ина сделала над собой усилие и оттолкнулась от подоконника. Ветка окинула ее цепким внимательным взглядом и… ожидаемо не узнала. Марина же, стараясь не выдать себя взглядом, только мельком глянула на подругу. Та почти не изменилась, по-прежнему напоминала дорогую фарфоровую куклу с идеальными белокурыми кудряшками, обрамлявшими искусно подкрашенное лицо. Только взгляд… Никогда прежде Ветка не смотрела так растерянно.
К счастью, в комнату вошел Гена с подносом, на котором тихо позвякивали чайные чашки.
– Познакомились? – спросил он, и Коваль в очередной раз поразилась, с какой легкостью телохранитель поддерживает любую игру и входит в любой образ.
– Да, – проговорила Виола, устремив взгляд голубых глаз на край столика, где лежала зажигалка.
Марина перехватила этот взгляд и похолодела – это была ее зажигалка, та самая, что она когда-то подарила Малышу на день рождения, золотая зажигалка с выложенными мелкими бриллиантами инициалами – «ЕМ» и «МК»… Стараясь выглядеть естественно, Коваль локтем смахнула ее на пол и нагнулась, чтобы поднять и сунуть в карман.
– Неповоротливая стала, вес лишний, что ли.
Но в душе заскребло – Ветка могла узнать эту вещь, она должна была помнить, что Марина не расставалась с зажигалкой ни на секунду, и Хохол, увозя Коваль в Англию, тоже не забыл об этом. Но Ветка смотрела совершенно спокойно и даже приветливо. Гена завел разговор ни о чем, Марина поддержала, стараясь все же разговаривать как можно меньше. Виола изредка посматривала на часы и крутила в пальцах мобильный телефон, который, судя по всему, был выключен.
– Гена, – вдруг обратилась она к телохранителю. – Я надеюсь, твоя подруга простит мне нахальство, но ситуация безвыходная. Можно, я останусь у тебя на ночь?
Марина поперхнулась чаем, с трудом удержала кашель и отвернулась. Гена же не выказал ни единой эмоции, как будто такое положение дел было вообще в порядке вещей:
– Оставайтесь, места хватит. Но Григорий Андреевич будет недоволен.
– Да пошел он, Григорий, мать его, Андреевич! – вспылила Ветка, не стесняясь постороннего человека. – Пусть понервничает! Надо было ему еще записку оставить – мол, похитили жену твою, ищи-свищи! Пусть теперь один покрутится, упырь!
Марину просто распирало от сдерживаемого смеха – в выражениях Виола не стеснялась, явно доведенная любимым супругом до состояния крайнего раздражения. Ветка, видимо, почувствовала, что перегнула палку:
– Простите, Маша, у меня с супругом некие разногласия, а Гена в курсе.
– Да ради бога, – еле выдавила Марина, стараясь не расхохотаться.
У Гены зазвонил мобильный, и Коваль сразу стала серьезной – это мог быть Вишнев, и вот тут начнутся проблемы – все-таки Ветка не должна его видеть.
Гена вышел в кухню и разговаривал там, Марина старалась разобрать хотя бы отдельные фразы, но не могла. Ветка покуривала сигару и рассматривала Коваль уже в упор, явно пытаясь поймать взгляд и начать прощупывать своим обычным методом. Но Марина понимала, что не должна позволить этого, а потому снова встала из кресла и отошла к окну, но встала так, чтобы не оказаться в поле зрения Виолы.
– Вы давно Гену знаете? – спросила Ветка.
– С детства, – коротко бросила Марина и умолкла.
– Учились вместе?
– Нет.
– Тогда что? – не отлипала настырная ведьма.
– Жили в одном подъезде.
– А вы неразговорчивы, – заметила Виола, перебрасывая ногу на ногу. – Общаться трудно.
– Боюсь, не составлю вам компанию за вечерним чаем, – отбрила Коваль.
