На первой же неделе тура мы были в Эдинбурге и сидели небольшой компанией в лобби отеля Crest: я, Эдди, Келли и вокалистка Girlschool Ким Маколиф со своим бойфрендом Тимом (он потом стал бойфрендом их барабанщицы Дениз Дюфорт – видите? Все рокеры одинаковые, независимо от пола). Не помню, где был Фил и остальные девушки из Girlschool. И я подкатил к Келли Джонсон, причем я больше никогда в жизни не подкатывал к девицам так по-идиотски:
– Хочешь, пойдем в мой номер и посмотрим The Old Grey Whistle Test?
Гребаный насос, это полный отстой, да? «Пойдем ко мне в номер и посмотрим телевизор». Но она сказала: «Давай», так что сами посудите! И мы пошли. А потом мне рассказали, что вслед за этим Ким перегнулась через стол к Эдди и тоже говорит:
– Пойдем к тебе в номер и посмотрим The Old Grey Whistle Test.
Эдди был смущен, но она встала и повела его к лифту, а Тим сидит тут же! Тим вышел из отеля, сел в фургон и уехал домой в Лондон, бросил девиц в отеле. Пришлось им дальше ездить в нашем фургоне, что меня полностью устраивало. Они были прекрасные люди с отличным чувством юмора.
Некоторые из них могли дать прикурить – Келли иногда вела себя как какой-нибудь Кит Мун: напивалась до темноты в глазах, а потом могла полезть в ванну и там упасть, ну и так далее. Потом Келли ушла из группы, потому что влюбилась в Вики Блю из The Runaways и переехала в Штаты. Вики помогла ей получить грин-карту, так что, может быть, они поженились? Когда у меня случилась эта короткая история с Келли, она еще не осознала свою гомосексуальность или бисексуальность. Но я тогда же понял, что что-то не так, она как бы слишком старалась, и это не работало. Хотя потом, когда они с Вики расстались, она вышла за какого-то мужчину, так что, наверное, я ее просто не привлекал! Ну и ладно. Она отличная гитаристка и очень симпатичный человек, а что именно она трахает, не имеет значения. Она мой старый друг – как и все девчонки из Girlschool. Я для них все что угодно сделаю.
Как обычно, я отвлекся, но, по правде говоря, тут мои мысли действительно начинают разбредаться, потому что следующие несколько лет я помню как-то смазанно. Так бывает, когда становишься успешным и играешь в рок-группе. Ты либо месяцами на гастролях, либо ты в студии, либо тебя водят в разные места – на телестудию, на радиостанцию и так далее, – и ты почти никогда толком не знаешь, где находишься. Все смешивается и выглядит одинаково.
Впрочем, некоторые события все же хорошо мне запомнились, например, финский фестиваль Punkahaarju, на котором мы играли в июне 1979 года. И дело не в том, что мы отлично сыграли. По правде говоря, сыграли мы просто отвратительно. Это все происходило на берегу озера, лес, сосны и березки – какой-то гребаный «Пер Гюнт», да? Публика была какая-то мрачная, мы плохо играли, звук был полный отстой, в общем, сплошное разочарование – слов нет. Уходя со сцены, мы думали: «О-о-о-о, какой ужасный концерт», и я сказал: «Давайте выбежим снова на сцену и разгромим аппарат». Я встал за своими стеками, бросился на них, и они обрушились: БА-БАХ! Эдди пытался так же обрушить свои стеки – боже, он этого совсем не умел. Эд никогда не мог нормально свалить стек. Потом Фил, наш ловкач, пронесся сквозь свою установку, но, по-моему, он сам себе причинил не меньше вреда, чем барабанам. Наш техник, Грэм, так возбудился, что столкнул портал прямо в толпу. И это еще не все.
Нам в качестве гримерки дали какой-то жуткий дом на колесах. В нем не было кондиционера, а лето там жаркое, всюду летают такие мелкие комары – летом Финляндия совсем не похожа на то обледенелое место, которым становится зимой. А еще в этом доме на колесах не было бухла – кошмар! В общем, мы жарились в этом тарантасе, а Крис Нидз, журналист из Zig Zag, почему-то расхаживал с деревцем в руке. Маленькое такое деревце, но, пытаясь с нами пообщаться, он пробил им окно. Наверное, он и думать забыл, что оно у него в руке. Стало понятно, что этот самый дом на колесах мы уже испоганили и хорошо бы этот факт замаскировать – спустить его на воду и поджечь, в общем, устроить ему похороны, как у викингов. Он отправился в последний путь совершенно замечательно: отплыл от берега, изрыгая пламя и клубы дыма – совсем как у короля Артура – и пошел ко дну. Захватывающее зрелище. Это еще не всё.
Вернувшись в отель, Фил и Эдди вытащили из своего номера всю мебель и расставили ее в саду. Все стояло на своих местах, прямо как в отеле, только снаружи – как я сказал, лето в Финляндии жаркое. В автобусе по дороге в аэропорт мы устроили побоище едой. Мы были вынуждены это сделать, потому что водитель сказал нам со своим решительным финским акцентом: «Что-нибудь случалось с моим автобусом, делает грязно, тогда приходит проблема!» И тотчас по всему автобусу полетели пакеты с едой. Выглядело это все как полный разгром – повсюду фрукты, яйца, – хотя автобус на самом деле не пострадал. Затем, когда мы приехали в аэропорт и прошли на таможенный контроль, действительно началась проблема.
– Кажется, вы сделали что-то очень ужасное на Punkahaarju, – сказал мне таможенник.
– Это не я, офицер!
– Пройдите сюда, пожалуйста.
