— Этот идиот просто не понимает, — пробормотал Ги. — Он не осаждает чертову крепость! Голодный бунт — это реки крови и горы трупов.
— Видимо, регент считает, что раз это будут не амальские трупы, то и плевать.
Солерн уткнулся лбом в сцепленные пальцы. Почему с каждым чертовым днем делается все хуже и хуже?!
— В его окружении хоть кто-то попытался вправить ему мозги?
— Кажется, посол Амалы не в восторге от идеи. Но, как я понимаю, герцог намерен скопить припасов, чтобы кормить своих…
— Чтобы дворец и казармы его солдат превратились в самый лакомый кус для голодных бунтующих горожан?!
Турвель угрюмо промолчал. Почему-то герцог порождал идеи одна другой безумней — и никто не мог его остановить. Но неужели он сам не понимает?
— А что в этой декларации? — вдруг спросил капитан гвардии. — Я не читал. А вы знаете?
— Случайно знаю, я же дознаватель, — с горькой насмешкой отозвался Солерн. — Ее написала группа сторонников аббата Симонеля и его приятеля, адвоката Дюбуа. Там всякий бред про республику, права граждан, всеобщее равенство перед законом и прочая чушь. Мы готовы были накрыть этих мечтателей, но сперва Фонтанж счел их неопасными, а потом началось, — Ги кивнул на окно.
— Нда, — Турвель поскреб бородку. — Приятного мало. Для регента.
— Надо вывезти королеву и короля, — сказал Солерн. — Регент что-нибудь говорил об этом?
— Мне — нет, — желчно отозвался капитан: видимо, их неприязнь была взаимной. — Однако вывезти из Байолы их величеств теперь намного сложнее. Народ сходит с ума, предместья, кажется, вообще не спят, а лодочники перегородили Байю цепями. Такого не было уже лет семьдесят — последний бунт лодочников помнил разве что мой дед.
— У вас есть дезертиры?
— Кто?! — вздрогнул Турвель.
— Люди, которые покинули гвардию после сегодняшнего.
— Нет! Гвардия — не уличный сброд, мы дворяне, мы клялись служить королю и короне, даже если король — младенец!
Солерн отвел глаза. Какой смысл рассказывать капитану о разговорах, которые давно ходили в рядах гвардейцев? Без доказательств он все равно не поверит, а доказательства лежали в кабинете Ги в особняке Секрета Короля. Впрочем, вряд ли дворяне переметнутся на сторону горожан…
— Вы уверены, что ради блага короны никто из ваших людей не выстрелит регенту в спину?
Капитан не ответил. Судя по сцене на балконе, такое желание возникло у него самого. Фон Тешен совершенно не стремился завоевать любовь даларцев, ограничившись завоеванием их земель.
— Что на улицах? Мы сможем хотя бы завтра добраться до Эксветена?
— Не знаю, — покачал головой Турвель. — Мне и гвардейцам, которых вы за мной отправили, с трудом удалось пройти от дворца до Бернардена. Но пока горожане отступают — бурлят в основном предместья. Мне необходимо знать, помогут ли агенты вывезти королеву и принца… короля, даже если регент будет против?
— Да, — сказал Ги. Он не мог заставить себя смотреть на них как на короля и королеву-мать — но и эта несчастная девушка, и ее дитя вызывали у него глубокую жалость. — Я все еще рассматриваю как убежище Анжеррас. Потом… пока не знаю, но в любом случае необходимо строжайшее инкогнито.
— Нам придется их сопровождать, — сказал Турвель. — Вы готовы покинуть город и фактически оставить службу ради спасения королевы и короля?
Черт! Только сейчас Ги вспомнил, о чем уже договорился с Николетти. Будет трудновато одновременно искать дикого мастера в городе и везти королеву в Анжеррас, а потом — черт знает куда. И еще труднее будет уговорить старика помочь в этом деле — особенно старика, обозленного внезапным отказом после того, как они уже договорились.
— Я попробую уговорить мастера Николетти, — наконец сказал Ги. — Нам потребуется его помощь. В конце концов, ему заплатит отец королевы Марии Ангелины, король Людвиг.
— Что ж, попробуйте, — кивнул Турвель и набросил на голову капюшон. — Первый раз такое говорю, но сейчас я бы сам заплатил за то, чтобы мастер ни на шаг от нас не отходил.
4 декабря
До королевского дворца им удалось добраться без приключений — впрочем, тяжелый ореол подавления, которым мастер окружил их отряд, наверняка ощущался горожанами за несколько кварталов. К изумлению Ги, старик совершенно не расстроился из-за того, что дознаватель отказался от договора — Николетти только хмыкнул и сказал: «Ну-ну, какой наивный оптимизм в ваши-то годы». А потом сам вызывался сопровождать Турвеля, Солерна и небольшой отряд гвардейцев и агентов к Эксветену.
Дворец был оцеплен солдатами Амалы, и внутри Солерн видел их чаще, чем гвардейцев. Перед Залом Ястребов несли караул сразу десятеро. Челядь и придворные затаились по углам — дознаватель и мастер никого из них не встретили, пока шли к Ореховому кабинету, который, как сказал Турвель, занял глава Секрета Короля.
— Вы ведь могли его убить, — вдруг сказал Николетти.
— Кого?
— Луи Жильбера. Могли застрелить его в карете. Но почему-то не стали.
— Я дознаватель, а не палач, — холодно ответил Ги. — Я не убиваю безоружных.
— Мне кажется, для работы дознавателем у вас слишком мягкое сердце, — заявил Николетти и первым толкнул дверь кабинета, предоставив Ги возмущенно переваривать сказанное.
