„злоумышленниками“». Тем не менее задницу Кука спас Хэдли - и теперь ему нужно было проделать то же самое с Амандой.
- Приходится залезать в голову к больным, по сути, людям; искать в них человечность - и обращаться к ней, - сказал мне о работе адвоката по защите от смертной казни Стив Красик, который то и дело выполнял роль напарника Хэдли. - При этом нужно всегда помнить о чувствах потерпевших: девяносто процентов из них уверены, что мы настоящие садисты, раз защищаем преступника, которого нужно немедленно вывести на улицу и застрелить к чертям.
Когда я въехала в Ла-Гранде - город на востоке штата Орегон, где 9 ноября Куку должны были вынести приговор, - в воздухе висели кристаллики льда. Ла-Гранде оказался тихим городком с широкой главной улицей. В центре находилась гостиница «Роял Мотор», которая выглядела не такой удручающей, как «Супер 8». Оказавшись
на ресепшне, я набрала «ноль» на телефоне. Портьеры за стойкой разъехались, и я увидела женщину, которую, судя по бейджу, звали Руди. Руди говорила с акцентом, однако мне так и не удалось понять, откуда она родом.
- Минутку, - сказала Руди, когда я спросила, есть ли здесь свободные комнаты. На парковке рядом с моим стоял один автомобиль. Позднее я собиралась навестить мать Грега Кука. В отличие от Кэти Стотт, которая не отвечала на письма с просьбами рассказать мне о своей жизни или жизни Аманды, Куку, по словам Хэдли, очень хотелось, чтобы его мать поведала о нем.
В пышных медных волосах Эдит Миттс была одна седая прядь. Ей шел семьдесят второй год, но я бы поверила и в то, что ей всего лишь шестьдесят. В кухне с низким потолком, у одной из стен, стояло несколько ящиков с супом «Кэмпбэлл».
Джек-рассел-терьер и миниатюрный шнауцер, кружа и скользя по линолеуму, лезли Миттс под ноги.
- А не пошли бы вы отсюда, - сказала та, шлепнув собак мухобойкой. Когда те отстали, Миттс потянулась к куче из сотен писем и самодельных открыток от своего сына, Грега Кука. Женщине понадобилось два часа, чтобы прочесть вслух все, что сын присылал ей с тринадцати лет - ведь именно тогда она отправила Грега в Бейкер-Сити, в исправительную школу. Миттс не хотелось вдаваться в подробности о тех давних временах; она лишь сказала, что была двадцатисемилетней матерью пяти детей, когда встретила отца Кука, которому на тот момент было семнадцать. Они были бедны и переезжали «порой по два-три раза за учебный год», обитая зимой в палатках в лесу. У Кука из друзей были только его псы. Он плохо учился. Иногда отец обходился с ним жестоко. Да еще в придачу к этому сама Миттс пила.
Женщина все разглядывала и разглядывала открытки с цветными рисунками медведей и птиц, но чаще всего - роз, десятков роз. Она все читала и читала слова любви от Кука: о том, что она лучшая мать в мире, что он сильно ею гордится. Она тоже им гордилась - гордилась тем, что он сообщил полиции, где спрятал трупы; тем, что он в подробностях рассказал ей о своем преступлении. Он привел Шеннон Маккиллоп в лес и заставил ее снять туфли - чтобы не сбежала. Когда та заявила, что ей больно шагать, он опустился на корточки и усадил ее себе на плечи: Грег не хотел, как он выразился, «чтобы на ее ступнях остались ссадины». А потом он отрезал Шеннон стопы, голову и руки. Кук рассказал и о том, как заставил еще двух людей выкопать себе могилы и даже помолился вместе с ними, прежде чем застрелить.
- Ни капли, - ответила Миттс на мой вопрос о том, злится ли она на сына. - Он сожалеет о своем поступке, а мертвых не воскресишь.
Мы завершили нашу беседу уже в десятом часу вечера. Я убедила Миттс поужинать супом: поднявшись из-за стола, та едва не потеряла сознание. Миттс сумела разогреть суп, но не стала есть его; ей захотелось показать мне семейные фотографии у входа в дом. Миттс рассказала, как однажды напилась пива и «отстрелила петуху голову, чтобы не кукарекал». Она пожелала мне счастливого пути до Ла-Гранде: сейчас шел сезон охоты на лосей, и порой эти животные выходили из леса прямо на дорогу. Именно поэтому отец Кука находился сейчас в лесу - охотился.
На улице было около нуля, и двухполосная дорога до Ла-Гранде не освещалась. Меня беспокоило то, что пьяный или обкуренный водитель спокойно может нарушить правила и выехать на встречную полосу. Я вспомнила рекомендацию о том, что делать, если на тебя едет автомобиль (или идет лось): не смотри на него; смотри, куда едешь, тогда избежишь беды. Миттс считала сына едва ли не героем за то, что он признался во всем полиции; одних лишь слов сожаления было достаточно, чтобы мать его простила. И менять свое отношение она пока не собиралась.
Уже в мотеле я поела то, что взяла с собой в дорогу, при этом наткнувшись в телевизоре на финал фильма «Зеленая миля», где на электрическом стуле казнят невиновного. Много слез и скрипок. Спалось мне плохо: всю ночь снились свежевырезанные
позвоночники, короткие и длинные, причем один - в рамке.
