Завтра утром я снова увижу джунгли, но уже только-из окна вагона: за станцией Вьетчи начинается широкая равнина Дельты. Мне предстоит знакомиться с промышленными городами, с деревнями, с побережьем, с 17-й параллелью… А все-таки жаль, что кончается «лесной» этап моей экспедиции, начатый поездкой в Дьенбьенфу.
Долго-долго, до поздней ночи, стою я у входа в дом. Задумчиво смотрю в глубокое темное небо, полное звезд, несколько иначе рассыпанных по нему, чем над моей-отчизной. Еще раз вслушиваюсь в звуки, которыми полна тропическая ночь.
По дорогам Дельты
Снова передо мной безбрежная равнина Дельты. Мысленно я подытоживаю впечатления вчерашнего дня. Ранним утром мы выехали в Тхайнгуен, на металлургический комбинат, который находится примерно в ста километрах от Ханоя. Всего несколько лет назад тут было пустынно, и безлюдно. Теперь же вокруг комплекса новых промышленных объектов растут жилые районы и кварталы, все больше прибывает сюда людей.
На этот раз вместе с нами поехала Иен, воспользовавшаяся свободным местом в машине. Она везет разные сладости и лакомства для двух старших детей своей невестки Ле Минь: сейчас ребята живут на комбинате одни. Им приходится питаться в столовой, и лишь в воскресные дни они приезжают в Ханой. Их отец, Чан Диеп, вернется из командировки только к маю. Он руководит одним из предприятий комбината, и это вынуждает его постоянно жить в Тхайнгуене. А Ле Лйинь, как начинающей писательнице и сотруднице редакции «Ван хок», трудно отказаться от своей работы в Ханое и от контакта с литературными кругами. Поэтому и приходится супругам пока жить «на два дома».
— Неужели нельзя им помочь и устроить все это как-то иначе? — спрашиваю я у Иен.
Когда Хоан переводит ей мои слова, она беспомощно разводит руками.
— Пока изменить что-нибудь трудно. Впрочем, не все тут плохо: ведь комбинат находится недалеко от Ханоя. Дети часто бывают у нас… Ведь и многие другие мужья и жены работают в разных местах и видятся очень редко. Во время войны такая разлука вообще растягивалась на годы! А что уж говорить о нынешней разлуке…
Иен обрывает речь на полуслове, как бы не договаривая чего-то. Хоан переводит мне ее слова и молчит, лицо его помрачнело. Я догадываюсь, что они имеют в виду: Юг. Закрытая наглухо граница, тысячи насильственно разлученных семей. Вот хотя бы Нинь…
Сегодня мы едем на юго-восток, к побережью. Вдоль дороги тянутся рисовые поля. Крестьяне с поистине муравьиным упорством и терпением вручную перекачивают воду с нижних участков на верхние. На фоне безоблачного, отраженного в зеркале вод неба как бы застыли силуэты рыбаков. Измазанные подростки бродят по реке, увязая в густом, болотистом иле. На мелких местах тут хорошо ловится рыба, крабы или креветки, незаменимые во вьетнамской кухне.
Мы остановились в Тханьхоа, чтобы пообедать и немного отдохнуть. Солнце уже в зените и припекает не на шутку. Пора уйти в тень. Не спеша доедаем последние бананы и лениво перекидываемся словами.
Именно здесь, на равнине Дельты, в XIII веке вьетнамцы дали бой огромной и сильной монгольской армии, которой командовал внук Чингисхана. Пятьсот тысяч вышколенных и злобных завоевателей внезапной атакой обычно сметали со своего пути любого противника. Но тут, в Дельте, они встретили отпор! Трижды наглые грабители возобновляли свои атаки — в 1257, 1284 и 1288 годах — и… терпели позорное поражение. Как утверждает старинная летопись, вьетнамский предводитель Чан Хынг Дао одолел страшного врага не только отвагой, но и хитростью. Зная, что Вьетнам изобилует реками, монголы привели с собой большой флот. Но Чан Хынг Дао приказал вбить в дно всех судоходных рек и речек крепкие столбы с железными шипами. Притаившиеся в засаде вьетнамские воины, используя легкие, мелкосидящие суда, ринулись навстречу врагу, провоцируя его начать атаку. Пришельцы, не зная тайного замысла противника, поддались на его уловку. Они не предполагали, что в капризных вьетнамских реках, как и в море, бывают приливы и отливы. Вьетнамцы атаковали врага как раз в конце прилива, поэтому монголы сразу оказались в невыгодном положении — отлив наступил быстро, тяжелые, малоподвижные лодки их наскочили на железные шипы, которые пробивали днища вражеских судов. Вьетнамцы окружили застрявших посреди реки и тонувших монголов. Наголову разгромленные захватчики вынуждены были поспешно отступить…
— На своей земле все благоприятствует человеку, который храбро сражается за родину! — говорит Хоан. — Горы, джунгли, вода…
Легендарному предводителю Чан Хынг Дао воздаются почести во многих буддийских пагодах, а недавно он стал даже примером для воинов армии генерала Во Нгуен Зиапа во время их очередной атаки на фортификации, построенные в Дельте.
…Излучина реки Ма огибает могучую скалу, очертаниями своими напоминающую гигантских размеров гриб. Эта огромная глыба с плоским верхом буквально нависает над водой, и потому ее название Нонныок — «Гора и Вода».
