— Вставайте, сони, — говорит мама. — Куча мест, которые нам предстоит повесить, и куча призраков, которых нужно увидеть.
— Знаешь, — говорит Джейкоб. — Интересно, так бы она любила призраков, если бы и в самом деле смогла их видеть?
Я мычу и скатываюсь с кровати. Мама ещё веселее, чем обычно, и я не понимаю почему, пока мы не завтракаем в ресторане отеля.
— День Кладбища! — объявляет она, как любой другой, кто мог бы сказать «Мы едем в Диснейленд!»
Я перевожу взгляд с мамы на папу, не донеся печенье до рта, ожидая от него каких-либо объяснений. Папа откашливается:
— Как я уже упоминал, в Новом Орлеане насчитывается сорок два кладбища.
— Это кажется через чур, — говорит Джейкоб.
— Прошу, скажите, что мы не пойдем на все сорок два, — говорю я.
— Боже правый, нет, — отвечает папа, — это было бы непрактично.
— Это было бы весело, — говорит мама и её лицо немного грустнеет, — но, нет, у нас попросту нет времени.
— Мы отправимся лишь на шесть из них, — говорит папа, словно шесть совершенно нормальное количество кладбищ. Он загибает пальцы. — Сент-Луис № 1, Сент-Луис № 2, Сент-Луис № 3..
— Кто-то действительно выбирал названия, бросая кубик, — бормочет Джейкоб.
— Лафайет и Метери… — продолжает папа.
— И Сент-Рош! — добавляет мама, несколько легкомысленно.
— А что такого особенного в Сент-Рош? — спрашиваю я, но она лишь стискивает мою ладонь и говорит:
— О, сама увидишь.
Мы с Джейкобом обмениваемся взглядами. Волнение мамы — явный признак беды. И, по правде говоря, я не в настроении для сюрпризов. Но Лара предупредила нас, чтобы мы держались со всеми остальными, а кладбища обычно довольно безопасны, как и сами духи.
Это не может быть хуже сеанса.
Глава девятая
Мы встречаемся с Лукасом и съемочной командой на Джексон-Сквер. Воздух сегодня липкий, но солнце скрыто облаками, низкими и тёмными, словно надвигается буря.
— Тут всегда так жарко? — спрашиваю я у Дженны и Адана, пока мама с папой оговаривают сегодняшнее расписание с Лукасом.
— Только в июне, — отвечает Дженна. — И в июле. И в августе.
— И в мае, — добавляет Адан.
Дженна кивает.
— И в сентябре, — говорит она. — И иногда в апреле и октябре. Но в марте довольно неплохо!
Я пытаюсь засмеяться, но чувствую, как будто таю. Я оглядываюсь по сторонам. Площадь начинает казаться почти знакомой, с громкой музыкой, музыкантами и туристами. Несмотря на ненастную погоду, люди толпятся повсюду, продают украшения, кулоны и талисманы для защиты от зла и на удачу.
— Эй, ты.
Голос доносится от молодой белой женщины в шезлонге под сине-розовым зонтом. Сперва я думаю, что она обращается к кому-то другому, но она смотрит прямо на меня и манит меня пальцем.
— Подойди сюда, — говорит она.
Я наслушалась изрядной доли сказок; знаю, нельзя подходить к незнакомцам, особенно когда тебя преследуют сверхъестественные силы. Но она сидит здесь в открытую. И насколько я могу судить, она обычный человек, я оглядываюсь в поисках родителей, но они горячо обсуждают что-то со съёмочной группой, и тогда я направляюсь к ней, Джейкоб идёт следом. Волосы женщины являют собой фиолетовое каре, а кожа покрыта веснушками. У её колен стоит раскладной столик, на котором лежит колода карт рубашкой вверх.
— Зовут Сандра, — говорит она. — Хочешь, предскажу твою судьбу?
Я раздумываю над вопросом и человеком, который его задаёт. Сандра не похожа на предсказательницу. В моём представлении гадалки — старушки в шелках, кружевах и бархате, с глубокими морщинами и глубоко посаженными глазами. У них нет фиолетовых волос и накрашенных ногтей. Они не сидят в шезлонгах на газоне под сине-розовыми зонтиками. Они не носят шлёпанцы. Но этим летом я поняла одно, вещи не всегда такие, какими кажутся.
— Первый расклад бесплатно, — говорит она, раскладывая карты на столике. Они красивые, на рубашке украшены завитками, солнцами, звёздами и месяцами. Судя по сиянию, они серебряные, они ещё не успели стереться.
Сандра начинает переворачивать карты, и я понимаю, что здесь нет червей, пик, бубей или крестей. Вместо них мечи, кубки, волшебные палочки или кольца. И среди них разбросаны странные картинки башен, шутов и королев.
Это карты Таро.
Я вижу сердце, пронзенное ножами. Три палочки, скрещенные в виде звезды. Единственное светящееся кольцо. Я вздрагиваю при виде скелета верхом на белом коне. Сандра не притворяется. Она не меняет голос, не придает ему таинственности или театральности. Она просто снова переворачивает колоду рубашкой вверх, раскладывает карты веером между пальцами и говорит:
— Выбирай.
Я бросаю взгляд на столик и спрашиваю:
— Как?
Обратная сторона всех карт одинакова. Ничего, кроме солнц, звезд и лун. Невозможно определить, что я выберу.
