магидом средних лет, Дик был готов стать великим рассказчиком современного еврейского текста.
Тематика его произведений энциклопедически широка. Он адаптировал ивритскую классику, как религиозную, так и светскую, писал моралистические трактаты в прозе и стихах, молитвы для женщин, жизнеописания праведников, популярные истории, рассказы о путешествиях, сборники анекдотов, басен, притч и загадок, плутовские рассказы, семейные романы, приключенческие истории, реалистические сатиры, биографии самоучек и сенсационные бульварные повести46. Мастер на все руки, Дик менял тактику в разных средствах выражения, но постепенно научился использовать материалы, которые он переводил и заимствовал (вплоть до прямого плагиата). Каким бы ни было средство выражения, фантазия или сатира, история или роман- путешествие, он всегда сворачивал на Вильну и ее окрестности, в тот мир, «здесь и почти сейчас», который был лучше всего известен и ему самому, и его читателям. Там он черпал свою силу.
«Без откровения (хазон) свыше народ необуздан» (Прит. 29:18), — объяснял однажды Дик другому маскилу Реувену Брайнину47. В маскильской манере выражения хазон означало указание использовать воображение для достижения этических целей, как делали пророки в библейские времена. Пророчество, настаивали маскилим, умерло, но Библия — как источник языка, скрытой поэзии, названий флоры и фауны, священных ландшафтов, образцов героизма и самоотверженной любви — несомненно, нет. За пять копеек или даже дешевле Дик предоставлял своим читательницам сравнимое «откровение»: Земля Израиля — это место, где происходят истинные чудеса с древнейших времен и даже до настоящего времени; чудесные события, происходившие в библейских и арабских странах, в конечном итоге свидетельствуют о том, что арабы — народ суеверный (и это всем известно); в его произведениях появляется длинная галерея страстных героев и негодяев. На фоне пророчествующего Исаии аристократичные возлюбленные из романа Аврагама Many «Любовь в Сионе» (1853) описывали свои сердечные устремления на чистом библейском иврите к вящей радости взрослых мужчин, читавших роман в Литве и за ее пределами48. Адаптируя, например, рассказ о праотце Аврааме, почерпнутый у персидского поэта Саади через возможное посредство еврейского философа Нахмана Крохмала, Дик произвел на свет Ди гедулд («Терпение», 1855), который можно прочесть и как универсальную притчу о терпимости и как легенду-предостережение, имеющую значение именно для евреев, «которые живут в рассеянии по всему миру вот уже 1800 лет», ведь они были изгнаны из своей страны, как говорит роман, из-за нетерпимости Авраама к охотнику- язычнику49.
Но Бог, отправивший Израиль в изгнание, чтобы преподать ему урок терпимости, сотворил для Израиля еще и чудеса. Чудеса были сложнейшим камнем преткновения для литераторов, которые одновременно были проповедниками- просветителями. Те же самые чудеса, которые Дик преподносил как истину в своих рассказах и повестях о путешествиях в Святую Землю, он высмеивал в книгах, действие которых разворачивалось ближе к дому. «У наших женщин нет ушей и нет чувства чистой этики», — жаловался он в 1877 г. «Они хотят слушать только о чудесах и небывальщине, не важно, истина это или ложь. Настоящая находка для них — это история Йосефа делла Рейны о том, как он тащил черта на цепи, или, за неимением ничего лучшего, чепуха об Илие, который появляется в обличии старика, чтобы стать десятым в минъяне во время молитвы на Йом Кипур в какой-нибудь деревушке»50. На самом деле Давид и Илия частенько вмешивались в действие, помогая тем, кто оказался в беде, если верить его же «Историям Святой Земли» (1863), доказывая, что чудеса не исчезли из Земли Израиля, а любой, кто решит, что эти чудеса — всего-навсего явление природы, становится на скользкую тропу. Сегодня морально разложившийся маскил с пренебрежением говорит о расступлении вод Чермного моря, а завтра он будет есть свинину, жаренную на сливочном масле51. Дик наставлял своих читателей, что любовь к Святой Земле и скорбь по ее разрушению — религиозный долг всякого еврея52.
В роли стража просвещенной веры Дику пришлось еще труднее, чем сэру Вальтеру Скотту, который просто провел грань между двумя типами романного повествования: «то, что возможно само по себе, и в него можно поверить всегда; и то, что хотя и кажется невозможным в более зрелые годы, но еще созвучно вере былых времен»53. Где и когда начинается просвещение, если евреи везде все еще благочестивы до фанатизма, особенно после подъема хасидизма, а еврейские женщины все еще покупают на рынке старые бобе-майсес? И где конец «вере былых времен», если авторитет Библии продолжает жить в Талмуде, мидрашах, Зогаре и средневековых комментариях?