Фонтанж с утра был не в духе. Граф после ночи во дворце выглядел совсем не так элегантно, как обычно, и еще меньше был склонен прощать подчиненным их промахи.
— Значит, Жильбер сбежал, а вы даже не попытались его догнать? — сухо осведомился Фонтанж, когда Солерн закончил доклад о вчерашнем.
— Догнать Жильбера в агрессивной толпе, силами девяти уцелевших гвардейцев и одного мастера?
— Начнем с того, что вам следовало пристрелить Жильбера сразу же, как только в толпе началось волнение! Почему вы этого не сделали? Опасались промахнуться в огромном пространстве тюремной кареты?
Рука Солерна, лежащая на эфесе шпаги, слегка сжалась; но дознаватель промолчал, пристально глядя на графа.
— Почему вы не воспользовались помощью мастера, который мог разогнать толпу или приказать Жильберу самоубиться в конце концов?
— Нет, не мог, — невозмутимо сказал Николетти, с завидной безмятежностью рассматривая гобелены на стенах, словно пришел в гости.
— А это еще почему? — поперхнулся Фонтанж.
— Потому что за это мне не заплатили.
— Но!..
— Меня наняли, чтобы помочь в доставке Жильбера к месту казни. Доставка прошла успешно. А если вы хотели каких-то дополнительных услуг, то их следовало обговорить заранее.
— Но вы же могли это сделать, а оплату запросить потом!
— В кредит не работаю.
Солерн не мог сдержать улыбку, и Фонтанж немедленно обрушил на него свой гнев:
— Какого черта вы скалитесь, как обезьяна?! Вы упустили бунтовщика, не выполнили приказ, и я уже подумываю отправить вас в Бернарден как пособника…
— Я и так туда вернусь, — пожал плечами дознаватель. — Это самое безопасное место в Байоле.
— Но я могу позаботиться, чтоб вы вернулись туда в кандалах и без шпаги!
— Кто-то снабжает бунтовщиков оружием и деньгами, которые они потратили на найм собственного мастера — произнес Солерн, игнорируя гнев начальства.
— Дикого мастера, прошу заметить, — снова вмешался Николетти. — Не прошедшего обучение.
Гнев Фонтанжа испарился.
— Дикий мастер? — напряженно переспросил граф. — Что это значит?
— Неучтенный, — пояснил ренолец. — Мы гордимся нашим учетом и контролем одаренных мальчиков. Ваши революционеры где-то добыли мастера, который не проходил обучения и не связан теми ограничениями, которые не позволяют мастерам работать на преступников, мятежников и творить прочие непотребства.
Фонтанж заложил руки за спину и прошелся по кабинету.
«Интересно, однако, — подумал Солерн, впервые о таком узнавший. — Но чем и как можно ограничить мастеров? И зачем Николетти дикий мастер? Что он с ним будет делать? Сдаст на опыты? Заставит пройти обучение?»
— На что вы рассчитываете, после вашего провала с Жильбером? — наконец проворчал граф. — Вам было велено сделать простейшую вещь…
— Застрелить его в карете? — уточнил дознаватель. — Следовало отдавать более ясные распоряжения, мессир.
— Вы еще смеете дерзить!
— Нет, я же не малолетний школяр, — мягко сказал Солерн. — И не стоит беседовать со мной таким тоном.
Фонтанж сдал назад и, нащупывая эфес шпаги, возмущенно осведомился:
— Что вы себе позволяете? Совсем забыли свое место!
— На память я еще не жалуюсь. Могу и вам кое-что напомнить. Я не ваш лакей, мессир, не крестьянин и не безродный нищий. Мой род не менее благороден, чем ваш, и я не уступаю вам в чистоте крови. Надеюсь, мы достигли понимания в отношении тона?
На лице Фонтанжа появилось настолько неописуемое выражение, что Солерну пришлось прикусить щеку, чтобы не захохотать. Надо же, как мало нужно, чтобы улучшить настроение! Не говоря уже о чистом, незамутненном наслаждении, которое Ги получил, высказав наконец графу в лицо эту нехитрую мысль.
— Вы… вы… — выдавил Фонтанж. — Вы хотя бы понимаете, с кем…
— Вы не сможете даже выйти из дворца без моей помощи, — оборвал его Солерн. — Без моих агентов вы даже не узнаете, что происходит снаружи, придет ли к вам какая-нибудь помощь или нет. Неужели вы думаете, что, если покажетесь на улице, горожане вас пощадят только потому, что вы тоже даларец?
Граф ошеломленно заморгал.
— Я намерен заняться поисками дикого мастера и человека, который снабжает мятеж оружием, — продолжал Солерн, наслаждаясь каждой минутой общения с начальством, чего не случалось уже много лет. — Когда появятся результаты — доложу. Доброго дня, мессир.
***
Наконец эти двое ушли, и Фонтанж с облегчением перевел дух. Солерн раздражал его все сильнее и сильнее; тем более, что у графа имелось важное дело, от которого его отвлекли эти двое. Он бы, конечно, предпочел поручить это дело кому-нибудь еще, но что поделать… Чем меньше свидетелей, тем лучше.
Фонтанж достал из сафьянового портфеля папку. В ней лежали два поддельных эдициума. Их раздобыла Лотрейн, и граф невольно восхитился тонкостью ее идеи. Эдициумы подтверждали, что младенец — сын Филиппа Четвертого, и с первого взгляда казались подлинными. Но стоило присмотреться и сравнить с настоящими эдициумами, как опознать подделку не составило бы труда. Оставалось только заменить подлинники на подделки, и тогда получится, что Карла III провозгласили королем на основании фальшивых документов.