— Враг не пройдет!
Военный словарь
9 февраля 1965 года, еще находясь в Варшаве, я читала важное сообщение, опубликованное в тот день всей мировой печатью: «В понедельник днем группа американских и южновьетнамских самолетов вновь бомбардировала различные районы города Донгхой, столицы провинции Куангбинь, на территории Демократической Республики Вьетнам. Согласно предварительным данным, зенитчики Вьетнамской Народной Армии сбили три американских самолета…»
В тот же вечер на экранах телевизоров мы увидели эти американские «скайрейдеры» со смертоносным грузом крупных бомб, отправлявшиеся на бомбежку городов Вьетнама. Сотни тысяч людей читали зловещую сводку. Услужливая память немедленно восстановила стушевавшиеся от времени образы, имена и названия, связанные с тем, что отнюдь не было мне чуждым — с большим и красивым городом Донгхой… Полоса желтых песков на прибрежном пляже, чистое небо, клочья высохших водорослей… Рыбачьи сети, сохнущие на весеннем ветру, бочки свежезасоленной рыбы, издающей острый запах… Дети из Донгхоя — смелые, бойкие, пытливые… И библиотека в древней пагоде. Библиотека, где хранятся произведения Бальзака, Твена и «Повесть о настоящем человеке» Бориса Полевого на вьетнамском языке.
Картины мирного Донгхоя, особенно запомнившегося мне весной 1962 года, как-то не вязались с этими сухими строками тревожного коммюнике о разбойничьем американском налете. Не верилось, что прошло всего три года… А поскольку мой выезд во Вьетнам был уже решен, мне теперь хотелось как можно скорее выехать из Варшавы, чтобы увидеть друзей и те места, над которыми сейчас нависла тень смерти: смерти, прилетающей с Юга на крыльях реактивных машин…
7 февраля 1965 года пришлось на воскресенье. Во Вьетнаме февраль теплее, чем апрель в Центральной Европе, — это уже начало весны. Тет, как и во время моего последнего пребывания в ДРВ, отмечался в первые дни февраля. Но дорога, проложенная через урожайные, плодородные равнины Дельты, на сей раз привела меня в Донгхой уже после окончания праздника. Однако я отчетливо представляла себе город таким, каким он был недавно. Низенькие домики обрели веселый, праздничный вид: их украсили выпуклыми алыми фонарями и бумажными полосками с добрыми пожеланиями здоровья, счастья и долгих лет жизни. Радиостанция передавала танцевальные мелодии. На рынке и в магазинах царила суета — люди спешили сделать покупки, выбрать хорошие подарки. Хозяйки хлопотали на кухнях: готовили традиционные новогодние блюда. И цветы— много цветов, особенно веток зацветающего персика. Взаимные визиты родных и знакомых. И сердечные, ежегодно повторяемые слова:
— Желаем вам здоровыми дождаться следующего праздника. Пусть наша страна станет наконец единой и нераздельной вовеки!
Этим словам сопутствовала надежда. Надежда, подкрепленная сообщениями о победах партизан в Южном Вьетнаме. В этом радостном настроении отмечала Тег и провинция Куангбинь. Та самая провинция, которая дала вьетнамскому народу многих видных и прославленных деятелей Движения Сопротивления.
7 февраля пришлось на воскресенье.
— День тогда был погожий, — повторяет немолодая женщина, перевозчица Со. — Небо еще красивее, чем сегодня. Ни одного облачка…
Жена рыбака — мать четверых детей. Крестьянское загорелое лицо. В молодости она служила в домах богатых жителей Донгхоя, теперь имеет паромную лодку, на которой перевозит пассажиров через реку Нят, в предместье Баонинь.
Со внимательно выслушивает мои вопросы, порой задумчиво сводит брови. Я вижу, что она старается вспомнить все, ничего не упустить, сохранить каждую существенную деталь.
— Была я тогда дома одна, дети ушли в школу… Сколько длится переезд на лодке? А это зависит от ветра. Если река спокойна и воздух тих, то пассажиры будут на том берегу через пятнадцать-двадцать минут. Беру я сразу двадцать человек. Если дует встречный ветер, значит едем полчаса… А в тот день, повторяю, небо было еще светлее, чем сегодня. Вам, наверно, известно, что Тет — это начало весны?
— А праздник нынче был очень удачным! — вмешивается женщина пассажирка, внимательно следившая за нашим разговором. — Перед этим мы собрали на полях хороший урожай риса и был отличный улов…
— За сутки я делаю на своей лодке двенадцать ездок, — продолжает Со. — Ну, а когда ветер очень сильный и трудно грести, — конечно, меньше. А в этот день народу было очень много. Известно, после Нового года люди возвращаются из гостей, из праздничных отпусков. Ехали и матери с детьми… С утра пришлось изрядно потрудиться, ускорить переправу: десять рейсов сделала. Так продолжалось до полудня…
Мог ли кто-нибудь из жителей Донгхоя предположить, что пронзительный рев сирены на сей раз возвестит не учебную тревогу, а настоящий массированный налет, воздушное нападение? По-вьетнамски такое нападение называется тан конг кхонг гуан. Такую именно фразу я записываю в свой польско-вьетнамский разговорник. Составляя эту книжечку, молодой писатель Тань Ле, выпускник польского филологического института, не мог предвидеть, какие слова окажутся необходимыми европейцу в ДРВ весной 1965 года…
Все вокруг дышало в тот день покоем. Покоем, который оказался не только призрачным, но и глубоко трагичным.
