Мать Ханании в навязчивой преданности сыну отказалась от своей дочери. Более того, она трижды потерпела поражение в воспитании сына, когда учитель ложной Торы исказил его разум «умением все опровергать», насадив «горькие семена суетной гордыни» в сердце юноши (Y 220, Е 127, R ЗЗо). В конце концов Ханания столкнулся с ужасным следствием нигилизма — неспособностью сказать что бы то ни было, что означало бы «да», и решил покаяться. Но потом случилось нечто, что поколебало его решимость.
В Иерусалиме жил порочный и богатый мясник, до исступления преданный своей дочери. Никто, кроме бедного плотника, не соглашался жениться на ней. Тогда мясник нанял двух ученых, чтобы привезти ничего не подозревающего жениха издалека. После двух лет тщетных поисков кандидат появился сам по себе в воротах Иерусалима: «бедный юноша, одетый в белое полотняное платье, с веревкой вместо пояса и посохом из миндального дерева в руках». Несмотря на свой внешний вид, нищий бродяга обладал чистотой Торы, которой его научил в пустыне сам пророк Илия. На радостях скупой мясник поспешил устроить свадьбу, на которой жених, по обычаю, произнес ученую речь о Торе.
Здесь таилась погибель Ханании, потому что, сев среди гостей на свадьбе и услышав, как другие восхваляют ученость молодого человека, Ханания почувствовал себя «точно змей его укусил»; он поднялся, чтобы опровергнуть все сказанное женихом с помощью своей Торы отрицания. Последствия не заставили долго ждать: мясник выгнал жениха и заставил бедного плотника жениться на девушке; Ханания был покаран и позабыл всю Тору, которую когда-либо учил; мать Ханании была наказана и ей пришлось принять униженного жениха в качестве мужа своей отвергнутой дочери; а Ханания поменялся одеждой с будущим шурином, получив его прощение. Грешник отправился в пустыню, облаченный в рубище и снабженный наставлением молиться о том, чтобы посох его однажды расцвел, что будет означать исцеление его души.
Двойная свадьба являла собой акт тикуна. Бедный плотник оказался ламедвовником, одним из тайных праведников, а дочь мясника была доброй и благочестивой, несмотря на такого отца. И в отличие от мировоззрения рабби Нахмана, видимый мир не вступил в какую-то высшую реальность. В изложении Переца, сверхъестественное милосердно, и первейшая его функция состоит в том, чтобы подчеркнуть свободную волю и индивидуальную ценность. Когда все второстепенные герои благополучно переженились, Ханания может свободно и сполна проявлять свой человеческий потенциал.
Однажды «посыпав голову песком, ради усиления своих мук став на одной ноге, он возопил к небу: “Премудрость! Премудрость!..”». Он кричал от всего сердца, мит месирес-нефеш» (Y 231, Е 135, R 340). Потому он увидел во сне, что заслужит искупление, если пойдет в Цфат, поступит там в ешиву и женится, и благодаря этому браку его посох покроется миндальным цветом.
Вот так ученик с непорочным голосом и проклятой душой пришел изучать Тору, только ради себя, без всякой надежды на награду; как объясняет реб Хия, даже если проклятие отойдет с головы юноши, у него все равно не будет доли в грядущем мире. Ханания становится лучшим учеником, прилежным и искренним в изучении Торы.
Тем временем две ученые змеи говорят с реб Хией в саду. Из их мудреного и полного гебраизмов спора он узнает, что судьба Ханании предрешена на небесах: «Половину греха снимет венчание и семь благословений, произносимых при этом, другую половину — смоет смерть».
Ужас объял ребе Хию... Великое испытание ему предстояло. Если он не поведет Хананию под венец, он преступит против решения небесного суда, и юноша никогда не вспомнит науки... Женив, он своими руками предаст его казни! Да и как он смеет принести в жертву еврейскую дочь [Мирьям]? Сделать ее вдовой на восьмой день после венца?.. (Y 239, Е140, R 348)
Еще до того, как реб Хия получает наставление от покойной жены, читатель знает, каким будет его решение: путь мужчины к совершенству лежит через интеллектуальные подвиги. Столкнувшись с ужасным выбором между тем, чтобы пожертвовать своей дочерью или предать Тору, реб Хия, как когда-то Авраам, предпочитает исполнить волю небес и поспешить со свадьбой.
А что же сама Мирьям, чье замужество является главной пружиной сюжета? Как и все остальные персонажи, она следует своей совести и, без всякого нажима со стороны отца, влюбляется в Хананию. «Я бы за него свою душу отдала», — заявляет она Хии. Из вещего сна она узнает, что «истинно пожертвовать собою может лишь любящая жена», а из примера матери она знает, что женщина может быть преданной даже из могилы (Y 243-244, Е 142-143, R 351). Это женский принцип: путь женщины к совершенству лежит через самопожертвование ради других69.
