Дэвид Г. Роскис
МОСТ ЖЕЛАНИЯ
Ч Е И С О В С К А Я КОЛЛЕКЦИЯ
- I I
AVI CHA1
III
ЧЕЙСОВСКАЯ КОЛЛЕКЦИЯ
David G. Roskies
A BRIDGE OF LONGING
The Lost Art of Yiddish Storytelling
Дэвид Г. Роскис
МОСТ
ЖЕЛАНИЯ
Утраченное искусство идишского рассказа
Перевод с английского JI. Черниной
ж
{книжники}
при поддержке Фонда Ави Хай Москва 2010
УДК 94 (33) (092) ББК 63.3(0) 31-8 Р74
Оформление серии А. Бондаренко
Первое издание на русском языке
ISBN 978-5-7516-0927-6 («Текст»)
ISBN 978-5-9953-0092-2 («Книжники»)
Copyright by David G. Roskies All rights reserved
Published by arrangement with Harvard University Press © «Текст», издание на русском языке, 2010 © Фонд Ави Хай, 2010
ОГЛАВЛЕНИЕ
Предисловие 7
Глава первая
Народ утраченной книги 13
Глава вторая
Муж молитвы. Нахман из Брацлава 46
Глава третья
Муж знания. Айзик-Меир Дик 107
Глава четвертая
Фокусник. И.-Л. Перец 178
Глава пятая
Мифолог земного. Шолом-Алейхем 248
Глава шестая
Рассказчик в роли первосвященника.
Дер Нистер 320
Глава седьмая
Последний пуримшпилер. Ицик Мангер 383
Глава восьмая
Рассказчик-демон. Исаак Башевис Зингер 441
Глава девятая
Состояние памяти. После Холокоста 508
Примечания 571
ПРЕДИСЛОВИЕ
Эта книга, посвященная утрате и частичному восстановлению устных традиций, сама возникла в виде устного знания. Четыре эпизода сохранились в моей памяти. Первый относится к середине курса лекций, который я читал почти механически в семидесятые годы. Студентка по имени Линн Готтлиб подняла руку и высказала предположение, что темой наших занятий должна быть вовсе не ивритская и идишская литература, и тем более не «критические методики в еврейской литературе», а скорее утраченное искусство повествования. Утраченное, потому что Вальтер Беньямин объявил его таковым еще в 1936 г. и потому что Линн Готтлиб вместе со своими друзьями пыталась вновь научиться ему в экспериментальном театре. Вторым событием была беседа с Даном Мироном в «Джексон Хоул», ресторане на Мэдисон-авеню, где несколько замечаний заставили меня вспомнить символистские рассказы Дер Нистера; а третьим — разговор с моей сестрой Рут Вайс, когда мы сидели у нее дома в Монреале в день похорон И. Башевиса Зингера и обсуждали зингеровские демонические приемчики. Наконец, у меня был долгий разговор с Гилелем Шварцем на Амстердам-авеню, когда мы обменивались мнениями относительно идеи созидательной измены. Вот его изложение, взятое из поэмы:
Обманчивая штука, говорит Давид, эта измена,
когда во лжи повествования — его развитие, подобно этой
улице, освещенной кличками дневного света
и длинными фитилями Верблюдов или коралловых огней наркотического безумия.
Дальше вниз к Большому Дому сверхъестественной истории,
Нахман из Брацлава в коже и мокасинах пляшет на костях мертвых
с плакатами с демонстрации и далекими от настоящего свитками, череп наполнен до отказа радостями любви и зачатия, Давид говорит, народ, что бы это ни значило,
соль или сода земли, кровь или бикарбонат.
Это означает, что любой, кого волнует этот предмет, сам становится объектом непочтительного рассказа.
Когда моя собственная история стала принимать определенные очертания — в слове и образе, — Артур Грин, Аврагам Хольц, Эйб Игельфельд, Раймонд Шейндлин, Двора Шурман, Майкл Штерн и Сара Цфатман уделили время и внимание отдельным главам, равно как Аврагам Новерштерн и Гилель Шварц, которые прочли всю рукопись и высказали свои критические замечания. Йосл Бирштейн помогал мне в налаживании контактов с Архивом имени Ицика Мангера и Еврейской национальной и университетской библиотекой в Иерусалиме, а также любезно предоставил доступ к собственным материалам. Аврагам Суцкевер предложил мне перевести главы из этой книги на идиш, и реакция читающей на идише публики была весьма позитивной. На заключительной стадии весьма ценную помощь оказал мой племянник Джейкоб Вайс. Вместе мы открыли грубую шутовскую сторону стилизованного еврейского народного искусства.
