та КП (б) У для работы в тылу врага; руководил боевыми диверсионными группами, организовал партизанский отряд, замучен в гестапо в марте 1942 года. Между тем в цитированной выше чекистской сводке сообщается, что в начале 1942 года по заданию Ивкина подпольщики «во время выпивки на Сырце отравили т. Хохлова» за то, что он «отказался отдавать ценности, оставленные ему для подпольной деятельности». Якобы Хохлов, когда от него Ивкин требовал ценности, заявлял, что «он без разрешения Шамрыло никому ничего не даст, и отказался указать местонахождение Шамрыло».
По другим данным, Хохлов умер от болезни, а по третьим – расстрелян немцами. Где тут правда, трудно сказать, опубликованные документы противоречат друг другу. Известно лишь, что в городе действительно был оставлен для нужд подполья небольшой запас золота и ювелирных изделий. Держателем «золота партии» считался секретарь горкома Тимофей Шамрыло, погибший в августе 1941 года, а судьба самого золота, которое активно разыскивали и подпольщики и немцы, до сих пор неизвестна.
О нужде подполья в деньгах говорится во все той же мироновской докладной записке, согласно которой «было экспроприировано 10 банков, где изъято свыше 500 тысяч рублей». По мнению украинского историка, автора книги о киевском подполье Николая Слободянюка, вряд ли это и в самом деле были нападения на банки, скорее всего – на кассы предприятий. В связи с этим часто упоминается подпольщик Жорж (Георгий) Левицкий, на которого были возложены подобные «эксы». Николай Слободянюк выискал в архиве комиссии Академии наук Украины, где хранятся записи бесед с выжившими подпольщиками, свидетельство одного из них: «Жорж Левицкий по натуре хвастун… Он являлся активным в разговорах, у него всегда были такие слова – я сделаю, я сообщу, доложу, но конкретного ничего не было. У него были разговоры – кому бы голову сорвать. Его сильно интересовала материальная сторона. Когда я ему дал возможность продать бочку каустика за 30 тысяч, то у него сразу появился новый костюм, новая шляпа, а курил он не махорку, а сигареты… Причем Жоржа Левицкого я знаю по немецкой прессе, что он и еще четыре его товарища расстреляны за кражу и убийство композитора Ревуцкого». Деньги нужны были в том числе для выкупа арестованных (иногда удавалось «выкупить» их из полиции). Но правда и то, что далеко не все члены подполья были бессребрениками. Что же касается убийства Ревуцкого, тому есть и другие свидетельства. «По заданию горкома КП (б) У был убит проф. Ревуцкий за то, что выступил в киевской газете с клеветнической статьей на советскую культуру», – сообщается в мироновской докладной записке. Кто такой профессор Ревуцкий? В документах его называют то профессором, то композитором. Скорее всего, речь идет о Дмитрии Ревуцком, согласно «Музыкальной энциклопедии», «одном из основоположников советского украинского музыковедения», дата и место смерти которого – декабрь 1941 года в Киеве – дают возможность предположения, что он был убит террористической группой советского подполья, в которую входил племянник профессора Федор Ревуцкий. Пришли домой к профессору, его застрелили, жену задушили, квартиру ограбили.
Незадолго до этого подпольный горком партии создал штаб диверсионно-подрывной деятельности во главе с членом горкома Владимиром Кудряшовым. Почему в качестве одной из жертв выбрали автора «клеветнической статьи на советскую культуру», трудно сказать. Возможно, с учетом того, что за убийство немца могли взять и расстрелять заложников, а ликвидация «для острастки других» украинского националиста могла остаться без реакции со стороны властей, а резонанс – большой. Профессор был, очевидно, более легкой жертвой, чем тот же Романченко, хотя в уже цитировавшейся мною «Информации», со слов Нади Мишениной, бывшего обкомовского бухгалтера, ставшей официанткой в немецкой столовой, сообщалось «об охоте наших ребят за изменником Романченко, однако осуществлению этой задачи мешают постоянно охраняющие его гестаповцы».
Наиболее заметными членами этого штаба были упомянутый выше Жорж (Георгий) Левицкий и его боевая подруга Татьяна Маркус. Вероятно, их тесная дружба началась в кишиневском трамвайно-троллейбусном парке, директором которого был Георгий Исаевич Левицкий, а Татьяна Иосифовна Маркус, 1921 года рождения, в 1940 году была откомандирована туда из Киева руководством Юго-Западной железной дороги, где она трудилась секретарем отдела кадров пассажирской службы. Что за командировки могли быть у девятнадцатилетней секретарши, мне не понятно, но таковы факты. В начале войны они оба оказались в Киеве, где по подложным документам ее прописали в частном доме (у бывшей тещи Левицкого) под фамилией Маркусидзе: была придумана легенда, что она дочь грузинского князя, расстрелянного большевиками.
То, что опубликовано о Татьяне Маркус, тоже напоминает легенду. Будто бы 19 сентября 1941 года они с Левицким поднялись на балкон третьего этажа почтамта на Крещатике, под которым под звуки духового оркестра браво маршировали немецкие солдаты, и красавица бросила в колонну букет астр вместе с ручной гранатой. Пишут еще о том, что, устроившись работать в офицерскую столовую официанткой, Таня подсыпала отраву в еду, и несколько офицеров погибли.
