева отвезли к генерал-полковнику Павлу Белову, командующему 61-й армией, и тот попросил его нарисовать на карте остров Узедом, указав места, где стоят ракетные установки. Правда, он служил в аэродромной команде, а ракетный полигон находился в отдалении, и обычных пленных к полигону и близко не подпускали, но он видел все сверху и смог описать примерное расположение построек и объектов на острове.
«Хейнкель» после приземления за линией фронта
«Вы бросаете бомбы по фанере, – сказал Девятаев Белову, – по ложному аэродрому, где выставили фанерные самолеты». Тот, по его словам, «ахнул и схватился за голову. Я объяснил, что надо пролететь 200 м от берега моря, где в лесу скрыт настоящий аэродром». Ракеты «Фау-2» были высотой 14 метров – практически пятиэтажный дом, и тем не менее и их удалось спрятать за искусственным лесом, деревьями на специальных передвижных колясках.
Вероятно, эта информация была взята на вооружение советской авиацией, и бомбардировки острова стали более прицельными. Правда, не известно, повлияли ли они на сворачивание ракетной программы на Узедоме. По воспоминаниям Дитера Хуцеля, соратника фон Брауна, решение о эвакуации с острова было принято еще 3 февраля, и, хотя последняя ракета «Фау-2» стартовала с полигона 19 февраля 1945 года, эвакуация с полигона Пенемюнде началась двумя днями раньше. 17 февраля 1945 года железнодорожные эшелоны и автомобильные колонны со специалистами, архивами и оборудованием, возглавляемые фон Брауном, покинули остров Узедом. В начале мая в Западной Германии 400 основных научно-технических сотрудников Пенемюнде вышли навстречу американцам и передали им всю документацию и отчеты по разработкам и больше ста готовых к отправке ракет.
Миф об особом самолете
Часто пишут, что самолет, на котором летели узники концлагеря, был снабжен секретным оборудованием. По одной версии, «Хейнкель-111» использовался как специальный самолет для пуска по Лондону ракет «Фау-1», первых ракет класса «воздух – земля». Действительно, помимо запуска ракет с наземных площадок, немцы также практиковали пуски «Фау-1» с летящих бомбардировщиков, и в качестве их носителя использовался «Хейнкель». Но ничего особо секретного в этом бомбардировщике не было, сам по себе он был устаревшей машиной, к тому же воздушные запуски были менее надежны. Да и сама ракета «Фау-1» к концу войны уже не считалась особенно серьезным оружием. В отличие от куда более грозного «оружия возмездия», не имевшего мировых аналогов. Достаточно сказать, что реактивные снаряды для «катюши» имели дальность полета 11,8 км, тогда как «Фау-2» покрывала расстояние в 25 раз большее – около 300 км.
Согласно второй версии, на угнанном самолете размещалась аппаратура дистанционного пуска и наведения ракет «Фау-2», и именно потому Гитлер якобы назвал пилота личным врагом. Список «личных врагов Гитлера», будто бы названных им самим, весьма велик и как таковой не существует. Зато существует Акт осмотра самолета, сразу обследованного специальной группой офицеров из Смерша. «В самолете, кроме трех бортовых пулеметов, никакого вооружения и посторонних предметов не обнаружено». Единственное, что там оказалось, – часть оборудования для подвески «Фау-1» (ракета закреплялась под крылом бомбардировщика). Что же касается «Фау-2», та не управлялась по радиоканалу, там была автоматическая система наведения.
…О том, что произошло на Узедоме после побега, Девятаев узнал полтора десятилетия спустя из писем солагерников. «Михаил! Ты, возможно, забыл меня? <…> У меня был 11187 номер. А имени, как и у других, не было… – писал Девятаеву один из них, Михаил Лупов, капитан-командир разведроты (в плену с 1942 года). – Говорили, что «начальника аэродрома расстреляли будто по приказу самого Гитлера. <…> Нас всех загнали в лагерь и трое суток не выводили на работу. Таскали в комендатуру на допросы, особенно нашу, четвертую штубу. Многих били, и мне попало».
По словам немецкого историка, втора книги об асах Первой мировой войны Гейнца Новарра, Гитлер и вправду рассердился, узнав о побеге русских военнопленных на немецком бомбардировщике, и приказал Герингу немедленно отправиться в Пенемюнде. «Все летчики были выстроены на аэродроме. Приехал рейхсмаршал в черном лакированном лимузине. Схватив начальника авиабазы за отвороты парадного френча, Геринг тряс его изо всех сил, истерически крича: “Кто разрешил вам брать пленных русских летчиков в команду аэродромного обслуживания?” После этого он орал на летчиков».
«Орал на летчиков» – тут ему не было равных. В августе 1943 года почти 600 британских бомбардировщиков разрушили больше половины всех зданий на острове. В тот раз англичане обманули немцев отвлекающим маневром восьми самолетов, устремившихся к Берлину, и почти вся истребительная авиация фашистов бросилась защищать столицу, оставив ракетный центр без защиты. Геринг тогда так кричал на начальника штаба люфтваффе генерал-полковника Ганса Ешоннека, что тот застрелился, потребовав в оставленной предсмертной записке, чтобы Геринг не присутствовал на его похоронах.
«Из плена в плен – под гром победы»
Кривоногов: «…О нашем перелете из немецкого плена сразу же была написана статья в газете «Сталинский сокол», нас фотографировали всех у самолета… а после этого, видимо, усомнились в возможности совершенного нами…»
Начальник отдела контрразведки Смерш 61-й армии полковник Виктор Мандральский не поверил в рассказы бывших узников. «Допросы задержанных Девятаева и других ведем в направлении изобличения их в принадлежности к разведывательным органам противника», – писал он в цитировавшейся уже мною Справке о приземлении. Допросили каждого, проверяли каждую деталь.
«Подъезжал ли во время прерванного взлета к самолету, на котором вы должны были улететь, немец на мотоцикле? – Это из протокола допроса Федора Адамова. – Если подъезжал, то зачем и что он предпринял к Вам? Ответ: …В тот момент, когда мы второй раз развернулись, от казарм немецких летчиков поехали на велосипедах немецкие летчики. Но к самолету никто не подъезжал».
«Допросы были жестокими и в основном ночью, двое суток не кормили, – рассказывает со слов отца сын Адамова Виктор. – Сидели по два человека, отдельно друг от друга. На третьи сутки допрос был мягче, наверное, выяснили, а утром вся группа собралась вместе, принесли сухарей и кипятку».
Допрос каждого из беглецов проходил по одной схеме – биография, обстоятельства пленения, рассказ о содержании в плену, контакты с немецкими контрразведывательными органами. Кроме того, нужно было назвать имена людей, с кем находился в плену, имена предателей.
Сохранилось «Заявление в контрразведку», поданное Кривоноговым 9 сентября 1945 года, где он пишет, что знает Девятаева «как одного из достойных товарищей. <…> Он вел себя как русский советский человек, воспитанный Советской властью… Товарищ Девятаев среди настоящих людей является одним из достойных и правильных». «Когда я в органах МГБ давал за тебя и за Мишку подтверждение, а вы за меня…» – вспоминает Емец в письме Кривоногову от 28 апреля 1957 года.
Главный вопрос, стоявший перед смершевцами: каким чудом Девятаев смог освоить немецкий самолет? И это несмотря на то, что был приучен к истребителю, а поднимать в небо пришлось двухмоторный бомбардировщик. Допрошенные в ходе проверки опытные летчики уверяли чекистов, что в таком состоянии и при таких обстоятельствах взлететь он не мог. Стало быть, немцы его готовили.