– Отставить разговоры на борту! – рявкнул лейтенант. – А ты, рядовой э-э-э…
– Липатов…
– Липатов, прекращай ненужные разговоры. На борту разговоры только по уставу.
Самолетов оказалось пять. Костя приметил не только марку ТБ-3, но и серийные номера. Сердце екнуло. Северный полюс, папанинцы! Как он мог и мечтать о том, что полетит на таком самолете?
Он попал в комсоставскую группу. И батальонный политрук, и командир второй роты лейтенант Сидоров – все оказались с ним в одном самолете. Костя уяснил из разговоров: первая рота их отдельного десантного батальона во главе со старшим лейтенантом Перфильевым уже достигла района высадки. Они уже там!
Звено известных всему миру штурмовиков выруливало на взлетную полосу тушинского аэродрома. Костя услышал, как лейтенант сказал политруку вполголоса:
– Если все долетим – будет хорошо, ну а если…
– Не каркай! – огрызнулся капитан.
Неспокойно было во время взлета и потом, когда машина, рассекая крылами безлунную, пасмурную ночь, шла над землей. Костя, выворачивая шею, неотрывно смотрел в иллюминатор, надеясь хоть что-нибудь разглядеть во мраке. Слева от него ерзал бывший вор в законе по кличке Телячье Ухо, а ныне рядовой восемьдесят пятого отдельного десантного батальона РККА Георгий Алексеевич Кривошеев. Справа сосредоточенно смотрел в пространство сибиряк Вовка Спиридонов. В полумраке Костя видел, как шлепают его широкие губы. За гулом мотора слов не услыхать, но Костя был уверен – сибиряк молится. Костя уже и имечко придумал для нового товарища – Спиря. Так оно лучше, коротко и понятно, и созвучно с его, Костиной, кликухой.
Они расселись на скамьях, спинами к иллюминаторам, лицом друг к другу. В проходе между ними стояли ящики с боеприпасами и провиантом. Телячье Ухо непрестанно вертелся, отжимая Костю к каменному плечу сибиряка. А тот, недвижимый и молчаливый, прикрыл глаза и, казалось, уснул. В полумраке белели лица, слышались голоса, приглушенные ревом мотора. Их было в самолете человек тридцать. Костя попытался пересчитать всех, чтобы успокоиться, но сбился. Тогда он стал прислушиваться к разговорам.
– Сиди тихо, – говорил рыкающий бас в углу. – Сейчас главное добраться до места. На первый случай и мои ботинки сойдут. А там, когда тебя убьют, возьму твои ботинки. Они мне в самый раз.
– Я ботинки Шаповалу обещал, – отвечали ему. – Когда под Киевом Линчуку голову срезало, я эти ботиночки прибрал. Шаповал тогда сильно расстроился. Все таскался за мной, наблюдал. Но потом Иван Максимович приказал: по самолетам. Так что я пока при ботинках, а там – как судьба…
– Главное харчей вдоволь добыть, – говорил кто-то возле пилотской кабины. – Я до войны бывал в Ростове, знаю, где там и что. Растрясемся – голодными не останемся.
– Откуда знаешь, что в Ростов?
– А куда ж еще? До Берлина нам об эту пору не добраться…
– Отставить разговоры! – рявкнул зычный баритон, принадлежавший вислоусому старшине.
– Послушай-ка, товарищ политрук… – не выдержал Телячье Ухо.
– Обращаться по уставу! – сказал вислоусый старшина.
– Я в политическом смысле… Э-э-э… – Телячье Ухо скривил лукавую, лисью морду.
– Говори, Кривошеев, – отозвался политрук.
– Ну и дисциплинка… – никто не расслышал этих слов, произнесенных лейтенантом. Тот сидел как раз напротив Кости, изучал карту, ставя пометки карандашом.
– Прошу послать меня в самое пекло! – заговорил Телячье Ухо. – Желаю быть на острие борьбы за пролетарское дело. Пролить кровь желаю!
– Десантирование будет проходить в тяжелых метеоусловиях, – строго ответил ему политрук. – Оперативная обстановка в районе выброски десанта неясная и часто изменяется. Ваш командир – старшина Лаптев.
Политрук кивнул в сторону вислоусого старшины.
– Этот вот сундук, из лыка сплетенный? – Телячье Ухо ткнул рукавицей в сторону побагровевшего старшины.
– Отставить разговоры! – подал голос лейтенант. – Навязали нам всякого сброда без представления о дисциплине…
– Во-во! – не унимался Телячье Ухо. – Вместо работ товарища Сталина молитвы читают без утайки. Деревенщина! Да и велика ж Расеюшка! Не до каждого медвежьего угла дошли пролетарские агитаторы!
– Да ты сам-то кто таков? – не выдержал Спиридонов.
– А я как раз такой вот пролетарский элемент…
– Я так мыслю: урка ты. И ухватки, и харя у тебя лисьи. Наверное знаю: подвигов всяких на Москве насовершал, а теперь на фронт подался, чтобы наказания от пролетарской власти избежать. Так-то оно! – Спиридонов порозовел.
– Пролетарская власть! – фыркнул Телячье Ухо. – Не твоим кулацким хлебальником будь упомянута! Пролетарий он жилистый, поджарый, что твоя беговая лошадь. После трудового дня нормы ГТО сдает. А ты? Рожа шире печки. А пролетарий, он голодный, потому что сытыми бывают только буржуи!
– И урки. Так-то оно, – веско добавил Спиридинов.
– Вот ты и попался, сибиряк! – возликовал Телячье Ухо. – Посмотри на мое лицо, ну посмотри!
И он, перегнувшись через Костю, принялся дергать Спиридонова за рукав.