Я вижу события того памятного дня так четко, словно они произошли вчера… Вот Со поспешно хватает камуфляжное полотнище, испещренное зелено-желтыми пятнами маскировки. Весло в руки и — к берегу, к берегу! Она дома одна. Муж — на море вместе с другими рыбаками, дети — в школе. На берегу становится тесно: сюда прибежали группы самообороны. Они принесли оружие и боеприпасы. Время не терпит: дорога каждая минута, каждая секунда — после сигнала тревоги не приходится долго ждать самолетов. Вот они! С ревом, на огромной скорости проносятся над Донгхоем, над головами людей. Снижаются, пикируют… Сбросили первую серию бомб. В гул разрывов вплетается мелкая дробь пулеметных очередей. Стервятники бьют по бегущим жителям. Бойцы самообороны прыгают в лодку. Скорее на тот берег! Где-то неподалеку взвилось огромное пламя, огонь лижет серые крыши из пальмовых листьев… Лодку быстро отталкивают от берега, люди торопятся на свои посты. Твердой и уверенной рукой Со поспешно ведет перегруженную лодку. Обычно ей помогает кто-либо из мужчин, но на сей раз рядом с Со встал юноша, который только что сидел на берегу и ловил рыбу. На дне лодки лежат ящики с патронами. Почему же Со не боялась вести лодку под градом пуль и осколков? Ведь это же естественно — в такой момент испытать страх: страх не столько за себя, сколько за детей, за мужа! Она же знала — пуля и снаряд врага не разбирают, кого поразить… Но, как говорит Со, страх можно преодолеть…
Серо-зеленая гладь широкой Нятле. Теперь я знаю: сколько бы раз ни смотрела я на нее — всегда передо мной на фоне реки будет возникать силуэт немолодой женщины, ловко маневрирующей веслом и направляющей лодку под непрерывным обстрелом американских самолетов. Какая-то врожденная и суровая гордость характерна для облика Со, когда она высоко поднимает голову.
— Да, я не молода. Но у меня еще достаточно сил и здоровья, чтобы участвовать в общей борьбе…
— День этот в нашей больнице, как всегда, проходил спокойно, — начинает свой рассказ медсестра Данг Тхи Тхиа.
Лицо ее красиво, оно еще хранит черты девичьей прелести. Даже не верится, что у Данг — двое детей. Ласково баюкает она своего маленького сынка. Девочка, чуть постарше, присела у ног матери.
— Работаю я в детском отделении. Обычно пациентов у нас мало. И это хорошо. Самым серьезным больным в тот день был мальчик с тяжелым нарушением нервной системы… Когда я поняла, что это не учебная тревога, а настоящий вражеский налет, то подумала: «Они не будут бомбить здания, находящиеся за городом. Ведь это же больница!..»
Длинная пулеметная очередь, которой американский стервятник прошелся по крыше главного корпуса больницы и по белому флагу с красным крестом, перечеркнула эти иллюзии. Слава и гордость Донгхоя — недавно построенная современная больница на двести мест — теперь в любую минуту могла разделить участь остальных зданий города. Оставалось одно: спасать больных!
В этот день дежурные по больнице (праздник: большая часть персонала находилась дома) не могли справиться с нагрянувшей бедой. Из рассказа Данг Тхи Тхиа по крохам восстанавливается страшная картина налета…
С треском ломаются переплеты окон. Осколки стекла и куски кирпича разлетаются во все стороны, нанося раны не только санитаркам и сестрам, но и больным. Перепуганные дети мчатся куда глаза глядят, их надо останавливать, успокаивать и вести в убежище. Надо спасать двух новорожденных — от испуга и потрясения наступили преждевременные роды у двух пациенток родильного отделения. Там лежат еще четыре беременные женщины Одну поразил шок, она не в силах шевельнуться и лежит бледная как полотно. Вторая корчится от боли: у нее начались родовые схватки и ее нельзя трогать с места, иначе последует кровоизлияние. Надо как-то защитить этих женщин от обломков кирпича и осколков стекла, успокоить их…
А налет продолжается. Один за другим летят американские самолеты, сеют смерть на мирной вьетнамской земле…
Тем временем по дороге, ведущей к больнице, мчится рикша. Молодой вьетнамец бережно придерживает за плечи полулежащую на сиденье велосипеда юную, находящуюся в бессознательном состоянии женщину. То и дело он посматривает на небо: женщина вот-вот должна родить, а над головой кружат проклятые самолеты…
Когда утром следующего дня я осматриваю здания больницы — со свежими следами пулеметных очередей, с разбитыми окнами, изрешеченными стенами и пробитыми крышами, — я не могу сдержать гнева. Больница расположена на открытом месте, над нею развевается флаг Красного Креста. Нельзя, просто невозможно не заметить этих корпусов! Была ли хоть капля совести у тех, кто бомбил больницу?..