Промокнув и озябнув, Бенас в последний раз глядел на печальные берега, вспоминая, как они выглядели летом, каким красивым был костел и каким он теперь кажется одиноким. Невысокий клевер на склоне уже просвечивался, и трудно было даже представить себе, как выглядела бы сейчас на склоне та небольшая точка, чье платье тогда теребил ветер.
Не стало и базара на площади перед костелом, поскольку чужие разъехались, а своим он был почти не нужен — разве что для того, чтобы изредка встретиться и посудачить. Реже останавливалась машина и перед забегаловкой Фелиции, все спешили домой и как лошади прибавляли ходу перед тем, как свернуть во дворы. Набросив большой платок на плечи, изредка выглядывала из двери Фелиция и печально смотрела на опустевшее шоссе, за ней издалека наблюдал Балтазас.
Как и в тот раз, забибикала учительская машина, только теперь она стояла не на берегу озера, а прямо во дворе, и Бенас увидел, что по тропинке спускается Дейма. Над головой она держала японский зонтик, который даже издали казался совсем игрушечным, хотя это была только видимость — в Японии тоже бывают жуткие дожди, может, даже пострашнее наших ливней, если кинофильмы не преувеличивают.
Он торопливо греб к берегу, и ветер брызгами швырял воду с весел. Голова вроде была ясная, но он никак не мог придумать, что сказать, поэтому молчал, приближаясь к ней. Остановился, опустив голову и приподнимая промокшую кепку. С одежды струйками текла вода, и земля не успевала ее впитывать — извиваясь между блестящими мокрыми хвоинками, она устремлялась с пригорка в единое целое, в озеро.
Нахлобучив на глаза капюшон, учитель стоял поодаль, возле своего автомобиля, и глядел куда-то в сторону.
— Дейма, может, ты потерпишь немножко, мне бы еще хотелось вместе с тобой добраться до головы капуцина. Долго не пробудем, пару минут, у тебя же есть зонтик, может, сильно не промокнешь.
— Хорошо, Бенас. Давай доберемся, — вполголоса сказала она.
Бенас с силой налегал на весла, если бы не навыки, обретенные за долгое лето и осень, он вряд ли бы смог догрести до острова. Всякая погода и разные ветры попадались за те месяцы, и теперь без особого труда добрался до головы капуцина. Выскочил первым и подал руку Дейме. Потом оба взобрались на самую макушку острова, встали рядом, ветер тряс голые ольшины по берегам, задирал полы их плащей.
— Интересно, куда деваются кроты и мыши, когда начинаются такие ливни? Ведь все их тропы под землей сейчас полны воды, — сказала она.
— Отыскивают сухие местечки.
— Могут ли быть тут такие местечки? Или они перебираются к людям…
Бенас опустился на колени, наклонился и, приложив ухо к мокрой земле, долго слушал. Дейма затаила дыхание.
— Слышно, — сказал Бенас, еще крепче прижимая к земле ухо и медленно передвигаясь на коленях. — Уже у самой поверхности. Подойди, увидишь.
Дейма приблизилась к нему.
— Видишь, жмет почти по поверхности. Видишь?
Дейма кивнула. Земля шевелилась, кое-где даже трескалась, и в трещинах виднелась лоснящаяся шкура крота.
Бенас встал. Его колени промокли, запачкались.
— Дейма, настало время ехать туда. Всяко я пробовал держаться. На меня тут опять находил долгий мрак, а это так страшно, особенно потом, когда наступают часы посветлее.
— Ты измучился, Бенас. Поедем. Может, само это решение тебе поможет. Поедем. Бенас, ты говорил, что все равно, как только сможешь, всегда будешь рядом со мной. Там будет видно, Бенас… Бенас, ничто не пропадает из того, что дано людям, ничто…
— Не должно бы пропасть. Давай верить в это, Дейма.
Они приближались к лодке, которую волны бросали о берег, закидывая белой пеной. Ни он, ни Дейма не глядели на тоскливые берега озера и на одинокий серый костел.
Бенас снова помог ей выйти из лодки, привязал было ее, но торопливо подошедший к ним учитель сказал, что привязывать не стоит — все равно придется уносить ее в сарай, никто до весны не сядет на весла.
— Я вам помогу, — сказал Бенас.
— Покамест давайте вытащим ее на берег. Потом я сам управлюсь.
Когда лодку вытащили на берег, с ее кормы вдруг выскочили две рыжие мышки, промокшие и перепуганные. Они спрыгнули наземь и стремглав пустились прямо к хутору.
— А ты говорил, что они на голове капуцина найдут сухое местечко, Бенас.
— Эти, видно, не нашли.
— Хорошая это или дурная примета? — спросил учитель, — Бегут с корабля…
— Зато в ваш дом… Для них это, наверное, отличная примета… И все-таки давайте отнесем лодку под крышу.
— Промокла, очень тяжелая, вдвоем не поднять.
— Не может быть. Не станем скромничать. — Бенас напрягся и приподнял корму лодки. — Давайте выльем воду и понесем. Вы беритесь за нос, а я пойду сзади. — Подбежав, он помог учителю водрузить нос лодки на плечо, потом, напрягаясь, поднял корму. Дейма смотрела во все глаза. Ноги подгибались от тяжести, но они поднимались на холм. Бенаса заносило в сторону — на его плечо лодка ложилась всей своей тяжестью. Дейма, держа над собой зонтик, шагала рядом.
— Борта облупились, — сказал Бенас, когда они повесили лодку в сарае.