– Посмотри: я блэдный, рожа худая, живот впалый, – Телячье Ухо похлопал себя по животу. – Какой же я тебе урка? И откуда только слово такое узнал, а? Эй, Костян, ты много слов знаешь, скажи, ученый человек, в каком языке слово «урка» потребляется? Нешто в русском?
– Урка – это по фене, – хмыкнул Костя.
Он почуял за спиной какое-то неуловимое, стремительное движение, как будто между его затылкам, прикрытым новенькой каской и обшивкой самолета прошмыгнул юркий зверек.
– Уай! – пронзительно тявкнул Телячье Ухо.
Это Спиря легонько треснул ему по уху. Телячье Ухо притих, растирая ушибленное место, злобно зыркая то на лейтенанта, то на Спирю.
Их беседу прервал низенький, шустрый штурман, притопавший из кабины пилотов. В черном летном костюме, потертом шлеме, с парашютом за плечами, он был похож на большого навозного жука. Штурман сказал коротко:
– Время подлета – десять минут. Эх, не промахнуться бы! Видимость ни к черту.
Штурман склонился к плечу лейтенанта. Костин слух не мог разобрать ни слова, и он снова принялся читать по губам. Они говорили о плохой видимости, о сильных разрушениях в районе Ростова. Лейтенант несколько раз повторил незнакомое Косте слово Челтырь, Чалнырь? Чалтырь!
– Командуй, старшина, – скомандовал лейтенант Сидоров и, обращаясь к капитану, добавил:
– Мы готовы, товарищ комбат!
– И я готов, – эхом отозвался Фролов. – Послушай, Велемир, – добавил он, обращаясь к политруку, – сначала Сан Саныч со своей развеселой компанией выйдут в люк, потом прыгают Луценко и старшина. Ты покинешь самолет последним. Встречаемся в квадрате «С», у моста. Перед выброской каждому даешь планшет со схемой. Прытков, за мной!
Он просто и буднично подошел к распахнутой руками штурмана двери и шагнул в бурную, холодную ночь. Прытков последовал за ним. Вот самолет покинули трое батальонных старослужащих, выживших с Фроловым в киевском котле. Политрук ходил между солдат, раздавая плоские кожаные папки – схемы города Ростов-на-Дону. Он, будто заезженная пластинка, повторял одну и ту же фразу:
– Место встречи отмечено красным: Тимерницкий мост, станция железной дороги Гниловская.
– Как мы станем прыгать, если никогда не прыгали? – ныл Телячье Ухо. – Эй ты, колода! Ты прыгал раньше с парашютом?
– Прыгал, – угрюмо ответил Спиря. – Один раз… С вышки.
– А я не прыгал, не прыгал! И теперь имею полное право бояться!
– Считаешь до десяти и дергаешь за кольцо. После приземления идешь по плану к Тимерницкому мосту. Там тебя встретят… – ухмылялся штурман, придерживая рукой люк.
Тельячье ухо чуть не плакал, хватался рукой то за кольцо парашюта, то, окончательно обнаглев, за портупею политрука.
– О-о-о!!! Отец ты наш, всей пролетарской массы руководитель, – бормотал он. – Благослови на подвиг.
– Рот закр-р-рой, р-р-руки по швам! – рявкнул лейтенант. – Или решил дезертировать? Запомни, прохиндей, ты должен достичь земли живым! Смерть от удара об землю приравнивается к дезертирству!
– Ваше превосходительство… – блеял Телячье Ухо.
– Отставить!
– Я только…
Старшина Лаптев, без лишних разговоров подталкивал Телячье Ухо к дышащей ледяным ветром бездне двери, а тот, словно вмиг отяжелев, никак не желал двигаться с места.
– Эх, где ж тебя, такого труса, командир нар-р-рыл? – злился лейтенант. – В центральном гастрономе? В мясном отделе?
– Это живой анахронизм. Пережиток эпохи классовых боев, – хмыкнул политрук Велемир. – Эх, отстает еще у нас воспитательная работа в массах! Есть куда развиваться.
Сан Саныч без лишних слов расстегнул кобуру, снял пистолет с предохранителя. Кривобокая морда Телячьего Уха мигом разгладилась, стоило ему лишь раз глянуть в дуло пистолета.
– Мама-а-а-а-а! – что есть мочи заорал Гога Кривошеев и с разбега сиганул в дверь.
– Пусть земная твердь ему пухом покажется, – буркнул солдат с вислыми, пожелтевшими от табака усами.
– Куда там пухом? – возразил старшина. – Цел останется подлюка. Помяните мое слово: даже если всех нас немец положит, этот ферт уцелеет!
Костя видел, как лейтенант канул в проеме люка. Спиря, осенив себя крестным знамением, последовал за ним. Настал Костин черед шагнуть в холодную темноту. Костя слышал за спиной шумное дыхание Лаптева, тут же рядом топтались изготовившие к прыжку бойцы. Костя еще раз повторил про себя их фамилии: Луценко, Верещагин, Ивлев. Вот и хорошо! Кажется, запомнил…
– Шагай, парень, ты ведь не боишься ни рожна, – просто проговорил старшина.
И Костя шагнул. Ледяной вихрь подхватил его и бросил вниз. Он сделал все, как учил старшина, и шелковый купол с громким хлопком раскрылся где-то в вышине у него над головой. О дальнейшем старшина также его предупреждал, и когда ремни больно вонзились ему в пах и подмышки, а желудок подпрыгнул и на несколько секунд замер у самого горла, Костя попытался выровнять сбившееся дыхание и устремил взгляд к земле. Он уже преодолел туманную мокрядь облаков. Внизу на сером фоне разрушенных домов белели круги парашютов. Кое-где над руина