Тиффани была на восьмом месяце беременности и находилась сегодня в центре внимания; ей некогда было задумываться над словами Эйприл - если над ними вообще стоило задумываться. Пока собирались гости, подруги пытались поговорить с Амандой, которая казалась не то взволнованной, не то обкуренной, скорее обкуренной. Тиффани просила: «Аманда, стой, стой, стой, мы не успеваем за ходом твоих мыслей». Гости тоже заметили состояние Аманды и позже спрашивали у Тиффани: «А что, твоя подруга пришла на праздник пьяная?» Тиффани не знала точного ответа и уже не могла, как раньше, уделять этому время: в октябре она родила второго ребенка - через 363 дня после рождения первого.
И не виделась с Амандой вплоть до Рождества. Тиффани и ее дочери встретились с Амандой, Элдоном и Тринити на площади Пайонир-Кортхаус. Элдон был в коляске, а Тиффани усадила свою трехмесячную малышку в переноску на груди. Изо всех детей только Тринити была достаточно сознательным ребенком, чтобы восхититься красотой огромной нарядной елки на площади. К сожалению, праздничную атмосферу испортила сырая погода - побыть вместе долго так и не удалось. Подруги договорились встретиться вновь в ближайшее время.
В мае у Тиффани был день рождения; она собрала гостей отужинать в местном ресторане, но Аманду приглашать не стала. Среди гостей была Эйприл; она спросила у Тиффани, когда та в последний раз видела Аманду. Тиффани ответила, что не встречалась с ней уже несколько месяцев. Эйприл сообщила, что получила от Аманды несколько невменяемых сообщений. У Тиффани почти не было свободного времени, но она пообещала подруге, что попробует позвонить Аманде. Это было 18 мая. А на следующий день она, Шейнон и еще одна семейная пара поехали на побережье Орегона.
К 2016 году Тиффани имела уже троих детей и набрала шестьдесят тысяч подписчиков в «Инстаграм», выкладывая посты на тему «Пять чудес материнства: говорю „да“ и рассказываю, как я поступаю. Сейчас - значит сейчас». Она не стала в своих постах реагировать на преступление Аманды, демонстрируя любовь к своим детям; Тиффани постаралась забыть об этом происшествии. Для себя она решила: Аманда пыталась убить детей не из мести, ведь Шейнону она об этом не сказала ни слова. Вместо этого Аманда заявила: «У меня ничего не осталось. Ничего. Я была окончательно сломлена. Лучше было убить детей, чем оставить их с Джейсоном».
Этими словами можно было объяснить все.
Но Тиффани живо помнила, какой Аманда была прежде: молодой девушкой, которая поначалу никому не позволяла себя унижать; женщиной, которая родила ребенка от самоубийцы, но все равно бодро шла по жизни в своем ритме - и нашла для него хорошую семью. Тогда Тиффани спросила у нее: «Тебе было больно?» И Аманда ответила ей: «Моя трагедия для кого-то стала радостью».
21
Я находилась в Сан-Франциско, на вечеринке у друга и пила вино, когда мне позвонили.
- Вы меня не знаете, но я сделаю все возможное, чтобы Тринити больше никто никогда не обидел, - сказали на том конце, не представившись.
Я переместилась в ванную комнату на верхнем этаже. Звонивший ошибался: я знала его и не преминула назвать по имени.
- Допустим, это я, - сказал он и добавил, что позвонил, поскольку у него завалялось «несколько бутылочек пива». А еще потому, что безумно злится - на меня и на Аманду. Она была «отнюдь не ангелом» и оставалась в браке лишь потому, что «была жадной, держалась за мужа только ради денег». Кроме того, звонивший был безумно зол на Джейсона. - Я знаю о нем кучу неприятных вещей, но с вами поделюсь лишь несколькими, - сказал он. - Сейчас он судится с паралитиком, о котором когда-то заботился. Поищите сведения об этом деле, не пожалейте времени.
Кроме того, несколько лет назад Джейсон провозил контрабандой «тысячи опиатов из Мексики на Гэвине».
Я спросила у собеседника, что он имеет в виду: наркотики были спрятаны в подгузниках Гэвина или привязаны к его телу? Звонивший либо не знал точного ответа, либо просто решил не отвечать, либо и вовсе выдумывал небылицы на ходу.
- Он обещал Аманде, что у них будут горы денег, - продолжал он, однако вместо этого Джейсон «подсел на наркоту» и бросил работу, солгав начальству о том, что у Аманды плохо протекает беременность и ему нужно сидеть с ней дома; только Аманда в то время даже беременна не была.
Я заметила: мой мобильный вряд ли выдержит все, что хотел выложить собеседник. Было уже за полночь, а звонивший тем временем только вошел во вкус. Гэвин и Тринити были очень привязаны друг к другу; Джейсон был очень холоден к детям; Элдон был слишком маленьким для своего возраста. Звонивший сказал, что никто из родственников Аманды и Джейсона разговаривать со мной не намерен, и попросил меня не упоминать его имени. Он дважды извинился за то, что проезжал мимо моего дома. «А вы, - спросил он, - проезжали мимо моего дома?» Я ответила, что проезжала.
Было уже полпервого. Мой собеседник подышал в трубку.
