Тяжелый камень ударил тощенького фельдфебеля в грудь.
– Russisch! Guerilla![56] – завопил фельдфебель, пытаясь подняться. – Viele von ihnen! Sie sind überall![57]
Костя сделал несколько глубоких вдохов, стараясь унять ярость, и бросился в атаку. Спиря немало помог ему, уложив двоих немцев из карабина. Еще двое пали жертвой паники своих же товарищей – с близкого расстояния «беретта» разила без промаха даже длинными очередями. С остальными Костя справился сам. Не так уж и пригодилась отобранная у первой жертвы «беретта», и он через мгновение избавился от нее. Куда как полезней оказалась саперная лопатка. Он подкатывался под трассирующие очереди подобно футбольному полузащитнику, сек противникам поджилки, добивал без промаха одним и тем же давно заученным ударом: финкой в правый глаз или лопаткой под подбородок. Последним остался тощенький фельдфебель. Костя тяжело дышал, ему нестерпимо хотелось пить, и он из последних сил приложился к полупустой фляге, когда чья-то слабая рука ухватила его за лодыжку.
– Geben Sie es auf! Sie müssen nicht den Hauch einer Chance! Ich garantiere Ihnen Ihr Leben![58] – прокаркало существо, копошившееся у него под ногами.
Костя скривился и пнул фельдфебеля ботинком в висок.
Последние силы Костя отдал воде. Он приволок полупорожнюю флягу товарищам.
– Ты не ранен? – ласково встретил его Спиря.
– Я жив. А тут… как дела-то?
– Товарищ батальонный политрук совсем скис. А Ливерпуль убит и еще трое… – Спиря тихонько покуривал в кулак.
Но Костя уже не слушал его. Он тихонько, стараясь не потревожить камней, улегся на осыпь. Голоса командиров звучали приглушенно, но они и не таились.
– Я видел все! – говорил Сан Саныч. – Но ничего не мог сделать. Даже пулю влепить оказалось некуда – такая свара! Один на семерых полез и всех положил.
– Я наблюдал нечто подобное еще в Москве, когда набирал пополнение, – отозвался Фролов. – Хороший парень, годится для нашего дела.
– Отвечаю тебе, Иван Максимович, – старлей осторожно покосился на политрука. – Это дьявол! В темноте видит, ухо к земле приложит – и что-то там слышит. Что? Что может слышать он, если гаубицы долбят за мое-мое. Это там все, на передовой было. А как он танки углядел? А как пересчитал?
Сан Саныч внезапно умолк, склонился к Велемиру.
– Ну что умолк-то, Сидоров? – капитан, не отрываясь, смотрел в лицо политрука. – Продолжай.
– Он чует, словно волк, куда немец побежит, где граната упадет. Спиридонов правильно говорит: волчье чутье! – выпалил старлей. – Оно бы и ничего. С возрастом да с опытом мы многое постигаем, но тут… Сопляк! Не бреется еще! Мистика…
– Наша философская доктрина отрицает мистику, – едва шелестящим шепотом заметил политрук. – Тебе самому-то который год?
– Двадцать один…
Костя громко чихнул, задергал ногами так, чтобы камушки посыпались, и батальонное начальство заметило наконец его присутствие.
– А вот и наш герой! – Фролов внимательно глянул на Костю. – Надо двигаться дальше, к мосту. А потому слушай, сержант, мою команду. Лейтенант Сидоров с двумя бойцами двигается в арьергарде. А ты со Спиридоновым идешь, опережая основную группу на двести метров. Политрука понесут Камнев и Сивцов из второй роты. Вот тут я наметил маршрут…
Фролов достал из планшета карту. Они клонились над ней, следя за движениями пальца комбата.
– Так не пойдет, – внезапно сказал Костя. – Тут все не так. По этим улицам может не быть прохода.
– Что предлагаешь? – спросил Фролов.
– Мы с Вовкой пойдем вперед и будем оставлять для вас знаки. Как в игре казаки-разбойники.
– И кто ж пойдет за тобой казаком? Фрицы? – рыкнул Сан Саныч.
– Не-а. Только вы сможете прочесть, не сомневайтесь. Где увидите мой знак – туда не ходите. Ясно?
– Да что ты рисовать-то будешь? – Фролов с притворной строгостью глянул на Костю. – Балеринок в пачках? Куда отставленная ножка укажет…
– Не-а, геометрические фигуры…
Легкий, невесомый шаг у Вовки. Тело мощное, но верткое, выносливое, быстрое. Равняясь на него, Костя позабыл об усталости. Шли, как условились: Спиря чуть впереди, Костя шагов на пять сзади. Спиря смотрел налево и вперед, Костя держал под контролем правую строну улицы и назад не забывал оглядываться. Поначалу он видел Фролова и его команду, потом лишь смутно слышал их шаги, но через полчаса они безнадежно отстали.
Жара досаждала невыносимо. Иногда, на ходу, он впадал в полузабытье, и тогда Спиря, замедляя шаг, толкал его чугунным плечом. Похоже, сибиряку ни мороз, ни зной оказались нипочем.
