Бове-майсе — это прозаическое переложение поэмы Элии (Элиягу) Левиты «Бово д Антона», шедевра идишского Ренессанса6. Эти почтенные сказки дополнялись душеспасительным наставлением, а то и двумя, по крайней мере на титульном листе, и, по всей вероятности, их не читали в наиболее образованных семействах Литвы.
Возможно, не столкнувшись с серьезными препятствиями, эти невинного вида дешевые издания должны были в какой-то момент стать средством пропаганды маскилим. Тем временем такие книжки продавались за две или за пять копеек, а бродячие книгоноши давали их напрокат на субботу за копике ницгелт, сущие гроши7. Начнем с вопроса, кто вообще читал их кроме женщин и необразованных мужчин? Ведь раввинское и хасидское руководство эти «новомодные книжонки», которые ловкий старик Менделе распространял почти походя, предавало анафеме8. Стараясь сойти за традиционного книгоношу, Менделе не стал бы открыто рекламировать продажу книг, в большинстве кругов проклятых как трейф-послен, особенно потому, что его собственные сочинения принадлежали к их числу.
И трейф, и поел означают «нечистый», только первое относится к сфере еды, а второе к сфере ритуала. Вместе они означают «неприкасаемую», светскую книгу, которую еврею читать запрещено. Единственной группой, для которой трейф- послен было не трейф, были маскилим, которые рассматривали эти философские, исторические, естественно-научные, поэтические, прозаические и драматические сочинения как примеры контркультурного классицизма. Эти книги, по большей части написанные на псевдобиблейском иврите и подражавшие идеалам европейского (главным образом немецкого) Просвещения, должны были стать светским еврейским авторитетом — и маскилим надеялись, что они овладеют еврейской жизнью и словесностью9.
Их появление также ознаменовало возникновение новой, западной эстетики. Благодаря трудам маскилим появилась абсолютно нетрадиционная книга. Они пользовались квадратным еврейским шрифтом, а не курсивом, так называемым шрифтом Раши. Макет страницы был просторным (широкие поля, белое пространство). Появилась современная пунктуация (двоеточия, точки с запятой, вопросительные и восклицательные знаки). Эти книги, в отличие от тяжелых томов Талмуда, были небольшого размера. Многие новые тексты печатались так, что «одна строчка была длиннее, а другая короче», тем самым открыто игнорируя традиционную антипатию восточноевропейских евреев к поэзии, кроме присутствующей в Библии и молитвенниках10. А если и этого было недостаточно, то подчеркивалось, что эти еретические сочинения часто печатались в таких нечистых городах, как Вена, и на их обложках содержался длинный перечень подписчиков, именуемых пренумерантн, среди которых попадались даже христиане11.
В разгар культурных войн между хасидизмом и Гаскалой был момент, когда статус книг из разряда трейф-посл мог повыситься до уровня книг- сейфер. До этого Йосеф Перл (1773-1839) дважды пытался бороться с распространением хасидского движения в Галиции, первый раз с помощью монографии на немецком языке ber das Wesen der Sekte Chassidim («О сущности секты хасидов»), а второй — злобной двуязычной пародией на «Сказку о потерянной царской дочери» рабби Нахмана. Но они так и остались ненапечатанными, а его Сефер мегале темирин («Книга, открывающая секреты») в конечном итоге увидела свет в 1819 г.12. Это был, мягко выражаясь, необычный сейфер — сочинение таинственного автора по имени Овадья бен Птахия, который чудесным образом раздобыл подлинную переписку двух галицийских хасидов, в сюжет которой были вплетены письма нескольких второстепенных персонажей. В свою очередь, сам сюжет представлял собой отчаянную и, как оказалось в итоге, неудачную попытку хасидов украсть экземпляр антихасидской немецкой книги, чрезвычайно похожую на ту самую монографию, автором которой был Перл. Безукоризненно пародируя разные стили литературного иврита, Перл также внимательно относился к традиционному типографскому искусству: он использовал только самую примитивную пунктуацию; снаб
жал текст пространными учеными комментариями, набранными шрифтом Раши; заполнил титульный лист хасидской генеалогией и поддельной хасидской цепочкой передачи традиции. Единственным, что выдавало автора, было место издания — Вена, и имя издателя — Антон Штраус. Потребовалась отдельная брошюра, в которой объяснялось, каким образом христианский издатель в закрытом для большинства евреев городе напечатал хасидскую книгу-сейфер13. Эта мистификация, очевидно, провалилась, поскольку по прошествии краткого периода заблуждения хасиды скупили и уничтожили все доступные экземпляры. Бдительно следя за новыми выпадами со стороны галицийских маскилим, хасиды с большой расторопностью уничтожили и другой трейф-посл, книгу на идише под названием «Обманутый мир»14.