Приведу эпизод, подкрепленный доказательствами, – убийство директора пивзавода в Киеве Мироновича, как считалось, «крупного агента гестапо». Существует как минимум два описания этого эпизода, различающиеся в деталях. Первое – широко известное и переходящее из издания в издание, второе – пока не опубликованное свидетельство Брониславы Петрушко, недавно обнаруженное Николаем Слободянюком в одном из украинских архивов.
«Директор пивзавода приходил делать маникюр к маникюрше Жене. Женя познакомилась с ним ближе, составила план его квартиры с указанием живущих рядом. Затем она знакомит его с Таней… Таню красиво одели и дали ей маленький браунинг. Была договоренность – когда дело будет завершено, Таня должна подойти к окну и два раза чиркнуть спичкой, чтобы подпольщики помогли ей уйти. Таня пришла к Мироновичу на квартиру раньше назначенного времени. На столе уже было много вина и еды. Миронович начал нарезать хлеб, попросил ему помочь. Она подошла к нему и, когда он наклонился, выстрелила ему в затылок. Потом Таня подала условный сигнал. Пришли подпольщики, забрали ее и документы».
«Таня Маркус была очень красивой 19-летней девушкой. Хотя она и еврейка, но на еврейку непохожа. Мы дали ей задание познакомиться с ним во что бы то ни стало… Мы решили, что в то время, когда он придет с работы, Таня пройдет мимо его дома и заговорит с ним или что-нибудь попросит и таким образом познакомится… Через 5—10 минут после того, как он приехал домой, она пошла к нему, позвонила… и начала спрашивать другую фамилию. Он ответил, что такого здесь нет. Как же, сказала она, у меня ведь адрес, в общем, поговорили, она начала ему глазки строить, и они познакомились. Ну, в первый вечер ничего не вышло, а на второй она попала к нему в дом. Она была у него, кажется, два вечера, переночевала… Переночевав у него, она… опять пришла, любезничала, они целовались, обнимались, наконец она сказала: „Что ты все играться да играться, я кушать хочу”… Он ответил – сию минутку. Пошел во вторую комнату и начал готовить к столу. Она достала из сумочки пистолет, подошла к нему, он в это время резал хлеб, обняла его одной рукой, второй вынула пистолет, поднесла к нему и выстрелила прямо в висок».
Памятник Татьяне Маркус
Мне представляется более достоверной последняя версия событий, поскольку изложена руководителем подполья, да еще спустя недолгое время после описываемого эпизода. Первая же приведена мною для того, чтобы увидеть, какие важные детали теряются в ходе неизбежной мифологизации истории.
Маркус знакомилась с высокопоставленными немцами, те начинали за нею ухаживать, тогда красавица приглашала их на свидание в места, где уже ждали подпольщики. Приглашенных убивали, забирали оружие, форму. Историк Илья Левитас уверяет, что благодаря Тане Маркус было уничтожено 33 фашиста, шестерых она убила лично. В кителе последнего убитого ею немецкого офицера была оставлена записка: «Смерть немецким оккупантам! Таня Маркусидзе». После этого девушка уже не могла оставаться в Киеве. Александр Фалько, собиравшийся вывезти Таню из города в партизанский отряд «За Родину», о своем маршруте и способе передвижения – на лодке по Днепру – написал записку. Связную схватили, Таню арестовали. Ей был 21 год, она выдержала пять месяцев пыток, никого не выдала и была расстреляна 29 января 1943 года, почти на полтора года пережив остальных евреев города Киева. В 2006 году ей поставили памятник в Бабьем Яре.
Отношение подпольщиков к вопросам конспирации было довольно легкомысленным. Были случаи, когда Ивкин созывал совещание секретарей подпольных райкомов днем в скверике около Лукьяновского базара и на виду у прохожих давал подпольщикам те или иные поручения. Так, во всяком случае, излагается история второго киевского подполья в упомянутой мироновской докладной записке, общий вывод которой гласит: «Особо видной работы подпольные организации, созданные Ивкиным, провести не успели, за исключением издания трех листовок: 1) ко дню РККА, 2) обращение к населению г. Киева с воззванием против поездки на кабалу в Германию, 3) общая листовка, призывающая население к борьбе с немецкими оккупантами». Вряд ли этот суровый вывод полностью справедлив, распространение листовок влияло на людей, создавая эффект присутствия советской власти.
Аресты начались в мае 1942 года – таким образом, второе подполье просуществовало несколько дольше первого. «38 дней непрерывно издевались гестаповцы над арестованными руководителями киевского подполья. <…> Гитлеровцам так и не удалось выпытать у них что-либо об оставшихся на свободе подпольщиках». Так писали советские историки в книге «Солдаты киевского подполья». На самом деле все обстояло не совсем так. «Меня ожидает смерть, – писал родителям после ареста уже упоминавшийся на этих страницах член подпольного горкома Владимир Кудряшов. – Ее я не боюсь принять, но жаль, что смерть должна поразить меня через предательство русского человека, тот, кому доверили сотни молодых сердец отдаться за народное дело. Он оказался предателем, который предал меня и еще много товарищей, с которыми ему пришлось сталкиваться во время работы. Пусть это имя будет ненавистно вам и всем тем, кому дорога родина. Имя его Кучеренко Иван, бывший секретарь киевского обкома комсомола».