Они шли по северной окраине города, по свободной от завалов улице. По обе стороны – ряды полуразрушенных домов. Дома низенькие, один-два этажа, сложены из красного кирпича, или саманные мазанки. Ни одного целого стекла в окнах, крыши провалены, стены почернели от копоти, осыпались под ударами снарядов. Ограды покосились или упали. Подобно ребрам гигантского, истлевшего животного, торчали обгорелые столбы оград. За оградами, в палисадниках, и вдоль тротуаров высились обугленные остовы тополей. Их кривые, черные силуэты были подобны кладбищенским монументам. Но проезжую часть улицы очистили – ровно настолько, чтобы мог беспрепятственно проехать танк или груженая машина. Времена от времени улицу перебегала крыса. Полчища трупоедов заполнили выжженные руины. Крысы сновали повсюду. Костя видел: Вовка кривится, но ничего, терпит, соблюдает секретность, бережет патроны. И ни одного живого человека. Ничье лицо не мелькнуло в окошке, ни единой случайно тени. Все будто вымерло.
Так они внимали кладбищенской тишине да крысиному писку, пока наконец Костя не услышал врага. Он одним прыжком нагнал Спирю, задвинул его в густую тень перекошенной ограды. Там, под съехавшей на сторону крышей, за высокими метелками лебеды, белела стена хаты. Они спрятались под скатом крыши, упали животами на битое стекло.
– Что? – едва слышно спросил Спиря.
– Три мотоцикла, не меньше. Слышишь?
Но прислушиваться не стало надобности. Мотоциклы выкатились на улицу один за другим. Промчались лихо, вскоре стрекот моторов сделался глуше, потом стих. Костя, осторожно раздвинув стебли лебеды, выглянул на улицу и тут же отскочил обратно.
– Что? – встревоженно спросил Спиря.
– Один идет сюда, – ответил Костя, отдавая ему карабин. – Уж мог бы и на улице помочиться, сука. Кроме крыс, здесь никого нет…
Немец выскочил на них, будто черт из табакерки. Узколицый, глазки в кучку, носик шильцем. То ли пьяненький, то ли приморенный, но смелый!
– Кыс, кыс, кыс! – позвал Костя.
– Wer ist da?[59] – был ответ.
– Кирдык, – усмехнулся Костя, молниеносным движением вонзая лезвие лопаты немчику под подбородок.
Труп положили аккуратно, под беленькой стеной, на битое стекло. Костя выбрал участок стены, хорошо видимый с улицы, подобрал с земли головешку, начертил на стене четыре символа: пятиконечную звезду, круг, квадрат и треугольник.
– Фролов прочтет…
Спиря сник.
– Ты чего?
– Им не дойти до реки. Так-то оно. Даже если б мы с тобой всю команду порешили, и далее им путь расчищали – все одно не дойти…
Восемьдесят шестой отдельный батальон принял последний бой во дворе полуразрушенной хаты, между курятником и овином…
Они молча бродили по двору, опознавая трупы. Не досчитались только Сидорова и двоих рядовых.
– Ушли… Трое ушли… – приговаривал Костя.
Фролов лежал ничком, уткнувшись красивым лицом в кровавую пыль. Две пули ранили его в левую часть спины, над сердцем и прошли навылет. Третья попала в висок. Оружия при Фролове не оказалось, так же как и документов. Политрук Велемир Хвостов также был убит выстрелом в висок.
– Я не могу… – Спиря поперхнулся, проглотил подступивший к горлу ком и снова заговорил: – Я не могу их так оставить… на съедение…
– Тогда давай хоронить, – отозвался Костя. – На той стороне за домами я видел подходящую воронку.
Они прятались среди руин не менее суток до тех пор, пока жажда не заставила их предпринять решительные действия.
– Надо выбираться к Дону, – сказал Спиря. – Даже если не встретим своих, там можно водицы сыскать, а если повезет, реку переплыть. Так-то оно!
Они еще раз проверили боеприпас. С патронами оказалось негусто: десять штук у Кости, два заряда для противотанкового ружья, одна обойма для пистолета да полудюжина гранат.
– Веди, – выдохнул Костя.
– Тут тебе не тайга! – улыбнулся Спиря. – Тем более выведу. Так-то оно.
Спиря ориентировался по солнцу, выбирал дорожки неторные, не ленился лезть через завалы, часто петлял, стараясь избежать встреч с немецкими патрулями. Порой приходилось прятаться. А как же без этого, если перед ними оказывалась колонна бронированных машин или взвод автоматчиков, пеших или на мотоциклах? Видели они и танки, утюжившие траками щебень…
Он потерял Вовку возле знакомой колокольни. Звонница, окруженная со всех сторон дымящимися, развороченными тяжелыми бомбами руинами, стояла незыблемым монументом. Чуть в отдалении виднелись обгорелые, с проваленными крышами, лишенные дверей и оконных переплетов кварталы обезлюдевших еще по осени домов. Они стояли рядами, вдоль сбегавших к Дону улиц, словно незахороненные мертвецы в безответной мольбе об упокоении, распахнувшие глотки дверных проемов.
Все пространство между звонницей и рекой было изрыто извилистыми ходами траншей. Тут и там виднелись воронки. Тяжелая бомба попала в одно из недавних захоронений, и дно его, и склоны были усеяны полуистлевшими останками. Дышать стало невозможно, и Костя кое-как замотал нижнюю часть лица марлевой салфеткой из индивидуального пакета.