— Все ли ваши граждане выполняют такие распоряжения? — недавно спросила я одного партийного руководителя в Донгхое.
— Да! За небольшим, конечно, исключением. К ним относятся — как бы это сказать? — некоторые субъекты, нарушители дисциплины, которые норовят не выполнять приказов!.. — строго ответил товарищ. — Но постепенно и они начинают понимать свои ошибки!
С того дня вьетнамские товарищи прозвали меня «нарушителем дисциплины» — дружески, конечно. Известно— упрямый и непослушный «нарушитель» не соблюдает времени полуденного приема пищи, а строчит свои заметки, сопротивляется, когда его тащат в укрытие, и норовит посмотреть на американских стервятников… Вьетнамские товарищи недовольны, но по выражению их лиц я вижу, что постепенно они начинают понимать, почему я так поступаю.
Утром следующего дня появляется Нгуен Ти. Он занимается вопросами культуры в местном административном районе Виньлинь. Хорошее, открытое лицо, крепкое рукопожатие, проницательный взгляд. По его действиям и поведению сразу чувствуется, что этот человек испытал многое, что он постоянно живет в трудных условиях, рядом со смертью. С искренней и легкой улыбкой, словно о чем-то обыденном, рассказывает Нгуен Ти о стычках с южновьетнамскими и американскими вояками, о провокациях американских воздушных пиратов, об обстрелах ими рыбачьих сампанов, выезжающих на лов рыбы, о массированных бомбежках селений в дни самого большого праздника Тет.
Я вручаю Нгуен Ти несколько экземпляров «Трибуна люду» с материалами о нападении американских ВВС на Северный Вьетнам. Статьи «Люди с 17-й параллели» написаны моим товарищем Даниелем Люлин-ским в форме репортажа, но носят характер сводок с линии фронта.
Нгуен Ти соглашается помочь мне: я увижу в Виньлине и окрестностях все, что меня интересует, он разрешит мне, но с соблюдением величайшей осторожности, снова, после трех лет разлуки, взглянуть на мост Хиен-луонг и реку Бенхай. А сейчас мы осмотрим то, что осталось от трех школ, которые недавно были разрушены американскими бомбами.
…Туманные испарения раннего утра. Далеко, на краю изрытой воронками и какой-то вымершей обширной площади, видны жалкие остатки деревьев и зелени. Потрясающее, мрачное зрелище! Вдребезги разрушенный одноэтажный дом. Вокруг него осколки стекла, битый кирпич, обломки досок… Среди кучи щебня — раздавленный школьный глобус, изодранные, полуобгорелые книги, остатки искореженных приборов. Это все. что осталось от богатой школьной физической лаборатории. Она была даром славных немецких ребят, даром братской Германской Демократической Республики народу ДРВ. Ветерок скорбно шелестит листками порванных и разбросанных учебников. Невольно склоняюсь и подбираю эти свидетельства варварства оголтелых пиратов-янки. В руках у меня страницы учебников алгебры, природоведения, литературной хрестоматии… Рядом валяется измятая ударом конусообразная детская шляпка из рисовой соломы… С малых лет атеистка, я хочу сейчас во все горло закричать не своим голосом: «Боже, за что?! Чем и как провинились эти маленькие граждане мирного народа?!»…
Я помню, как три года назад именно на этом месте заканчивалось строительство сразу трех школ — первой ступени, начальной второй ступени и средней полной, третьей ступени. На обширной площади, среди живописных холмов, где одновременно выросли три красивых здания, весь день звенел смех, раздавались шутки, выкрики играющих в волейбол ребят, мелодичные песни… Сейчас здесь мертво, пусто, мрачно. Руины разбитых школ гневно обвиняют правителей США: это дело ваших Рук!
…Двадцатидвухлетняя учительница Чан Тхи Лян Хыу рассказывает. Голос ее дрожит, она то и дело прижимает руку к горлу, словно ей не хватает дыхания:
— День тогда стоял погожий, по-настоящему весенний. Был полдень, когда я шла по тропинке, ведущей к школе… Я работаю тут уже четыре года и занимаюсь с первоклассниками. Могла ли я тогда предвидеть, что в тот солнечный полдень свершится черное дело?.. Американские самолеты появились неожиданно и так быст ро, что их рев я услышала одновременно с сигналом воздушной тревоги… А на дороге было много, много детей!.. Из моего и других классов… Самых маленьких!..
С трудом сдерживая рыдания, Чан Тхи говорит о том, что произошло. Дети были насмерть перепуганы. Особенно после первых грохочущих пулеметных очередей «скайрейдеров» Инстинктивным движением ребят было удрать как можно дальше…
Вблизи дороги оказалось несколько противовоздушных щелей. Молодая учительница стремглав бросилась навстречу мчавшимся, обезумевшим от ужаса малышам, хватала за руки, прижимала к себе, стараясь телом своим прикрыть их от свистящих вокруг пуль и летящих во все стороны осколков бомб. Надрывая голос, пытаясь одолеть царящий вокруг грохот, трескотню пулеметов и взрывы бомб, она небывало строго кричала разбегавшимся во все стороны школьникам:
— Назад! Назад! Прячьтесь здесь! Слышите, что вам говорят! Укройтесь за деревьями! Сейчас же!
