После того как мы подорвали финансовое положение Фрэнка, нашим менеджером довольно долго был Тони Секунда. Кажется, нас познакомила Крисси Хайнд, которую я знал уже несколько лет. Крисси раньше была журналисткой и писала для New Musical Express, а меня всегда поражал тот факт, что, хотя сисек у нее толком не было, она очень неплохо играла на гитаре! Она правда была хорошей гитаристкой. Во время нашей дружбы она жила в сквоте в Челси, и я иногда заходил к ней поджемовать – мы играли до утра. До The Pretenders она играла в группе под названием The Moors Murderers, «Убийцы с болот». Со вкусом у них было очень плохо. Они выступали в черных закрытых капюшонах с острым верхом – никакого вкуса, что и говорить. К счастью, они так и не записали ни одного хита, иначе мы бы рисковали никогда не увидеть лицо Крисси – она ходила бы в черном капюшоне до пенсии.
Но вернемся к Тони Секунде. Тони раньше занимался делами The Move и Steeleye Span, и у него был в Англии лейбл Wizard Records. Он был очень интересным человеком… с научной точки зрения. Больной на всю голову псих. Он съездил в Перу и привез оттуда индейца, который всюду за ним ходил. Кокаином он практически питался – вынюхивал эту дрянь ложками. И он все время боялся, что его подслушивают: натуральный параноик. Постоянно бормотал себе под нос: «Гребаные шпионы! Всюду шпионы, подслушивают меня. Гребаные ублюдки!» А индеец стоит у него за спиной, скрестив руки на груди. Все это было очень странно.
Но Секунда придумывал совершенно безумные рекламные акции. Однажды по его наущению The Move принесли на фотосессию атомную бомбу – прямо посреди Пикадилли-Гарденс в Манчестере. В другой раз Секунда узнал, что ему придется отдать очень много денег налоговой службе. Он разменял двадцать тысяч фунтов на однофунтовые купюры и через люк в потолке Hammersmith Odeon высыпал их прямо в публику под конец выступления Steeleye Span. Он рассудил, что раз правительство все равно собирается отнять у него эти деньги, то можно подарить их людям, получив таким образом налоговый вычет. Еще одна его идея для The Move – порнографическая открытка с изображением британского премьер-министра Гарольда Уилсона, но эта затея вышла боком. Ему пришлось принести премьер-министру извинения и заплатить кучу денег – клевета, сами понимаете. Работая с Motörhead, он придумал нарисовать наш логотип на стене дома, стоящего у главной развязки на западном въезде в Лондон. На это ушел всего час – мы поставили леса, наняли десяток студентов-художников, и каждый из них сделал свой квадратик, – а чтобы убрать логотип, жильцам дома потребовалось три месяца. Так что целых три месяца у нас была первосортная реклама. И совершенно бесплатно!
Изначально я задумывал Motörhead как квартет, и мы попробовали еще несколько гитаристов. Одним из них был Ариэль Бендер, известный в то время как Лютер Гроувенор[37], – бывший гитарист Mott the Hoople и Spooky Tooth. Мы несколько раз порепетировали с ним, но из этого ничего не вышло. Он был приятный парень, просто не вписывался в нашу компанию. У него было другое чувство юмора, и я не мог себе представить, как буду месяцами разъезжать с ним в одном гастрольном автобусе. Так что мы играли втроем, пока не нашли Эдди Кларка… и в результате все равно остались втроем.
Фил и Эдди познакомились, когда делали ремонт в плавучем доме в Челси. Но к нам его привел не Фил, а Герти-Самолетик, работавшая администратором на репетиционной базе в Челси. Мы репетировали там бесплатно – если кто-нибудь заканчивал пораньше и оставалась пара свободных часов, мы живо заносили туда свой аппарат и пользовались этим лишним временем. Герти носила шляпу, украшенную пластмассовым самолетиком, отсюда и прозвище Герти-Самолетик. Она жила с Эдди, и именно она привела его на эту репетиционную базу. Мы решили попробовать его, и получилась дурацкая ситуация. Ларри запаздывал, поэтому мы с Эдди и Филом начали джемовать. Когда спустя несколько часов Ларри наконец объявился, у нас уже очень неплохо получалось. Ларри присоединился к нам, но играл так громко, что полчаса мы слышали только его. А потом он свалил и больше не возвращался: взял и ушел из группы. А ведь он сам постоянно убеждал нас взять в группу второго гитариста – поди пойми.
Но Motörhead всегда хорошо работает как трио, как тогда, так и сейчас. Когда в группе две гитары, приходится, скажем так, соблюдать границы: если гитаристы играют недостаточно слаженно (и к басу это, конечно, тоже относится), получается просто каша. А вот с одним гитаристом можно делать все что хочешь. В паре с Эдди я играл много странной херни, и это всегда работало.
С самого начала я стремился каждому придумать прозвище. Прозвища это хорошо, люди это любят. Так Эдди стал «Быстрым Эдди» Кларком, что абсолютно логично. Он же был быстрым гитаристом. Фил несколько месяцев назывался «Опасным», но хотя это прозвище ему подходило – он, несомненно, представлял большую опасность для самого себя! – оно не прижилось. «Грязным Животным»[38] его окрестила Байкерша Ирен. Фил и Ирен тогда уже жили вместе, так что она знала, о чем говорит.
