– Сейчас на фронте затишье, – тихо проговорил Эдуард. – И в госпитале жизнь стала поспокойней.
Отто свернул с центральной улицы направо, в узкий проулок. Доктора Кляйбен и Рерхен продолжали двигаться прямо, в сторону реки.
– Господин Кун квартирует здесь? – спросила Аврора.
– Нет, фройляйн, – отозвался Эдуард. – Персонал госпиталя живет в домах на берегу реки. Но там вам будет неудобно. Там проезжая дорога, шумно, суетно. Не стоит!
Отто откинул проволочную петлю, замыкавшую калитку в плетне и ступил во двор. Заиндевелая трава хрустела под подошвами его юфтевых сапог. Они пересекли широкий двор: Отто впереди, Аврора следом за ним. Эдуард замыкал шествие.
– Но почему мы не можем жить вместе? – Аврора раскраснелась от мороза и возбуждения. Ее потряхивало. Рана и усталость давали о себе знать.
– Во-первых, я живу рядом с госпиталем, – отвечал Отто, не оборачиваясь. – Тебе там будет неспокойно. Ты устанешь от постоянно шума двигателей, беготни и прочих… впечатлений. Это полевой госпиталь, милая. А здесь, по соседству с комендатурой, тебе будет спокойней. Во-вторых, я часто бываю занят даже по вечерам. Это необходимо для работы. Исследования необходимо завершить до лета…
Он наконец остановился, обернулся, внимательно посмотрел на ее лицо.
– Ты не здорова. Тебе необходимо отдохнуть, – сказал он веско. – Я загляну вечером проведать тебя. Ты разочарована? Ну что же поделать! Все мы здесь на службе. Даже ты носишь погоны. Это не Будапешт, милая. Это – Горькая Вода!
Горькая Вода! В разгар дня на улицах пустынно. Редкие прохожие посматривают на нее с настороженным любопытством. Ох, какие липкие у них взгляды! Стоит лишь встретиться с кем-нибудь глазами – тут же кланяются в пояс. Головы низко склоняют. Прав был ее отец: русские рабский народ.
Она бежала под гору. Легкий морозец обжигал щеки. Рана на голове оказалась пустячной. Стоило лишь надвинуть пониже берет, чтобы прикрыть смехотворно-белый пластырь, закрывавший ссадину, и можно было бы вовсе забыть о неприятном приключении на пути к Горькой Воде. Новое местожительство казалось ей и неуютным, и безопасным. Ее определили на постой с двумя женщинами – аспирантками, вольноопределяющимися при научной части госпиталя Отто. Обе дамы – выпускницы медицинского училища в Будапеште – оказались знакомы Авроре. Обе – на несколько лет старше нее и настолько поглощены научной работой, что не замечали ни тараканов, шелестевших ночами за хозяйской печью, ни удручающего смрада, исходившего от разбитого параличом старца – отца хозяев дома. Одна из сожительниц Авроры, некрасивая и немолодая медичка по имени Августа, из подручных средств готовила для хозяев специальный состав для обработки пролежней.
Пару дней Аврора маялась от безделья. Отто навещал ее, но подолгу не задерживался, ссылаясь на занятость и усталость. Он был подчеркнуто вежлив и холодноват. Соседки Авроры объясняли это неудачами в исследованиях. Пациенты умирали от последствий применения лекарства, изобретенного Отто. И вот настал день, когда Аврора почувствовала в себе силы добраться до госпиталя, чтобы увидеть все собственными глазами и запечатлеть увиденное на фотопленку.
Аврора робко вошла в пропахшую карболкой палату. Как странно. У Отто – все то же лицо: бледное, сухое, с четко очерченными, словно изваянными острым резцом, чертами. Вот он всматривался в лица пациентов, слушая, как сестра, русская девушка, зачитывает информацию о состоянии больного. Говорит на берлинском диалекте чисто, почти без акцента, но очень уж медленно. Вроде бы все как обычно, но все же что-то не так! И эта русская девушка, так непохожая на виденных ею местных жителей, словно чем-то знакомая. Эта ее тугая коса и неуклюжая фигура, и то, как она смотрит на Отто. Аврора разозлилась, а Отто внезапно заговорил на русском языке. Ах, вот оно что! Он изучает русский!
– А на той койке? – спрашивал Отто строго, указывая на аккуратно застеленную, пустую кровать.
– Умер, – отвечала медсестра. – И тот, что у окна лежал, – тоже, господин доктор.
Медсестра держалась очень прямо, как солдат на вечерней поверке, старалась говорить внятно, так чтобы господин доктор смог разобрать каждое слово чужого языка.
Дальше он принялся расспрашивать ее о соблюдении дозировки вводимых препаратов. Она показывала ему журналы с записями, отвечала толково, смотрела прямо, не опуская глаз. А он называл ее по-русски «моя незаменимая Глафира» и несколько раз ласково клал руку на сгиб ее локтя. Внимателен и корректен. Это все тот же, ее Отто, и все же это не он…
Аврора освободила «Лейку» от футляра, установила выдержку и диафрагму, навела объектив на доктора и его помощников.
– Здесь запрещено снимать, милая, – бросил Отто через плечо. – Спрячь камеру.
– Здравствуй, Отто, – Аврора опустила камеру, гордо вскинула подбородок.
Все же он заметил ее, потому и обратился по-венгерски. Кто-то положил руку ей на плечо. Аврора обернулась и уперлась взглядом в тщательно выбритый подбородок офицера СС. Она глянула на погоны.
