ротивных давно не видела. Честно!
Тощая длинная старуха в чёрном платке и чёрном длинном пальто напоминала личинку какого-то гигантского насекомого. Когда она кричала, у неё широко открывался беззубый красный рот. Сильно припадая на правую ногу, старуха пыталась идти за девочками, но отставала всё сильнее и сильнее. Наконец её зловещий силуэт смешался с тенями и остался далеко позади.
– Она что, за нами следила? – спросила Лиза.
– Кто её знает? Уж так ей понадобился наш пёс! Зачем? Странная она, конечно. Хорошо, что мы от неё оторвались.
Девочки не видели, как пристально старуха смотрит им вслед и беззвучно набирает номер телефона…
Странная находка
Лизиной мамы, на счастье, не было дома. Сегодня она допоздна работала в парикмахерской, а потом обещала постричь на дому нескольких постоянных клиенток. Это обстоятельство лишь отдаляло сложное объяснение с ней, но зато помогло выиграть время и выстроить план защиты.
Престарелый пёс, гордо подняв вихрастую седую морду, вышагивал рядом с новыми подружками. Видно, ему нравилось быть хозяйской собакой. Охотно и радостно он проскользнул в Лизин подъезд.
– Смотри-ка, молодец, не испугался дома, – одобрительно потрепала его по вихрам Надя.
– А мог? Дом – это разве страшно? – рассмеялась Лиза.
– Для бродячей собаки всё может быть страшно. Неизвестно, как она раньше жила и чего натерпелась. У меня была собака, которая боялась электрического света. До жути, представляешь? При ней даже руку нельзя было протянуть к выключателю. Она считала: день и ночь наступают, когда решат небесные светила, а всё остальное – зло. Она чуть не падала в обморок и скулила. Мы долго её приучали к лампочкам.
– Надо же, бедолага! А про кого ты говоришь «мы»?
– Волонтёры.
Но тут разговор прервался: их новый подопечный показал все свои страхи и возмущение, как только его попытались подвести к дверям лифта. Пёс рухнул на пол, сражённый изуверством человеческой мысли: это надо же, его, гордого и свободолюбивого, – и запихать в гремящий вонючий ящик?!
– В подъездах, значит, зимовал, а на лифтах ещё не катался, – сделала вывод Надя. Она привычно обхватила пса, приподняла его, насколько хватило силы, и впихнула в тесную кабину лифта. – Ты на каком этаже живёшь?
– На четвёртом. А тебе не страшно, вот так?.. Он же мог укусить тебя за лицо! – удивилась Лиза.
– Не страшно, – рассмеялась Надя. – Сейчас повторим.
Но повторять не пришлось: из лифта пёс выбрался своими ногами, едва двери открылись на нужном этаже.
– Умненький, – похвалила Надя. – Давай назовём его Гай. Типа – Гай Юлий Цезарь. Хорошее имя?
Лиза поморщилась.
– Имя хорошее, но там, на Неве, я называла его Пупсиком. Пусть это имя и хуже, но для меня он Пупсик, с которым мы выбрались из ужасной передряги.
– Пусть будет Пупсик, – согласилась Надя. – Кстати, Пупсика, возможно, и пристроить будет проще, чем Гая. Может, кто-то пожалеет и возьмёт к себе. Хотя пупсик из тебя так себе – староват, седой совсем и слишком бородатый!
Девочки рассмеялись. А пёс принюхивался и подозрительно осматривался. Его спутницы нравились ему уже заметно меньше, чем на улице. Пупсик начал подозревать, что попал в западню или влип в какую-то новую историю, которая ничем хорошим для него не закончится.
Лизина квартира была не просто чистой, она сверкала чистотой. Это было пристанище двух фей – мамы и дочери.
С псом произошла невероятная метаморфоза. Как только удалось затащить его в прихожую с огромным светящимся зеркалом, бабочками на обоях и перламутровыми блёстками на кафельном полу, Пупсик из животного превратился в грязное страшилище. Из лохматой шерсти серо-жёлтого цвета с грязными усами и заиндевелыми мохнатыми бровями выглядывали недоверчивые, напуганные глаза.
– Слушай, если я оставлю его у себя, мама меня убьёт. Точно тебе говорю. Ты совсем не знаешь мою маму! Она может. Давай отведём его куда-то в другое место? Может, на передержку? Я готова заплатить, у меня есть свои деньги.
– Понимаю, – обводя испуганным взглядом кристальную чистоту квартиры, согласилась Надя. – Я почему тебя попросила об одном дне или двух – обычно свои находки я беру себе или прошу придержать кого-то из друзей. У меня есть примета: если животное, особенно как наш Пупсик, попадает в приют, то у него почти не остаётся шансов оттуда выбраться. А приют – только слово хорошее. На деле это клетки, где не дадут умереть: накормят, напоят, но жизни никакой не будет. Жалостливые люди подбирают с улицы тех, кто может погибнуть. А у приютских вроде как и так всё в порядке. Ты бывала когда-нибудь в собачьих приютах?
Лиза покачала головой.
– Жесть! – сказала Надя. – Ладно, я сейчас что-нибудь придумаю. Пойдём, Пупсик.
Но Пупсик прирос к коврику у двери и решил живым не сдаваться.
– Постой, – решилась Лиза. – Ладно, пусть он останется у меня, только нужно его помыть и постричь до маминого прихода. Иначе нам обоим крышка!
– Точно можно оставить?
– Точно!