Однако в отличие от героев моей книги, которые скрывали свой модернизм за фольклорным фасадом, я вряд ли могу претендовать на то, что ее текст, со всеми его многочисленными сносками, вырос только из личных бесед с теми или иными знакомыми. Если бы не мои занятия идиши- стикой, начавшиеся в 1967-1968 гг. в Еврейском университете в Иерусалиме, я бы никогда не смог рассказать эту прячущуюся за другими историю. Хотя Хоне Шмерук, несомненно, не одобрит наиболее причудливые фрагменты моего повествования, именно его преподаванию и его исследованиям я обязан больше всего. Его имя постоянно появляется в сносках как мантра. Он также предоставил мне собственную библиографию опубликованных рассказов И. Башевиса Зингера, чрезвычайно важную для моей главы о Зингере.
Отдав огромный долг благодарности своим учителям и друзьям, многие из которых, кажется, носят имя Аврагам, я признателен двум любезным организациям, которые знают меня только по имени. Я очень рад возможности поблагодарить Фонд памяти Джона Саймона Гуггенхайма за предоставление мне гранта в начале этого проекта и Американский совет научных обществ за то, что они оказали мне поддержку во время
годового отпуска. Дружеский голос и твердая редакторская рука Маргаретты Фултон из издательства Гарвардского университета были необходимы для того, чтобы довести книгу до конца. И все же самое тяжелое бремя выпало на долю моей семьи. Вся жизнь моего сына совпадает с процессом написания этой книги, и теперь Арье планирует сделать «нашу следующую книгу» — книгу сказок для детей.
Я посвящаю «Мост желания» моей жене Шане за превращение печали в радость.
Кто будет мечтать о тебе?
Кто будет помнить?
Кто отречется от тебя?
Кто будет тосковать по тебе тогда?
Кто будет бежать от тебя по мосту желания, Только чтобы вернуться обратно?
Яаков Тлатштейн, 1946
Глава первая Народ утраченной книги
Когда услышал царь слова Книги закона, то разодрал одежды свои.
4 Цар. 22:11
Наша история начинается в первом десятилетии XIX в., когда евреи Центральной и Восточной Европы были народом сказочников. Мужчины трижды в день ходили на молитву; между дневной и вечерней молитвой они обменивались двумя-тремя рассказами. По субботам и праздникам они приходили в дом учения или в синагогу послушать магида, странствующего проповедника, вплетавшего сказки в длинные монотонные проповеди. Мальчики всего говорившего на идише мира учились по одному классическому плану, изучая Сказку Сказок, то есть Библию с комментариями Раши XI в. Их ребе, или учитель, переводил священные тексты на хумеш-тайч, особый идиш, служивший только для этих целей, и объяснял темные места историями, почерпнутыми из агады, древнего раввинистического повествования. «Истории его были поистине бесконечны», — вспоминал юноша о своем в других случаях строгом и молчаливом ребе:
Истории о мертвых душах, которые каждую ночь приходят молиться в холодную синагогу; истории о воскресших душах или скитающихся духах, блуждающих в поисках вечного отдохновения из-за того, что лгали матерям... У него были истории о демонах и чертях, подкарауливавших грешника, чтобы пожрать его душу; историй о Самаэле и Лилит, которые завладеют душами злодеев после смерти, и тому подобное. Он описывал нам муки ада, как будто видел их своими глазами. Волосы у нас вставали дыбом, мы содрогались, рты наши раскрывались от восторга, и мы требовали еще.
Когда мальчики дорастали до более серьезного изучения Талмуда, они открывали для себя сокровищницу легенд о великих мудрецах. Дома и на базаре женщины создавали свой репертуар историй из жизни и из моралистических трактатов. Существовали и сборники сказок на идише, хотя их не одобряли мужчины и маскилим, поборники Гаскалы (Просвещения). И в тот момент, когда казалось, что ветры перемен, дующие с запада, вот-вот превратят эти народные массы в философов, банкиров и хозяек салонов, оппозиционное движение, именуемое хасидизмом, ворвалось с востока и вдохнуло новую жизнь в священные песнопения и истории. Из хасидского движения вышел первый великий идишский сказочник, рабби Нахман из Брацлава1.
А в условном конце этой истории, в последнее десятилетие XX в., от этой народной культуры остались идишские театральные мелодии без слов, несколько вульгаризмов в родном языке, религия, лишенная своих сказок и суеверий, и вновь изобретенный фольклор, который пытается занять место настоящего. В раввинской школе, где я преподаю (и где впервые возникла идея
И
этой книги), студентов обучают гомилетическому искусству. Их учат сочинять концептуальную проповедь (по протестантской модели), то есть нацеленную на то, чтобы порвать с анекдотическим стилем, которым пользовались проповедники Старого Света. Кажется, что эти усилия бесплодны, ведь американские евреи в третьем- четвертом поколении не сохранили памяти о песнях, или историях, или о чем-то еще, что передавалось изустно их предками-иммигрантами.
Конечно, страстное стремление к модернизму от начала одного столетия до конца следующего одновременно сопровождалось открытым сопротивлением. В хасидских районах по всему миру — от Антверпена до Бруклина и иерусалимского квартала Меа-Шеарим — дети все еще изучают Тору на идише, их отцы наслаждаются хорошей проповедью