- Я христианин, - сказал он. - И, к сожалению, мне кажется, что Элдон сейчас в аду.
Разве можно было испытать облегчение после того, как мой собеседник (да и будь кто угодно на его месте, суть бы не поменялась) предположил, что четырехлетний мальчик, и без того погибший от рук собственной матери, еще и обречен на вечные мучения? Или, может, звонившему слишком сильно хотелось обречь на лишние страдания тех, кто все еще жив?
Я не стала оспаривать его видение Священного Писания, а лишь молча продолжила стоять в ванной; на том конце открыли еще одну бутылку пива и повторили: со мной никто не намерен говорить.
- А знаете, Джейсон сидит на героине, - произнес мой собеседник. -Когда-то он занимал деньги в заведении вашего мужа, в конце улицы.
Откуда он знает, чем занимается мой муж?
- Я когда-то был там, - ответил собеседник. Я спросила, можем ли мы встретиться за чашкой кофе и продолжить наш разговор. Звонивший ответил, что, «наверное», можно было бы встретиться, но прежде чем мы успели договориться о времени, у моего телефона села батарея.
После того как Аманде вынесли приговор, со мной связывались люди, готовые поделиться, как им казалось, важными сведениями. Иногда тревога была ложной, и мне вновь и вновь пересказывали одно и то же, скорее из желания освободиться от эмоционального бремени. Ладно, раз некому выговориться - выговаривайтесь мне, я не против. Со мной делились сомнениями и тревогами по поводу Аманды, Джейсона и в то же время ожидали сочувствия. Как сказал мне мой ночной собеседник, в его обязанности не входила психологическая помощь этим лживым людишкам, а даже если он и пытался помочь - а он пытался, - все его усилия шли прахом. Слишком уж много он слышал отговорок, слишком много версий произошедшего -связанного и с детьми, и с браком, и с наркотиками, - а потому нельзя было сказать наверняка, где правда, а где ложь. Чтобы пережить все навалившееся, по мнению моего собеседника, следовало держаться семьи, веры, а еще - сделать один ночной анонимный звонок под
действием алкоголя. После чего и поспать не грех.
- Где вы? - спросила Молли. Я находилась в Сейлеме, столице Орегона, как мне казалось, в самом уродливом торговом центре из тех, что существуют в Штатах, под мостиком. - Ага, вижу, - произнесла Молли. - Стойте на месте.
Да я и не ушла бы никуда. Ведь из Портленда я выехала только ради Молли, от которой целый год то и дело получала электронные письма. Поначалу она заявляла, чтобы я даже не поднимала вопроса о встрече, однако недавно решила, что увидеться необходимо; вот почему я стояла сейчас под зенитным августовским солнцем, ожидая личность, пожелавшую остаться анонимной.
Судя по ее электронным письмам, Молли знала об Аманде и Джейсоне больше, чем кто-либо. Она была знакома и с Тринити, и с Элдоном, знала семью Смитов, а еще - родственников новой жены Джейсона. Еще она знала таких членов семьи Стотт, о существовании которых я даже не подозревала. Ее злость на Аманду так и не угасла, даже через пятнадцать месяцев. В одном из писем она призналась, что размышляла об Аманде, сидящей в заточении, где «она наверняка больше всего жалеет о том, что ее финальный - и главный - акт мести был настолько плохо продуман, что сработал лишь наполовину. По ее мнению и к ее разочарованию, Джейсон победил в битве, победа в которой обязана была быть за ней».
Под мостом меня встретила девушка в сарафане, больше похожая на студентку, чем на женщину, как она сама призналась, доживающую четвертый десяток.
- Давайте где-нибудь присядем, - предложила Молли. Мы доехали до верхнего этажа на эскалаторе. Фуд-корт встретил нас ароматами китайского фастфуда. Женщина на расстоянии двух столов от нас меняла подгузник своему малышу. Я едва успела вытащить диктофон, как Молли заговорила. Она призналась, что больше всего переживает за Тринити. Мне хотя бы известно, как она теперь живет? Я хоть знаю, что Департамент социального обеспечения не осуществляет предписанного надзора? Я ответила, что не знаю о деятельности Департамента ничего - кроме того, что в этом месяце они опубликовали отчет Группы реагирования на критические инциденты. Молли читала этот отчет.
Когда она начала рассказывать о своей работе с детьми, ее осведомленность показалась мне слишком необычной. А еще необычным было ее желание - узнать от меня «все» о психическом состоянии Аманды на момент преступления и «все», что я услышала от ее адвокатов. Я поняла, что мне хочется рассказать Молли обо всем, хочется поверить в то, что у нее есть все основания заботиться о благополучии Тринити. Тем не менее я предупредила, что не могу предоставить нужные ей документы, но, так же как к отчету Группы реагирования на критические инциденты, доступ можно получить и к другим обнародованным бумагам. Через неделю в Юджине я получу этот доступ.
- Тогда там и увидимся, - произнесла Молли; сотрудник торгового центра тем временем провозил мимо нашего стола контейнер с мусором. - Вы уже говорили с Амандой? - спросила она. Когда я ответила «нет», в ее глазах отразилось разочарование - как будто я не осознавала, что именно стоит на кону.