Но если читатели книг-сейфер на иврите должны были сохранять бдительность и не допускать фальсификаций и ереси, читающая на идише публика была счастлива увидеть любые новые издания. Множество факторов действовало в пользу сохранения благочестия и контроля над всем, что издавалось на идише, от увесистого двуязычного тома-сейфер до майсе-бихл объемом в 32 страницы. До 30-х гг. XIX в. тексты на идише все еще печатались специальным шрифтом под названием вайбертайч (букв, «женский идиш»). Это и давало определенную свободу, и одновременно затрудняло чтение. Проблема еще усложнялась из-за литературного языка, сохранявшего архаическое правописание, синтаксис и лексику, которой на востоке уже не пользовались. Но постепенно все начало меняться, особенно на Украине, в сердце хасидизма, главным образом в отношении неоспоримо благочестивых книг. Переиздавая классические произведения, украинские издатели и печатники стали применять современное фонетическое правописание, более разговорную манеру изложения и квадратный шрифт. Новый внешний вид идишских текстов (со знаками огласовок) получил название ивре-тайч, и он не только был проще в чтении, но и обладал дополнительным преимуществом, поскольку выводил тайч из использования исключительно женщинами15.
Как только идиш стал выглядеть понятнее и тексты, напечатанные на нем, стали больше напоминать разговорную речь, рынок дешевой развлекательной литературы обрел привлекательность в глазах поставщиков культуры для народа. Он стал также и превосходным средством распространения Просвещения, причем оно же и стало первой жертвой, и в этом-то и заключается ирония. Потребность в новых историях была так велика, а вкусы идишского читателя так консервативны, что печатники, издатели и переводчики не замедлили взять самые прогрессивные сочинения ивритской Гаскалы и подать их как благочестивые идишские майсе-бихлех. Так, анонимное «Величие Давида и царство Саула» (1801) предлагало «множество историй... о том, как царь Саул вступил в спор с царем Давидом, а также о любви Давида и Ионафана... Приведено множество притч с обширными нравственными наставлениями о вере в Создателя, да будет Он благословен, и всякий может извлечь из них
мораль»16. Мог ли кто-нибудь возражать против книги историй о царе Давиде, прародителе Мессии, особенно такой, которая завершалась изъявлениями веры в грядущий мир? Как шокированы были бы набожные и наивные читатели этой книжки, если бы они знали, что всего семь лет назад (в 1794 г.) ее ивритский оригинал был напечатан «mit Amsterdamer schriften» знаменитым христианским издателем и покровителем Гаскалы Антоном фон Шмидтом в Вене; что ее автором был Йосеф Га-Эфрати из Тропловиц, которому пели дифирамбы три видных маскила; что оригинальный текст был целиком написан нерифмованным силлабическим стихом и завершался вольным изложением стихотворения швейцарского поэта Альбрехта фон Галлера. И прекрасно напечатанный трейф-посл вышел целиком с указанием перечня подписчиков17.
Переводчик, некий Нафтоли-Г ирш бар Довид, хорошо сделал свою работу18. Он перенес акцент с царства Саула (Мелухат Шаулъ) на величие Давида и превратил неистовую трагедию в благочестивую притчу. Ему хватило таланта передать поэзию в прозе и заменить немецкое стихотворение заключительной речью о грядущем мире, добавив эпилог, где в смягченном виде преподносилось трагическое самоубийство Саула: «И он [Давид] будет царем навечно, как написано в Торе: “Давид, царь Израиля, пусть живет и здравствует вечно”».
Библейские драмы, успешно переделанные в гомилетические нарративы, имели невиданный успех. Как это ни печально было для нескольких десятков подписчиков неоклассической ученой
драмы, массовая аудитория, наверное, даже приспособила эту пьесу для ежегодного пуримш- пиля, традиционной формы народного театра, чрезвычайно популярного по всей Восточной Европе. Одним из самых популярных текстов для постановки в качестве пуримшпиля была «Продажа Иосифа», поскольку тут, как и в самой пуримской истории, действие происходило при царском дворе, содержало эротический подтекст и драматическую сцену узнавания. Так что аудитория для новой еврейской драмы об Иосифе Хаима-Аврагама Каца под названием Милъхама бе-шалом («Война во время мира», 1797), уже существовала, тем более что Милъхама была подкреплена искренней поддержкой раввинов. Как никакое другое произведение эпохи Просвещения, это сочинение драматизирует историю Иосифа с помощью интерполяций из полемических диалогов, заимствованных у средневековых еврейских философов19. В 1801 г. анонимная книжка на идише под названием Гдулес Йойсеф («Величие Иосифа») была переиздана без объяснительных сносок, а текст был заново поделен на разделы в соответствии с циклом чтения Писания в синагогах. В отличие от пуримской адаптации «Величие Иосифа» обрело новое звучание в 20-х гг. XIX в., когда царь Николай I.приказал призывать несовершеннолетних еврейских детей на военную службу. Множество слез было пролито о юных Иосифах, продаваемых в рабство