Быть умеренным маскилом приятно, потому что можно использовать веру былых времен в качестве источника фольклора и интеллектуального развлечения. Соответствующим образом отредактированная, прокомментированная и снабженная предисловием, даже книга по практической каббале, вроде «Хиромантии» (1869), лила воду на мельницу маскилов54. Маскил прилагает все усилия, подобно старому доброму сэру Вальтеру, для сохранения строгого разделения между «тогда» и «теперь», между «ними» и «нами». В предисловии Дик заверил тайере лезерин, дорогую читательницу, что книга не имеет никакого практического применения. Напротив, ей следует расценивать эту книгу так же, как рецепты лекарств и снадобий, содержащихся в Талмуде, которые великие мудрецы запретили нам использовать в наши дни и в нашем возрасте, когда человеческая природа, не говоря уже о человеческой вере, принципиально изменилась55. Важность предисловия объясняется тем, что многие евреи, как хорошо было известно Дику, все еще практиковали искусство гадания по руке, а еще больше верили в провидческую силу гадателей.
Быть магидом приятно, потому что все границы размываются постоянным обращением к священным текстам. Манера рассказывать, свойственная магиду, предполагает бесконечные отступления. Стремление магида описать поведение современников в свете классических текстов позволяло ему сводить самый сложный сюжет к набору универсальных истин. Ученый из Вильны, который работал только ради блага своего народа, соединял в своих произведениях секс, преступление и благочестие, фольклор, фантазию и историю в духе поучений проповедника.
Среди мировых злодеяний фантазия считалась настолько опасной, что с нею надлежало бороться по трем направлениям. Чтобы вытеснить фантастические и щекочущие нервы романы, поставив на их место мораль и логику, требовалось i) бороться с фантазией с помощью фантазии; 2) бороться с фантазией с помощью факта и 3) пользуясь стратегией магида, заставить фантазию стать еврейской и нормативной. Священные легенды о Святой земле, иногда выступавшие под вывеской сейфера, могли возглавить кампанию за «положительную фантазию».
Более опасная тактика заключалась в проникновении во вражеский лагерь в фантастическом обличии и разоблачение врага как обманщика56. С этой целью Дик сочинил или адаптировал некоторое число псевдобиблейских, «восточных» и средневековых рассказов, в которых Божественное провидение действовало не через чудо, а через стечение обстоятельств. Ничего сверхъестественного не происходит в таких ори- енталистских триллерах, как «Ужасная история в Турции» и «Багдадский колокол» (обе относятся к 1855 г.), или «Вечная жизнь» (1857); в библейских мини-романах «Благочестивая Тирца», «Проклятый сын» или «Испытание» (все — 1856 г.); или в таких средневековых exempla, как «Припадочный, или Человек, который казался мертвым» и «Банкрот» (оба — 1855 г.), или «Ужас в ночи: кошмары в ночь праздника Гошана раба» (1856). Герои учились признавать бесполезность стремления к бессмертию, почитать отца и мать, узнавали, что нельзя доверять женщинам, их предостерегали против преждевременных похорон в историях, «в которые можно поверить всегда», но происходивших в экзотических странах и в исторически отдаленные времена.
Еврейское право обязывает хоронить умерших в течение двадцати четырех часов. Маскилим подняли крик по поводу этой практики, поскольку она противоречила достижениям медицины. И разве есть способ лучше высказаться по этому вопросу, чем заставить героя умереть на франкфуртском еврейском кладбище в 1025 г. и сделать так, чтобы он был исцелен, причем не только праведным иноверцем, но и никак не меньше, особыми травами? А что касается суеверий, которыми окружена ночь праздника Гошана раба (тема, к которой он вернется с еще большим успехом спустя десять лет), то смысл его призыва к современникам — Господа надо бояться в любой день года57.
Если «достоверные» истории, действие которых происходит во времена царя Соломона, паши Абдуллы или в седое Средневековье, давали такие практические результаты, то насколько эффективнее должны быть сюжеты, разворачивающиеся «рядом с домом». «Банкрот» (1855) —это скромная 24-страничная повесть об аферистах, «обнаруженная и переписанная И. Шапиро» (это имя реального книготорговца)58. Рифмованный титульный лист книги обещал читателю «Чудесную историю, которая произошла с неким рабби Цадоком Пиканте из Никольсбурга».
Эс из фун дер майсе аропцунемен а мусер-гаскл аз дер менч зол нит тон кейн фалшун ин дер грестер нойт зол мен зих гитн фун бетлбройт. Ун ойф эйбик из йенер фарфлухт, дер вое гот нор эйн мол фарзухт. Вей-куйом бону «алъ те- вьйейнулой ли-йдей матнас босор во-дом».
Из этого рассказа всякий может извлечь мораль, что человеку не подобает поступать дурно и даже в величайшей нужде следует остерегаться хлеба попрошайки. Тот, кто отведал от него, заклеймен навеки. И пусть свершится молитва: «И не заставь нас, [Господи], нуждаться в дарах человеческих».