– Тогда неси ножницы, большой полиэтилен и бинт.
Пока Лиза собирала по дому всё необходимое, в прихожей возле Пупсика выстроилась шеренга бутылок с нарисованными собаками, собачками и щенками. Они перекочевали сюда из бездонного Надиного рюкзака.
Пёс с тоской смотрел на приготовления, агрессии не проявлял, но и большой радости не испытывал. Казалось, он становился всё меньше и меньше в размерах, вжимался во входную дверь, будто надеясь, что сможет прошмыгнуть в щель или воспользоваться счастливым случаем. Девочки окончательно ему разонравились.
– Может, колбаски принести? – спросила Лиза. – У него такой взгляд…
– Не сейчас. Вкусняшки потом, сначала дело.
Одним ловким движением Надя замотала бинтом морду Пупсика.
– От стресса может и хряпнуть, – пояснила она. – Его же последний раз мыла мамаша лет эдак восемь назад и без мыла.
Сначала девочки решили срезать с пса все его колтуны с застрявшей грязью, ветками и какими-то будто специально навязанными тканевыми узлами. Узелки эти крепились к самодельной шлейке, но уже перепутались с длинной нечёсаной шерстью.
– Да это какой-то ребус, а не стрижка! – воскликнула Лиза.
Она не понимала, с чего вообще нужно начинать. При свете собака выглядела иначе, чем там, в метели и полынье, на грани жизни и смерти. Тогда Лиза смотрела на Пупсика глазами жалости, сейчас – глазами своей мамы.
Это была пожилая, невообразимо страшная дворняга, долговязый сын всех самых страшных волосатых дворняг Питера. Грязный. Вонючий. Чужой.
У Нади дело шло ловко и быстро. На полиэтилене выросла здоровенная гора свалянной шерсти. Надя произнесла задумчиво:
– Мне не даёт покоя мысль, кто и зачем навязывал узелки на собаку. Посмотри, пожалуйста, вдруг внутри что-то есть? Может, мы обнаружим, кто хозяин Пупсика? Надо будет разузнать про него. Такого хозяина, конечно, следует лишить родительских прав, но всё же… – Заметив нерешительность Лизы, Надя добавила: – Если хочешь, у меня в рюкзаке есть резиновые перчатки. В них не очень удобно, зато не испачкаешься.
– Спасибо! Мне совсем не хочется трогать эту грязь.
Лиза открыла рюкзак и без труда нашла перчатки. Значки при каждом движении постукивали.
– Сколько у тебя значков, и всё собачки, кошечки. Здорово! Мы с тобой второй год учимся в одном классе, но я и не подозревала о твоём увлечении. Волонтёрство, наверное, даже больше чем хобби для тебя… – Значки были простые, а фотографии – явно любительские. – Это всё твои любимчики?
Надя тихо ответила:
– Это те, кому я пыталась найти дом, но они так и умерли в приюте. Их много. Я не хочу их забыть.
Лиза взглянула ещё раз на рюкзак. С него смотрели десятки глаз и спрашивали: «Почему вы не забрали меня домой? Я же ждал!» Она перевела взгляд на Пупсика и решила: «Это мой пёс. Он не будет жить на улице и никогда не окажется в приюте!»
– Представляешь, – сказала Лиза, – а ведь в Неву Пупсика кто-то выкинул. Я видела. Он не сам забрёл на лёд и провалился. Мне показалось, что это был какой-то мужик, но я не успела его разглядеть. Он быстро ушёл.
– Вот кошмар! Чем ему помешал Пупсик? – Надя потрепала пса по голове, потом её ножницы продолжили щёлкать шерсть. – Не могу понять людей, которые убивают животных! Но таких много. Им и повода не нужно, у них зло через край хлещет, вот они и нападают на тех, кто не может ответить и кого не особенно защищают.
– Жалко животных, – согласилась Лиза.
Подсев к горе шерсти, она выбрала колтуны, к которым примотались тряпичные узелки. Осторожно, чтобы не повредить содержимое, если оно там было, девочка начала открывать их.
Находки оказались довольно странными: локон длинных волос льняного цвета, пуговица и магнитик с Тадж-Махалом, обрывок поисковой ориентировки, которые развешивают в городе, когда пропадает человек.
– Необычный набор, – оглядев найденное, подытожила Надя. – Но давай его пока отложим. Сунь это в пакет и спрячь где-нибудь у себя. Или положи в мой рюкзак. Потом решим, что делать. Вдруг это нам ещё понадобится? Или удастся найти хозяина всего этого богатства.
Укладывая локон и магнитик в пакет, Лиза сказала:
– Очень странно… Но романтично! Женский локон и дворец, построенный в память об умершей возлюбленной.
Но тут Лиза осеклась. Перед глазами снова возникла почти забытая картинка: гимназия, Герман и его слова:
– Лучше бы на каждом шагу висела фотография, где ты как жаба! А не та, где прикидываешься красавицей и умницей. Принцесса наоборот. Оборотень!
Объяснения
К маминому приходу Пупсик блестел чистотой, имел аккуратные усики и бороду, был пролечен от блох и глистов и даже мог служить комнатным освежителем воздуха!
Размякший, уставший, он был благодарен, что его не утопили в ванной, а начесали как следует накусанные блохами бока, убрали с ляжек острые огрызки веток, да ещё и угостили колбасой. Теперь Пупсик выбрал себе уголок подальше от двери, чтобы после всех мучений его не выставили на улицу, и задремал.