— Каждый год краска лупится. Придется весной подновить.
— Конечно. Такой же краской.
— Такой же. Другая хуже пристает.
Учитель подошел к своему автомобилю и въехал прямо во двор. Сейчас автомобиль уже не казался Бенасу похожим на черного пса — наверное, потому, что все вокруг побурело и почернело.
Бенас пошел попрощаться с женой учителя. Дейме показалось, что походка у него какая-то скованная. Жена учителя в эту минуту как раз выходила из дома. Вскоре они оба подошли к автомобилю.
— Промокнете, — сказал жене учителя Бенас. — Не лето ведь…
— Пустяк. Да поможет вам бог, доктор.
— Вы тоже живите счастливо. Еще счастливее, чем до сих пор.
Дейма попрощалась с ней кивком головы.
— Счастливо и вам, Дейма.
— И вам всем, всему дому. Спасибо за все.
Когда Бенас садился в автомобиль, мимо ног жены учителя вдруг шмыгнула полосатая кошка, она прыгнула к автомобилю, потом метнулась в сторону и, осторожно ставя лапы в поисках места посуше, засеменила к своему дому.
Бенас проводил ее жалобной улыбкой.
— Доктор, осенью у нее все помешалось — приходит уже по нескольку раз в день, — счастливая, даже сияющая, говорила жена учителя.
— Сколько живут кошки? — спросил Бенас.
— Живут не долго. Не очень-то долго, — ответила жена учителя.
— Может, и доведется еще ее увидеть когда-нибудь… А молоко есть?
— Пока еще есть. Потом придется ходить к соседям, у кого коровы еще доятся.
— Между прочим, у нее и свой дом есть, — сказал Бенас.
— Есть-то есть, но молоко там тоже кончается.
— Осенью все мешается, — сказал Бенас. — Видите, и у меня все помешалось. — Он вышел из автомобиля, стащил плащ, а потом снял тулуп. — Чуть было вас не обокрал. Повесьте тулуп на место, пожалуйста. Мне он больше не понадобится. Спасибо.
Жена учителя взяла тулуп и держала в руках осторожно, как драгоценность.
— Приезжайте, доктор, не забывайте. Без вас будет скучно, — сказала она.
— И мне тяжело будет без вас.
Когда автомобиль медленно выезжал по усыпанной щебнем дорожке, она еще раз кивнула, держа в обеих руках тулуп. Бенас подумал, что при прощании люди часто выглядят лучше.
Учитель посмотрел на часы. Времени было хоть отбавляй, и он ехал медленно, молча, однако Бенас догадывался, что медлит он с умыслом. Так люди много лет назад везли покойного отца Бенаса — по проселкам, мимо каждого места, где он когда-то жил и любил бывать.
— А вот и Адам выходит из рая, — немного наигранно сострил учитель, притормозив машину. Это была чистая правда: по обочине дороги тащил корову Адомас. Увидев машину учителя, Бенаса и Дейму, Адомас снял шапку. Капли дождя падали на его седую голову.
— Смотрите, Адомас, берегите свою болячку… А корову уже в хлев ставите?
— Под крышу. Хлещет и хлещет дождь по хребту бедняжке. Сенца много припас…
— Прощайте, Адомас, — сказал Бенас, стараясь успокоиться.
— Не знаю, как вам это покажется, как вы к этому отнесетесь, но после больницы стал я в костел ходить и все за вас молюсь. Сам господь бог тогда вас в лес послал с нами.
— Адомас, все бы и без меня обошлось. Так совпало… Такое странное совпадение. Все бы и без меня… Спасибо, Адомас, и с богом.
— Счастливо вам, счастливо, доктор.
Когда автомобиль отъехал, Бенас обернулся. Сквозь завесу дождя еще виднелись две точки: у самого кювета точка побольше — корова Адомаса, а сам он стоял на асфальте и вроде бы все еще держал в руке шапку.
Дейма, повернув голову, глядела на взлохмаченное ветром озеро.
Вокзал был пуст. В такой день, когда и собака боится вылезти из конуры, никому не хотелось никуда ехать.
— Пора. Не нахожу слов, чтоб отблагодарить вас. Будьте здоровы и счастливы, учитель.
Учитель стоял у своей черной машины — съежившись, потупив глаза.
— Прощайте, учитель, — сказала Дейма. — Никогда не забуду вашей доброты.
Учитель застыл на месте, но когда Бенас, подойдя, взял его руку, отвернулся, потом чуть было не бросился к Бенасу в объятия. Бенас удержал его, крепко схватив за плечи.
Вагон был почти пуст. Поезд еще постоял минутку. Опустив раму, Бенас высунул из окна голову. Холодные капли дождя ворвались в вагон, забрызгав лицо Деймы.
Учитель все еще стоял у мокрого и одинокого автомобиля. Он медленно натягивал на голову капюшон.
Поезд тронулся. Вскоре учитель, стоящий рядом со своим автомобилем, стал удаляться.
Бенас не отходил от окна. Когда они уже отъехали со станции, под большой липой без листьев он увидел Герду. Ее глаза бегали по окнам вагонов, пока не разыскали Бенаса. Ветер развевал полы ее коротенького пальто.
Бенас стоял, словно мертвый, пока под яростный стук колес вагона не исчезла и она.
— Могла придти попрощаться, Бенас, — сказала Дейма.
— Могла. А может, ей так лучше, Дейма.
— И тебе? Боже, что творится на свете.