Меня посадили в какую-то комнатку и забрали паспорт. И все остальные по одному собрались там же. Нас всех, и группу, и технический персонал, посадили в тюрьму, кроме Риша – техника, который также рулил звук в зале. Он поселился в отеле под именем Риш, а по паспорту его звали иначе, и его спокойно пропустили, он сел в самолет и улетел домой, и не мог взять в толк, почему все места вокруг него не заняты. А мы три-четыре дня проторчали в финской тюрьме. Нам даже читать было нечего – на всех имелся один номер Melody Maker, и я прочитал его буквально от корки до корки. Я читал даты, номера страниц, рекламу, каждое гребаное слово. И еда была дерьмо.
В конце концов нас депортировали. Нас посадили на самолет до Копенгагена, а там нас ждала пересадка до Лондона. Первый полет прошел нормально, правда, Эдди тут же вылил свою водку с апельсиновым соком за шею женщине, сидевшей спереди: мы праздновали свое освобождение. Потом мы сели во второй самолет, и перед отправлением к нам подбежал командир экипажа:
– Я слышал о вас, вас депортировали из Финляндии, – прорычал он. – Если вы что-нибудь устроите в этом самолете, в Лондоне вас арестуют.
Так что всю дорогу до Лондона мы сидели тихо, но, когда приземлились, у самолета ждали копы. «Блядь!» – подумали мы. А они взяли и арестовали командира! Оказалось, что он вел самолет пьяным, – что тут скажешь.
Через пару недель после нашей экскурсии в Финляндию мы вернулись в студию и начали работать над новым альбомом, Bomber, с Джимми Миллером. К тому моменту он совсем съехал с катушек, и это было уже слишком. Он говорил, что быстро сходит в туалет, сидел там час, а потом клевал носом. Однажды он пошел в туалет и не вернулся – мы пошли посмотреть, а он просто исчез! Видимо, он встречался со своим дилером, мы нашли его в машине – он сидел за рулем и спал. Даже когда он был на месте, он фактически отсутствовал. Когда был готов предварительный микс альбома, мы скинули его на четвертьдюймовую пленку, чтобы послушать результат. Пока мы все это устраивали, Джимми дремал в кресле, а когда зазвучала музыка, он вздрогнул, проснулся, увидел нас и принялся двигать фейдеры туда-сюда – как будто занят делом! А пленка даже не шла через пульт: одно это выглядело подозрительно. Бедняга – он умер несколько лет назад. Очень жаль. Хороший был мужик на самом деле.
Забавно (а может, как раз логично), что на Bomber записана одна из моих первых антигероиновых песен, Dead Men Tell No Tales (на концертах она также известна под названием Dead Men Smell Toe Nails[41]). Правда, она не про Джимми, а про другого человека. Еще Bomber – единственный альбом, на котором одну песню, Step Down, поет Эдди. Он ворчал, что вся слава достается мне, но сам ничего с этим не делал. Меня достало его нытье, и я сказал:
– Так, на этом альбоме одну песню поешь ты.
– Нет-нет, – запротестовал он, – я не умею петь, старик. У меня ни хера нет голоса…
– Ты прекрасный певец, старик, давай – вставай к этому гребаному микрофону.
И он это сделал, ворча и матерясь. Заставить его петь эту песню на концертах было не легче, чем драть зубы. Он это терпеть не мог, но вообще-то наш Эдди хороший певец. Не понимаю, почему он пел так редко. Потом, когда у нас играл Вюрзель, он тоже отказывался петь, а ведь у него тоже неплохо получалось. Причем во всех других своих группах он пел. Ну и хер с ними – я давно уже пришел к заключению: если ты гитарист, с тобой что-то не так. Они все время ноют про то, как занимаются настоящим искусством и никогда не получают заслуженного признания, а себя они считают главной движущей силой в группе – а если речь идет о моей группе, то это уже опасно.
В целом Bomber – хороший альбом, хотя там есть пара дурацких песен, например, Talking Head. Bomber, Stone Dead Forever, All The Aces – это все хорошие песни. Lawman мы неожиданно сделали в довольно медленном темпе – получилось весьма симпатично. Bomber это переход от Overkill к нашему следующему альбому, Ace of Spades, и в этом, собственно говоря, его смысл. И еще он поднялся до 11-й строчки в чартах, так что в плане успеха мы сделали еще один шажок вверх.
Пока мы записывали Bomber, мы ненадолго оторвались от процесса, чтобы выступить на фестивале в Рединге. Мы играли в один вечер с The Police и Eurythmics[42]. Чем хорош был тогда Редингский фестиваль – там играло очень много совершенно разных групп. Рок-н-ролл тогда еще не стал мутью, разделенной на тысячу категорий, как сейчас. Мы в тот год продавали на концертах флаги Motörhead, и в тот вечер они в изобилии развевались над головами у публики, к вящему неудовольствию некоторых особенно претенциозных критиков.
После Рединга мы закончили сводить Bomber, и Bronze Records устроили нам вечеринку в честь выпуска альбома в лондонском клубе Bandwagon Heavy Metal Soundhouse. Это было ужасно – я всегда ненавидел эти штучки. Твоя роль заключается в том, чтобы целый вечер всем угождать, что невозможно и к тому же здорово неприятно. Фальшивое дерьмо – вот что это такое. Нас гораздо больше радовала перспектива снова поехать в тур: несколько дат в Германии, куда мы ехали впервые, а потом снова концерты по всей Англии. А еще у нас на сцене появилась новая игрушка – наша знаменитая конструкция для прожекторов в форме бомбардировщика.