– Ну, что вы! Я даже настаивать не смею, – не осталась в долгу Ветка.
Марина насмешливо смотрела на подругу сверху вниз и думала, чем закончится это словесное противостояние. Но тут вернулся Гена и поманил ее пальцем:
– Маша, выйди на секунду.
Они прошли в ванную, Гена включил воду и заговорил тихо:
– Значит, так. Документы у Вишнева на даче, это часа полтора от города. Мне придется ехать.
– Гена, у меня нехорошее предчувствие.
– У меня тоже. Я с собой возьму кое-кого для страховки.
– Кого?
– Не бойтесь, Никита – парень надежный.
– Никита?! Это то, о чем я думаю?! – шепотом вскрикнула Марина, и Гена с улыбкой кивнул:
– Поклонник ваш. Мы с ним близко сошлись, так что он поможет. Я говорить ничего не буду, дачу Вишнева он не знает – я туда с Бесом ездил без него. Так что втемную его использую, просто чтобы спину прикрыл.
– Умно, – процедила Марина, обнимая себя руками за плечи. – Только все равно осторожнее, ладно?
Гена неожиданно привлек ее к себе и заглянул в глаза:
– Не бойтесь, Марина Викторовна. Я сделаю все аккуратно. Я не могу вас подвести.
– Спасибо, Гена, – она спрятала глаза, чтобы он не увидел, как они предательски подернулись влагой.
– Вы тут с Виолой Викторовной не передеретесь? – улыбнулся он. – Она агрессивная что-то сегодня.
– Ну, уж Ветку я никогда не боялась, не волнуйся, – заверила Марина. – Все будет нормально.
Это был странный и двусмысленный вечер. Ветка переоделась в привезенный с собой длинный голубой пеньюар и сидела в кресле, окутавшись клубами сигарного дыма. Марина устроилась так, чтобы не встречаться с ней взглядами, и пыталась читать привезенную с собой тетрадку, оставленную как-то у них в доме Мышкой. Там оказались стихи. И одно так запало Марине, что она начала бормотать его вслух, не замечая, как Виола перестала тянуть свою сигарку, а замерла, вытянулась в струнку и слушает, даже не дыша.
– Моя подруга – луна,
Мы с ней почти что близки.
Когда она влюблена,
То боль стучит мне в виски.
Мы часто ходим гулять,
Сплетая руки в замок.
Но расстаемся опять,
Когда приходит наш срок.
Здесь никому не помочь,
Мы вместе с ней не навек,
Ведь я – не лунная ночь,
Она – не мой человек.
Но каждый день я опять
С тоской на небо смотрю,
Иду под вечер гулять,
И провожаю зарю.
Придет другая луна,
Моложе и веселей,
Она на небе одна,
Но тоже станет моей.
Я помню все имена
И даже все отчества.
Когда я не влюблена —
Я влюблена в одиночество.
– Как странно… – проговорила вдруг Виола негромко. – Ведь это она про нас… Как знала, как почувствовала. Надо же…
– Почему «как знала»? Она знала, – машинально откликнулась Марина, все еще не отойдя от эмоций, которые всколыхнули в ней Мышкины стихи. – Я – луна, ты – не лунная ночь.
– А ведь я узнала, что это ты, я почувствовала, – вдруг сказала Ветка нормальным голосом, и Коваль вздрогнула, поняв, что прокололась куда глобальнее, чем с зажигалкой.
Она подняла глаза от тетрадки и встретилась взглядом с Виолой. По щекам той струились слезы, падая прозрачными бриллиантами на голубое кружево халата. Ветка встала, шатаясь, подошла к дивану и опустилась у ног Коваль, положила голову ей на колени и разрыдалась в голос, обхватив ее икры. Марина потрясенно молчала, только поглаживала белокурые локоны на макушке плачущей подруги.