Я проснулась на рассвете, когда услышала мужские голоса. Двое в камуфляже, в трех шагах от моего окна, грузили ружья в свой автомобиль. Сегодня все места на парковке были заняты, в большинстве своем - грузовиками с охотничьим снаряжением.
К 8:40 на ступенях здания суда в округе Юнион собралось по меньшей мере сорок человек. Почти все мужчины были одеты в костюмы мышиного цвета. Некоторые говорили, что отпросились сегодня с работы. Двери открыли в районе девяти. Мы гурьбой прошагали по узкому коридору, после чего нас по одному запустили в зал. В помещении было слишком жарко. Люди снимали пиджаки и выглядели как грешники в аду: они дрожали, и пот с них струился слезами. Широкоплечий мужчина на скамье напротив сидел настолько неподвижно, будто его позвоночник был отлит из арматурной стали.
Хэдли беседовал с судебным приставом в передней части зала. Казалось, он нисколько не переживает. За те месяцы, что предшествовали вынесению приговора, Хэдли убедил Кука признать свою вину и принять тот приговор, который озвучит судья, таким образом избежав всестороннего разбирательства дела о тройном убийстве. Это был умный ход. В отличие от Аманды, которую вряд ли приговорили бы к высшей мере даже после судебного процесса, поскольку в Орегоне женщинам-убийцам крайне неохотно выносят смертные приговоры, к мужчинам-убийцам присяжные относятся сурово: в ноябре 2009 года примерно три дюжины орегонских мужчин ожидали казни. Напротив Хэдли, на столе окружного прокурора, лежала папка, битком набитая бумагами. На обложке располагались четыре снимка: Кука и его жертв. Многие из присутствующих сегодня в зале были так или иначе связаны с убитыми.
В девять тридцать выяснилось, что у напарника Хэдли по пути сюда закружилась голова. Заседание попросили отложить еще на десять минут. Большинство вышли, чтобы покурить. Некоторые отправились в дамскую комнату. Грузная женщина с вьющимися волосами привалилась к стене возле сушилки для рук. Она шумно вдыхала и выдыхала. Я спросила, не тошнит ли ее.
- Нет. Не знаю, - ответила та. - Может, тошнит с обратной стороны.
Кука ввели в зал в 9:40. Его ноги были связаны, руки - прикованы к поясу. Во время беседы с Эдит я услышала о трех разных женщинах, которые считали ее сына привлекательным. Мне он привлекательным не показался. У него были впалые щеки, выступающие передние зубы, высокий лоб и жилистые предплечья. Куку зачитали обвинение: по трем статьям - в убийстве при отягчающих обстоятельствах, по одной - в насилии по отношению к убитому и еще по одной - в незаконном хранении огнестрельного оружия. Окружной прокурор признал, что Кук «несколько раз» предоставил сведения по делу, в том числе рассказав, где спрятал рюкзак с головой Шеннон Маккиллоп. Женщина, с которой я пересекалась в уборной, издала тяжкий вздох. Окружной прокурор подробно поведал об убийстве двух других жертв, о том, как Кук заставил мужчин выкопать себе могилу и лечь в нее «подобно сиамским близнецам».
Судья объявил, что пришло время высказаться семьям жертв. Старшая дочь Маккиллоп заявила: несмотря на «болезнь и
зависимость», ее мать была хорошим человеком. Благодаря ей дом был безупречно чистым, а дети научились проращивать «бобы и даже остатки поп-корна». Пока она высказывалась, Кук задумчиво кивал. Услышав о том, что дочь Маккиллоп преследуют образы задыхающейся матери и убийцы, «разрезающего ее плоть», Кук даже пустил слезу.
Младшая дочь добралась до микрофона с чужой помощью. Она призналась суду, что родила девочку за две недели до того, как убили ее мать. Мама «всегда поддерживала» ее, и сейчас она была нужна ей как никогда.
- Она была прекрасна, а ты изуродовал ее и выбросил, как мусор, -сказала она Куку. - Но это был не мусор. Это была моя мама. -Стенания и всхлипы стали настолько громкими, что девушке пришлось повысить голос: - И вот что я скажу напоследок. Отче наш, сущий на небесах...
Присутствующие хором прочли молитву.
На разбирательство было выделено четыре часа, но высказаться решили немногие. В 10:15 пришла очередь Хэдли. Он говорил о том, что, возможно, впервые имеет дело с клиентом, который настолько сильно желает признаться в содеянном. Даже если Хэдли и вкладывал душу в свои слова, я этого не слышала - или, может, не хотела слышать. Почти все время я думала о деле Аманды - о том, как она попала на мост и что подтолкнуло ее к преступлению. Я не воспринимала ее как чудовище, с которым необходимо расправиться -и, полагаю, Хэдли разделял мое мнение. Мне вспомнились слова Стива Красика о том, что адвокатам по защите от смертной казни приходится залезать в головы самых больных людей. Мне показалось, что в голову Кука Хэдли не забирался. Ему досталась непростая задача: представить такой ужас, как расчленение, в выгодном свете. Это было отвратительно. И смысла в этом не было никакого - Хэдли уже спас своему клиенту жизнь. Тем не менее я надеялась, что к делу Аманды Хэдли подойдет обстоятельнее - надеялась из-за волнения не только о ней, но и обо всех нас. Мне казалось, что мы заслуживаем правды, а не одного лишь решения суда.