– Ого! Штурмбаннфюрер! – пролепетала Аврора.
– Вы правы, фройляйн. – Аврора дрогнула, услышав резкий, прусский говор немца. – Герберт Зибель – к вашим услугам!
Эсесовец внезапно улыбнулся.
– Аврора Орбан… – Аврора неожиданно для самой себя сделала книксен.
Зибель широко улыбнулся, демонстрируя отменного качества, белые зубы. Аврора мельком глянула на русскую, ожидая вновь узреть поясной поклон. Но поклона не последовало. «Незаменимая Глафира» стояла, смиренно опустив глаза долу. Штурмбаннфюрер приблизился к ней, потрепал широкой ладонью по щеке, и она на один короткий миг подняла на него глаза. Ах, этот взгляд, такой чужой и такой знакомый. Не могла же она встречать русскую в Будапеште? Нет, это просто невероятно! Но если не в Будапеште, где тогда она могла видеть эти светло-серые глаза с темным ободком вокруг радужки?
– Хайль, господин штурбаннфюрер! – приветствовал немца Отто. – Фройляйн – моя невеста. Она пару дней как прибыла из Будапешта и пока еще не освоилась с местными порядками.
– Что поделать! – Зибель развел руками. Ах, эта лучезарная улыбка, эсэсовская черная униформа, рыцарский крест на груди, его скрипучие голенища и блестящая портупея! Аврора смотрела на него, как смотрят дети на новогоднюю елку.
– Фройляйн, здесь секретный объект! – Зибель убрал с лица улыбку. – Сюда с фотокамерами вход запрещен. Тем более журналистам.
– Ступай, милая, – проговорил Отто по-венгерски. – Займи себя чем-нибудь. А я навещу тебя вечером.
Отто повернулся к Гаше, спросил, ласково улыбаясь:
– Как это говорят здесь? Вечером?
– Ввечеру… – отозвалась Гаша.
Аврора вспыхнула.
– Прошу вас, фройляйн, – Зибель осторожно взял Аврору за локоть. – Здесь, в Горькой Воде… неправда ли, символичное название? Русские названия порой бывают чрезвычайно красноречивы… так вот… в Горькой Воде проводятся чрезвычайно важные изыскания. Я обязан обеспечить режим полной секретности. В окрестных станицах… не правда ли странное название «станица»?.. в окрестных станицах расквартированы в основном венгерские и румынские войска. Поездите по окрестностям! Составьте компанию нашему славному Эдуарду! Разве жителям Будапешта не будет приятно увидеть своих земляков, улыбающихся с газетных страниц?
Слово за слово, и он вывел Аврору за высокий забор, огораживавший территорию госпиталя. За ними неотлучно следовали двое автоматчиков.
– Вы ставите опыты на пленных?
– Эти люди обречены, – Зибель снова развел руками. – Они воевали с Германией с оружием в руках. Они совершили преступления против рейха. Но рейх гуманен, и мы даем им шанс, шанс продлить жизнь. Ваш уважаемый жених, профессор, отбирает только самых безнадежных, только тех, кто действительно обречен.
Один из автоматчиков распахнул перед ним дверцу автомобиля. Но Зибель не спешил уезжать.
– Я слышал, фройляйн сама водит машину? – чарующая улыбка не покидала лицо Зибеля.
– О, да! – рассеянно отозвалась Аврора.
– «Мерседес» в вашем распоряжении! – Зибель похлопал ее по плечу. – Тот самый «мерседес», на котором вы приехали в Горькую Воду. Водителя не могу вам отрядить, но автомобиль – пожалуйста! И нашего храброго Эдуарда в компанию. К сожалению, не обещаю порядочно эскорта. С людьми дефицит, знаете ли, но в остальном…
Шипованные покрышки зашуршали по обледенелой дороге. Зибель укатил, сопровождаемый эскортом автоматчиков в черной униформе. А следующим утром подлатанный «мерседес» уже сигналил у ее ворот. Его туша, черная и блестящая, загораживала собой узкий проход между плетнями, и соседская старуха вынуждена была ломиться до дому через заросли бузины, росшей вдоль плетня. За рулем «мерседеса» сидел Эдуард Генкель, неунывающий корреспондент «Фелькишер беобахтер».
– Эй! – весело завопил он, нажимая на клаксон. – Я получил весть по телефонным проводам! Наш приятель – герой боев под Варшавой – приглашает нас в Микульшино! Там стоит танковый дивизион. Настоящие танки с бравыми вояками на броне. Могут получиться отличные кадры!
Аврора выскочила на крыльцо, распугивая беспечных несушек.
«Мерседес» скреб днищем по дорожной колее.
– Тут будь осторожна, Аврора! Бери левее! Ну же! Чуть левее, – приговаривал Эдуард.
Они подъехали к развилке.
– Куда? – спросила Аврора. – Держать левее? Где твой хутор с героями-головорезами?
– Направо, – буркнул лучший корреспондент «Фолькишер беобахтер». – Сейчас надо ехать направо, фройляйн.
– Эх! – вздохнула Аврора. – Под твоим мудрым водительством мне, пожалуй, никогда не стать фрау. Так и сгину в русских степях девицей на выданье.
«Мерседес» вихлял по дорожной колее из стороны в сторону. На легком морозце черная земля застыла, давая твердую опору колесам. По обеим сторонам дороги простирались бескрайние поля. Смеркалось. Аврора и не заметила, как линия горизонта растворилась в темноте. День был пасмурным, густая пелена облаков скрыла лун