И вот в конце концов на долю Мирьям выпадает удача — после семидневного празднования свадьбы белый посох зазеленел и на нем начали появляться крошечные цветочки, а Ханания открывает реб Хии секреты и тайны Торы. Пока мужчины с восторгом занимаются тем, что приносит им наибольшее удовлетворение, Мирьям крадет рубище Ханании, выскальзывает в сад, и там ее жалит змей Ахнай, посланец Ангела смерти, который принял Мирьям за ее мужа. Поняв, что змей был обманут необычным самопожертвованием Мирьям, небесное воинство приказывает воскресить ее душу. Мирьям отказывается, пока не получает согласие на обмен: она умрет вместо него. Муж и жена вновь соединяются, и Ахнай внезапно исчезает, и больше о нем не слышно.
Финал достоин рабби Нахмана: Тора восстановлена и Возлюбленный Шхины воскресает. Использование традиционных мотивов тоже в духе хасидского мастера: Илия учит Торе в пустыне, посох познания чудесным образом зацветает, а дочь раввина побеждает смерть в день своей свадьбы.
У р. Акивы была дочь. Астрологи (букв, халдеи) сказали ему: в тот день, когда она войдет под свадебный балдахин, ее укусит змея и она умрет. Он очень печалился из- за этого. В тот самый день [своего бракосочетания] она взяла булавку и воткнула ее в стену и случайно попала в глаз змеи. На следующее утро, когда она вынула ее, за булавкой потянулась змея. «Что ты сделала?» — спросил ее отец. «Бедняк подошел вечером к нашей двери, — ответила она, — и все были заняты на пиршестве, и никто не мог выйти к нему. Поэтому я взяла еду, которую дали мне и отдала ему». — «Ты сделала доброе дело», — сказал он ей. Тогда р. Акива вышел и провозгласил: «Правда [букв, «добрые дела»] избавляет от смерти» [Прит. 10:2]: и не только от смерти духовной, но и от смерти вообще».
Как и в раввинстическом рассказе, акт милосердия дочери в день ее свадьбы (когда призыв бедняка о помощи мог остаться без ответа) — это торжество свободной воли и женской инициативы70. Но вместо того чтобы противопоставить дочь предсказанной астрологами судьбе и отцовским сомнениям, Перец заимствует эту легенду, чтобы дополнить три уровня преданности, которые он так тщательно описал. Во-первых, есть преданность Хии своей дочери: он готов пожертвовать ею, но не собой. Затем есть преданность Ханании Торе, ради которой он идет на невероятное самопожертвование. Наконец, преданность Мирьям Ханании представляет собой самый высокий уровень, потому что только она готова погибнуть за того, кого любит.
История заканчивается там же, где и началась — в саду, ведь он представляет собой не что иное, как противоположность Эдемского сада. Там змей соблазнил Еву и привел ее к мучительному познанию. Здесь Ева перехитрила змея и проявила женскую любовь, преодолевающую даже совершенство, которого достигают мужчины в своей тяге к познанию.
Без избыточности Ханса Кристиана Андерсена в «Снежной королеве», используя минимум фантастических деталей, Перец развивает ту же тему спасения мужчины женщиной71. Но выдуманный Цфат дает больше возможностей, чем ледяной дворец в снегах. Апофеоз любви и духовной дисциплины происходит в саду Переца. Душа и тела воссоединяются. Здесь на земле высочайшего уровня преданности достигают и мужчины, и женщины. Вернувшись в райский сад, где раввины выглядывают из-за ветвей, а мудрые змеи произносят цитаты из ученых книг, Перец довел еврейский роман до логической вершины.
«Рассказы в народном духе» опередили искусство рассказа на идише, столкнув, прямо или косвенно, посредника с идеей. Рабби Нахман «изменил» средневековому роману и фольклорному сюжету во имя каббалистического миропорядка. Более умеренно настроенный реб Айзик- Меир, виленский магид, выдумал целую плеяду любовников, раввинов и злодеев ради провозглашения нового социально-экономического порядка, по крайней мере в царской России. Перец, начавший с планов по переустройству общины, использовал свои фольклорные материалы для срывания ауры святости с молчаливых Бонцей и голодающих каббалистов. Но когда Перец открыл рабби Нахмана, романтику хасидизма и красоту идишского фольклора, он обнаружил, что его литературный язык опережает трансцендентальное видение жизни. Если музыка, по мнению романтиков, это чистейшее выражение человеческих чувств, то «немые души» Переца — водонос, рыбак, контрабасист — добьются триумфа молитвами и литургическими мелодиями. Если грех, по мнению Ницше (которого он читал), это способ проверить границы человеческой свободы, то герои и героини Переца с глазами долу докажут чистоту духа. Если сомнение, по мнению гуманистов, было необходимым условием существования человека Нового времени, то Перец наградит своих богобоязненных евреев за неверие в чудеса. И если в итоге ему не удалось спасти мир ни традиционными, ни антитрадиционными рассказами, то он, по крайней мере, может позволить себе последнюю усмешку.
Если ранние рассказы Переца были отмечены отношениями соперничества, заставляя читателя выбирать между мужем и женой, хасидом и маскилом, грешником и праведником, то теперь рассказчик создает в воображении мир всеобщей целостности, где женщины находят самое лучшее в своих мужчинах («Самопожертвование»), где