— Карты подскажут тебе, — говорит она, и я на самом деле не понимаю, пока это не происходит. Моя рука скользит над картами, края бумаги становятся мягкими, как шелк, под моими пальцами. И тут моя рука останавливается. Прямо под моей ладонью ощущается притяжение, устойчивое притяжение, как будто Вуаль поднимается навстречу моим пальцам. Я вытаскиваю карту со стола, задержав дыхание.
Когда я вижу эту картинку, я выдыхаю. Здесь нет ни мрачного жнеца, ни петли палача, ничего особенно зловещего. Карта перевернута, но когда я переворачиваю ее, то вижу девушку с завязанными глазами, держащую пару мечей, их лезвия скрещены перед ней. Мне кажется, она выглядит сильной, но когда я поднимаю взгляд, гадалка хмурится.
— Двойка Мечей, — бормочет она.
— Что это значит? — спрашиваю я.
Сандра заправляет прядь фиолетовых волос за ухо и превращает свое лицо в маску спокойствия, но не раньше, чем я замечаю беспокойство, промелькнувшее на ее лице. Она берёт карту, и поджимает губы, разглядывая изображение.
— Таро можно прочесть двумя способами, — говорит она, — прямо и вверх ногами. Значение меняется в зависимости от того, как эта карту вытянули. Но Двойка Мечей довольно сложна, неважно как ты её вытянешь.
Она проводит своим розовым ногтем со сколами вдоль одного меча, останавливаясь там, где он касается другого.
— В вертикальном положении эта карта означает перекресток. Тебе придется выбрать одну дорогу, но когда ты это сделаешь, другая будет потеряна. Нет победы без поражения, поэтому тебе вообще не захочется выбирать, но придётся. И не имеет значения, что ты выберешь, ты всё равно потеряешь что-то. Или кого-то.
Джейкоб напрягается рядом со мной, и я изо всех сил стараюсь не думать о нем, о его растущей силе, о Ларе, снова и снова предупреждающей меня, чтобы я отправляла его на тот свет. Но, может быть, дело вовсе не в Джейкобе. Может быть, это из-за Эмиссара, из-за меня.
— Но карта перевёрнута, — шепчет Джейкоб, — это ведь значит, что значение противоположное, так?
Я задаю вопрос, но гадалка лишь мотает головой.
— Не совсем, — говорит она. — У этой карты нет противоположности. Это как сами скрещенные мечи. Независимо от того, как на них смотреть, они все равно образуют крест.
Перевернутая двойка мечей по-прежнему означает тот же вызов, тот же выбор. Это означает, что независимо от того, что ты выберешь, ты не сможешь выиграть, не проиграв при этом. Правильных ответов не существует.
— Ну, это глупо, — бормочет Джейкоб. — Нельзя просто изменить правила, основываясь картой. Она сказала, есть два варианта прочтения…
Я мотаю головой, пытаясь думать.
— Можно вытянуть ещё раз? — спрашиваю я.
— Нет смысла делать это, — отвечает Сандра, пожимая плечами. — Это твоя карта. Ты выбрала её не просто так.
— Но я ведь не знала, что выбирала! — восклицаю я, меня охватывает паника.
— И всё же, ты её выбрала.
— Но что же мне делать? Как я узнаю, какой путь выбрать, если ни один из них мне не подходит?
Гадалка пристально смотрит на меня.
— Ты сделаешь тот выбор, который тебе нужно будет сделать, а не тот, который захочется. — её губы кривятся в улыбке. — Что касается твоего будущего, я расскажу тебе всё, что смогу, — говорит она, добавляя, — за двадцать баксов.
Я роюсь руками по карманам и нахожу пару монет, но одна из них — Шотландский фунт, а другая — евро из Парижа. Только я собираюсь окликнуть родителей, чтобы они одолжили мне немного наличных, когда папа тенью появляется у меня за плечом.
— Что это тут у нас? — он опускает взгляд на карты. — А, таро, — произносит он с совершенно непроницаемым лицом. — Идем, Кэсс, — говорит он, мягко оттаскивая меня от Сандры и двойки мечей.
— Мне нужно знать, — говорю я, и он, должно быть, понимает, насколько я потрясена, потому что останавливается и поворачивается ко мне, глядя не на гадалку, а на меня. Папа присаживается на колени, заглядывая мне в лицо.
— Кэссиди, — говорит он ровным голосом учёного, и я ожидаю от него лекцию о том, что гадание не серьезно, что это просто трюк, игра. Но он не говорит ничего подобного. — Таро — это тебе не хрустальный шар, — говорит он. — Это зеркало.
Я не понимаю.
— Карты Таро не сообщают о том, что тебе уже известно. Они заставляют думать о том, что же делать.
Он постукивает по тому месту, где у меня под рубашкой зеркальный кулон.
Смотри и слушай. Узри и узнай. Вот что ты такое.
Слова, которые я говорила лишь призракам. Но, думаю, они применимы и к живым людям тоже.
— Эти карты заставляют тебя думать о том, чего ты желаешь и чего боишься. Они заставляют тебя посмотреть правде в глаза. Но ничто не может предсказать твоё будущее, Кэссиди, потому что будущее непредсказуемо. Они полны тайн и случайностей, и единственный человек, который решает, что случится, — это ты. — он целует меня в лоб, когда подходит остальная часть группы.
— О, карты таро! — восклицает мама, завидев гадалку.
— Первая карта бесплатно, — говорит Сандра, обмахиваясь веером из карт, но папа перехватывает мамину ладонь.