– Зачем… зачем ты сделала это со своим лицом? – бормотала Ветка ей в колени. – Как ты могла подумать, что я тебя не узнаю? Ты можешь изменить все в себе – все! Но сердце не обманешь. Оно у меня заколотилось сразу, как только я сюда вошла, как уловила запах духов от шубы на вешалке…
– Я думала, ты зажигалку пропалила, – хрипловато сказала Марина.
– Зажигалку? Нет. Руки. Твои руки, Маринка, твои пальцы… я столько раз целовала их, что не могу забыть. – Ветка прижалась губами к Марининому запястью и всхлипнула. – Что ты сделала со своим лицом, девочка моя, зачем? Только для того, чтобы отомстить моему супружнику? Он не стоит таких жертв! Он ногтя твоего не стоит, быдло уголовное! Если бы я была хоть на грамм такой, как ты, давно бы ему, сонному, горло перехватила за то, что он посмел сделать с тобой и с Грегом.
– Ну-ну, успокойся, успокойся, я тебя прошу, – Марина изогнулась и поцеловала Ветку в макушку. – Не надо так. А лицо… ну, что лицо? Какая разница?
– Да, наверное, – снова всхлипнула Ветка. – Но… ты такая чужая с этим лицом, Маринка.
– И что же – ты меня, такую, больше не любишь? – грустно пошутила Коваль и тут же пожалела о своих словах. Они означали, что Марина надеется на какое-то продолжение, а это было совсем не так. И давать Ветке надежду было бы совсем уж бесчеловечно. Но именно в этот момент вдруг вспомнился последний разговор с Хохлом и его не мотивированный ничем приступ ревности, и что-то маленькое и пакостное внутри радостно пискнуло «а вот чтобы беспочвенно не было – давай ему эту почву создадим!», а тело страстно запросило ласки – пусть хоть и Веткиной. Этот порыв, разумеется, сразу поймала чуткая к таким вещам Виола, осторожно погладила ноги, поднялась пальчиками выше, от колена вверх, попутно прикасаясь губами к горячей коже.
– Вета… не надо… – попыталась остановиться Марина, откинувшись на спинку дивана, однако Ветка, развязывая пояс ее кимоно, прошептала:
– Ну, зачем ты? Опять играешь в наказания? Не нужно… просто расслабься и иди за мной… только бы Генка не ввалился…
– Он не скоро вернется, – прошептала Марина, уже плохо соображая, что делает и с кем.
– Как хорошо, что ты приехала, – шептала Ветка, поглаживая ее осторожно под шелком кимоно и изредка прикладываясь губами. – Я сейчас ощущаю полную гармонию с миром. Есть ты и я… и остановившееся время… Тебе ведь хорошо со мной, я чувствую…
Марина не отвечала, прислушиваясь к тому, как тело отзывалось на Веткины ласки. И только когда ведьма, совершенно уже счастливая и почти наверху блаженства вдруг прошептала «Никогда она не будет твоей, Хохлина», внутри зашевелилось что-то, похожее на сожаление. Она снова была предметом в чьем-то заочном споре, и от этого все остальное меркло, и все ощущения притуплялись, и удовольствия никакого не было – осталась только непонятная горечь.
…Утром Ветка дремала, как сытая кошка, свернувшись в клубок под собственным голубым халатом – постель они так и не расстелили, оказавшись слишком уж уставшими. Марина сидела, скрючившись, в кресле, курила и напряженно ждала возвращения Гены, который почему-то пропал на всю ночь. «Хоть бы позвонил, ведь знает, что волнуюсь!» – злилась она, стряхивая пепел в полную окурков бронзовую чашу-пепельницу. Хотелось свежего воздуха, горячего кофе с корицей и – спать. Укутаться в теплое одеяло, открыть окно настежь, невзирая на конец февраля, и спать столько, сколько потребуется организму. Но даже после выполненных процедур сон так и не пришел, и Марина мучилась на боку с открытыми глазами, не желая потревожить укрытую одеялом Ветку. Та безмятежно спала и улыбалась во сне.