Чан Тхи была в положении, дома у нее остался пятилетний сын. Но в этот критический момент она не думала о себе, о своем сыне, о будущем ребенке: перед ней были десятки других, и каждый в любую секунду мог погибнуть. Видя, как некоторые из них беспомощно ползают по краю противовоздушной щели, не умея спуститься в нее, она хватала одного, другого, третьего и поспешно опускала вниз. Маленькие ручонки, ища спасения, цеплялись за ее блузу, за ноги, за подол… Слипшиеся от пота волосы падали на лицо, темнело в глазах, сердце молотом бухало в груди. Последним усилием воли Чан Тхи заставила себя говорить спокойнее:
— Не бойтесь, дети, я с вами! Не бойтесь! Скорее снимайте блузки… Скорее! Снимайте все, все!
Чан Тхи занималась на курсах противовоздушной обороны и знала, как опасно быть в одежде, если поблизости упадет напалмовая бомба. Человек тогда мгновенно превращается в горящий факел и спасти его нельзя. А стервятники уже сбросили три таких «дара американской цивилизации»…
Прошло два долгих часа, пока самолеты улетели, пока несколько затихло вокруг, пока к школе прибежали испуганные родители. Кто с тревогой, кто с плачем, бросались они к малышам, со вздохом облегчения прижимая их к груди.
Уцелели многие школьники, которых успела спасти Чан Тхи Лян Хыу. Но далеко не все вернулись домой: сорок семь остались лежать на этой страшной площади…
Вблизи соседнего здания — участок вспаханной земли. Это школьный огород, на нем — опытные грядки растений. Через него протянулись противовоздушные щели. Теперь они стали братской могилой учеников школы третьей ступени. Вместе с ними погиб их тридцатидвухлетний учитель Ле Зуй Минь. Учащиеся любили его уроки по литературе. В первую «грязную войну» французских колонизаторов он был в рядах Движения Сопротивления Вьетнама. За образцовую работу он получил личную благодарность от Хо Ши Мина. Теперь его маленькая дочурка осиротела…
Присаживаемся возле другого разрушенного здания школы, на полусломанной парте. Двадцатишестилетпий учитель Нгуен Ван Минь рассказывает:
— Был разгар дня, точнее, около двух часов. Мы, учителя средней школы второй ступени, которая находится по соседству, собрались на заседание педагогического совета. В школах первой и третьей ступени шли обычные занятия. Сигнал тревоги прозвучал почти одновременно с появлением самолетов врага. Они прилетели с юга, из-за реки… Большинстве младших учеников разбежались во все стороны, некоторые попрыгали в противовоздушные рвы. Старшеклассники вместе с учителями заняли назначенные посты самообороны. И мы ответили налетчикам сильным огнем… Бомбы рвались с такой силой, что глыбы земли взлетали над крышей школы. Одного из школьников воздушная волна отбросила на несколько десятков метров… Разумеется, он был убит на месте. Вы спрашиваете, сколько они сбросили тогда бомб? Примерно триста семьдесят. Это не считая напалмовых, нс считая зажигательных ракет. Несколько бомб было с механизмом замедленного действия. Они уходили глубоко в землю и взрывались через несколько дней. После пяти часов, когда прозвучал отбой, к школе прибежали встревоженные родители. Увы — многие дети домой не вернулись…
Скоро восемь часов утра. Обычно в это время во всех трех школьных зданиях в Виньлине звенели голоса юных граждан ДРВ. Теперь эхо наших шагов по одному из полуразрушенных зданий звучит глухо и странно. На оставшемся куске стены висят геометрические таблицы и выдержки из грамматики русского языка, вы писанные четкими большими буквами. В соседнем классе кое-где еще сохранились таблицы с французскими словами.
Я на минуту останавливаюсь возле школы, чтобы прочесть объявление. Оно гласит, что учеба временно прекращена, о дне и месте возобновления занятий будет сообщено дополнительно. На углу фасада кто-то детским, но выразительным почерком вывел мелом: «Отомстим за павших товарищей и за учителя трудом и усилиями в учебе — все как один!».
В этих простых словах заключен огромный смысл, значение которого я познаю в тот же вечер. Американские воздушные пираты разрушили школы. Младшие школьники по распоряжению властей эвакуированы в дальние селения. Но в уцелевших помещениях третьей школы поздним вечером полно людей. Ученики VIII, IX и X классов, как и учителя, остались на месте. Учеба продолжается. Занятия сокращены только на один час: уроки начинаются в половине седьмого вечера и заканчиваются в десять. Посещаемость образцовая, хотя многие ученики живут довольно далеко от школы.
Спокойный голос учителя. Шелест открываемых учебников. Урок идет за уроком, хотя порой слышен рокот американских самолетов. Математика, физика, литература, вьетнамский язык, русский… Нет, проклятый враг не смог истребить школу! Во мраке ночи, среди противовоздушных рвов, рассекающих двор, где удобно размещено оружие (чтобы его было легко взять в случае тревоги), — школа действует, борется и живет.
В перерыве, прямо во дворе, в темноте, проводится гимнастическая «пятиминутка». Учителя настойчиво просят меня:
— Пожалуйста, выступите перед ними!
Трудно отказать в такой просьбе, хотя и нелегко найти нужные фразы. Впрочем, подобные затруднения я испытала недавно, непосредственно после бомбардировки города Хатинь — на встрече с группой местной самообороны и на митинге горожан. Самые простые понятия, казалось бы давно уже привычные и знакомые, здесь обретают новый смысл, цену и звучание. Очень весомыми становятся давно знакомые нам слова: война, решительное сопротивление, безграничная вера в победу.