Нинь показывает мне рукой на остатки укреплений. Достаю бинокль: невооруженным глазом трудно сначала разглядеть что-нибудь на серо-белой меловой скале. Потом вижу отвесные стены, с трех сторон омываемые рекой. Сама природа, казалось, создала в этом месте неприступную крепость. Я различаю узенькие каменные ступеньки, остатки бетонных бункеров и защитных куполов. Здесь построена сложная система укреплений и дотов.
В Нонныок в 1951 году от осколка мины погиб молодой лейтенант Делаттр де Тассиньи, сын главнокомандующего французскими экспедиционными войсками в Индокитае. Крепость эта подверглась яростным атакам Народной Армии, была захвачена ею на короткое время, затем снова отбита французами, но после поражения под Дьенбьенфу войска были эвакуированы.
Экспедиционный корпус зорко охранял дорогу номер пять, идущую из Ханоя в Хайфон: она имела большое стратегическое значение. Но колонизаторам не помогли ни минные поля, ни доты из бетона и железа, ни засеки из колючей проволоки! Людям, которые атаковали столь укрепленные фортификации, хорошо были известны неведомые врагу проходы через рисовые поля. Они умели беззвучно пробираться по межам и гребням. Они могли целыми часами стоять в воде, уйдя в нее с головой и дыша лишь через торчащую изо рта бамбуковую трубку…
По реке плывут джонки с рыжеватыми, растянутыми наподобие веера парусами. Паром только что отплыл, приходится ждать. Подъезжает еще несколько машин, устанавливается очередь. Жарко! Пыль на дороге густыми клубами несется вслед за грузовиком. Она оседает в горле. Томит жажда. Но в термосе пусто: мы уже выпили весь кипяток.
— Может быть, попробуешь кокосового молока? — предлагает Хоан, указывая на стоящий неподалеку ларек.
Куча кокосовых орехов, уже очищенных от лохматой коричневой «шерсти», лежит на прилавке. Продавщица, блестя черными зубами, зазывает покупателей. Хоан берет кокос величиной с голову ребенка. Из надсеченной скорлупы в подставленную чашку течет освежающий мутно-белый сок, довольно приятный на вкус.
По соседству с этим ларьком стоит книжный киоск. Пытаюсь расшифровать заголовки книг. Вих-то Ху Го… Ну, это нетрудно: Виктор Гюго. А вот другое знакомое имя: И-ли-я Э-рен-бург, «Кон бао то». «Буря»? — догадываюсь я.
Группа солдат тоже ожидает парома. Мы разглядываем друг друга с взаимным любопытством. Многократно стиранное, выгоревшее обмундирование, длинноватые мешочки с рисом. Под клапаны рюкзаков воткнуты свежие газеты. Спрашивают: «Откуда приехала? Из Балян? О, это очень хорошо!».
Причаливает паром, влекомый буксиром — тарахтящим моторным катером. Став в уголке и опираясь на ограждение, я продолжаю беседу с солдатами. Их интересует все: Движение Сопротивления в Польше во время гитлеровской оккупации, наши партизаны, важнейшие битвы, проведенные лесными отрядами, победное наступление в 1945 году…
На помощь мне приходит Хоан. Он говорит парням, что историю шести лет войны и оккупации Польши трудно изложить за те четверть часа, пока мы переезжаем реку. Лучше взять в библиотеке полка справочник, там есть все о стране Ба-лян.
Один из солдат спрашивает Ниня: знаю ли я русский язык? Получив утвердительный ответ, он, забавно коверкая речь, произносит несколько слов, но вдруг, сконфузившись, умолкает и уже не хочет больше говорить по-русски, сколько мы его ни уговариваем. Однако потом солдат показывает нам свой самоучитель русского языка. Книгу эту он достал совсем недавно, поэтому мало что выучил…
На пароме я вижу несколько женщин, усердно жующих бетель. Около них стоят плетеные корзины с немудреным товаром. Это бродячие мелкие торговки «в разнос». У некоторых на шее висят металлические крестики.
Оказывается, мы приближаемся к границам провинции Намдинь, где особенно сильно распространен католицизм. Часовенки и храмы все чаще и чаще встречаются даже среди рисовых полей. Они резко выделяются на фоне окружающей их местности и буквально режут глаз. В Нормандии или Бретани такой стрельчатый, украшенный башенками храм вполне гармонировал бы с пейзажем. Здесь же он поражает явной чужеродностью.
Странно, но факт: католические храмы тут всегда соседствовали с фортами! Там, где храм возвышался над равниной, непременно вгрызались в землю бетонные укрепления колонизаторов.
Кое-где на полях видны невысокие холмики могил. По старому, тщательно соблюдаемому до сих пор обычаю покойников хоронят в пахотной земле. Место вечного упокоения выбиралось не случайно, с большим вниманием и заботливостью, нередко по совету опытного гадальщика. А он, основываясь на результатах ворожбы, указывал место, где усопший мог обрести ничем не нарушаемую благость вечного сна…
В Намдине есть любопытный старый район, где много живописных улочек. Большинство жителей Намдиня связано с текстильными предприятиями, существующими в городе издавна. Еще в одном из ханойских магазинов друзья показывали мне ткани местного производства. Но меня интересуют люди, биография которых связана с историей фабрики.