Эдди и Фил были лучшие друзья – одно время Фил даже жил в доме у Эдди. Они были как братья, что имело свои отрицательные стороны, потому что они и дрались как братья. Один посмотрит, другой скажет что-нибудь – и начинается. Они избивали друг друга страшно. Постоянно этим занимались. Однажды мы ехали на концерт в Брайтон, и всю дорогу Фил и Эдди колотили друг друга. Когда мы приехали, у Фила стоял синяк под глазом, а у Эдди плоховато работала рука. Но когда пришло время выходить, я сказал: «Стоп. На сцену». Они отряхнулись, сказали: «Хорошо», и мы сыграли концерт. Затем, когда мы спускались со сцены, Фил дал Эдди сзади по шее, тот полетел на землю, и все началось по новой. В драке они стоили друг друга.
Наши фэны всегда считали Эдди самым спокойным членом группы, но на самом деле он был жестче, чем Фил. Когда в ход идут кулаки, он тот еще сукин сын. Помню, однажды они с Филом пришли мне на выручку. Один парень налетел на меня сзади в кабаке на Портобелло-роуд, и Эдди с Филом вцепились в него и в двух его приятелей, вышвырнули их за дверь и пинками погнали по улице! Мне самому ни разу не удалось кого-то из них ударить. Я не мог до них добраться, потому что все сделали Фил и Эдди. Кстати, через неделю тот парень из паба сломал о мою голову бильярдный кий! Вот были времена, да?
Этот новый состав Motörhead существовал несколько месяцев, когда Тони Секунда устроил нам запись сингла для лейбла Stiff Records. Летом 1976 года мы записали White Line Fever (эту песню мы сочинили все втроем) и Leaving Here для этой фирмы. Каким-то образом на United Artists об этом прознали, и они стали ставить нам палки в колеса, потому что официально наш контракт с ними еще действовал. К тому времени мы никак не общались с United Artists уже несколько месяцев – не знаю, почему им было не насрать. Но до 1977 года они не давали нам выпустить этот сингл, что портило нам все планы.
Остаток 76-го и начало 77-го мы провели, выступая то тут, то там: мы сыграли много отдельных концертов. Однажды в дискотечном клубе в Шрусбери – который назывался, Господи помилуй, Tiffany’s! – мы с Эдди оба упали на сцене, просто растянулись навзничь в полный рост. Там был такой скользкий пол из пластика, подсвеченный снизу. Но наши роуди помогли встать только мне – Эдди обращался с ними как хозяин со слугами, так что они оставили его на полу. Он лежал на спине в полной уверенности, что сейчас его поднимут, и совершенно напрасно. По дороге на другой концерт Фила что-то рассердило, и он пнул наш фургон так, что сломал палец. Настроение в группе было хуже некуда, все наши усилия уходили в пустоту. Мы голодали, жили в сквотах, а успех не приходил. Я был готов продолжать, но Фил и Эдди хотели все бросить. Это была не их группа, и у них не было такой преданности этому проекту, как у меня. В конце концов в апреле, после многочисленных споров, мы решили сыграть прощальный концерт в лондонском Marquee и на этом поставить точку.
Я тогда подружился с Тедом Кэрроллом с лейбла Chiswick Records. Я попросил Теда привезти мобильную студию, чтобы записать наше последнее выступление и оставить нашим фэнам своего рода сувенир. Привезти студию в Marquee у Теда не получилось, зато после концерта он зашел в гримерку и сделал нам предложение.
– Если хотите сделать сингл, я дам вам два дня на студии Escape в Кенте.
Мы отправились на Escape с нашим продюсером Спиди Кином – он когда-то играл в группе Thunderclap Newman, у которой был хит Something in the Air – первое место в Англии. За два дня мы записали одиннадцать песен без вокала. Мы все считали, что нет смысла делать сингл: пусть от нас останется хотя бы один целый альбом. Так что мы пошли напролом и за 48 часов, не прерываясь на сон, сыграли столько материала, чтобы хватило на альбом. Спиди Кин и звукорежиссер Джон Бернс держались на спидах, потому что не могли позволить себе пойти спать: времени не хватало, а они хотели сделать альбом так же сильно, как мы сами. Для одной только песни Motörhead они сделали двадцать четыре микса! Потом они меня спросили, какой вариант мне нравится больше всего – как будто их все упомнишь. Послушаешь три варианта, а после этого они уже все одинаковые. Я сказал: «Пошло все к черту! Вот этот берем!»
Тед приехал к концу второго дня, чтобы послушать две законченные песни, а мы ему показали одиннадцать незаконченных. Но когда он их слушал, стоя в углу комнаты, он отплясывал какое-то буги, и мы поняли, что он наш! Он дал нам еще несколько дней, чтобы записать вокал и добавить последние штрихи, и Motörhead стал нашим первым альбомом, который вышел в свет. К тому времени мы отвоевали у United Artists свою свободу и снова были в игре.
Всего мы записали для Chiswick Records тринадцать песен, и восемь из них попали на альбом. По большей части это был материал с On Parole, который мы записали заново: Motörhead, Vibrator, Lost Johnny, Iron Horse, Born To Lose и The Watcher. Еще мы записали две новые песни, White Line Fever и Keep Us On The Road, и песню Джонни Бернетта Train Kept A-Rollin’ (вы, наверно, знаете ее в версии Aerosmith – для них это был хит)