Но вернемся к нашим делам, то есть к мерзким делишкам музыкальной индустрии. Одна из главных причин моего переезда в Лос-Анджелес – желание быть поближе к нашему лейблу. В Лондоне мы встречались с Джерри Гринбергом, главой WTG Records, и он проявил большой интерес к нам и обещал всячески нас поддерживать. Но я сразу решил: мне надо быть на месте. Если Motörhead подписаны на американский лейбл, я не могу сидеть в Англии, потому что это никогда раньше не работало. К тому же тогда с нами впервые заключили контракт на запись нового альбома – до тех пор американцы просто издавали у себя альбомы, которые мы уже сделали для английских лейблов. Так что мне было важно самому приглядывать за нашими делами.
С самого начала я понял, что моя настороженность небезосновательна. Когда я приехал, меня первым делом пригласили на бранч в офисе лейбла – бранч! Что это, нахрен, такое – бранч? Они что, не знают, как пишется слово «ланч»? У них проблема с буквой «л»? И знаете, из чего состоял этот супер-важный приветственный бранч? Нам просто доставили китайскую еду в судках из фольги: «Лемми, хочешь еще кисло-сладкой свинины? Здорово, что ты с нами, старик! Motörhead всегда были одной из моих любимых групп!» Ха! Никто из них в жизни не слышал ни одной нашей песни, разве что они быстренько ознакомились с нашим материалом на неделе перед встречей. Это такое дерьмо, и все совершенно очевидно, а они еще думали, что я не вижу их насквозь. Там почти все были старожилы музыкальной индустрии, которых недавно запихнули на новый лейбл. Ни одного свежего, энергичного, увлеченного лица.
При всем при этом я хочу сказать, что с Джерри Гринбергом было хорошо иметь дело, как и с его ассистентом Лесли Холли. Благодаря Лесли нам разрешалось использовать телефон в офисе лейбла, чтобы договариваться о концертах и искать нового менеджера. Сами мы никогда бы не смогли себе позволить все эти телефонные звонки за океан, так что это реально спасало наши задницы. Мы не понимали одного: они наебывали и нас, и самого Джерри Гринберга! Теперь я думаю, что Sony использовала WTG Records для списания налогов, потому что все эти гребаные менеджеры, казалось, делали все возможное, чтобы этот лейбл – и, значит, все, что Motörhead делали для лейбла, – приносил одни убытки. Впрочем, давайте смотреть правде в глаза: когда это рекорд-лейблом не управляла кучка придурков? Как эта история с большими коробками для компакт-дисков, которая как раз разворачивалась, когда мы были на Sony. Вокруг этих коробок шли нешуточные битвы – это была одна из самых неудобных упаковок в истории человечества, и некоторые сотрудники Sony теряли работу из-за того, что длинные коробки вышли из употребления! Одно это показывает, что с музыкальной индустрией что-то не в порядке. Да ну их к черту – можете считать меня старомодным, но я все равно всегда предпочитал компакт-дискам винил.
Но довольно о тупости лейблов (и о китайских бранчах) – мой переезд в Лос-Анджелес не остался незамеченным. Когда мы заключили контракт с WTG и я приехал сюда жить, о нас все заговорили. Моя фотография появилась на обложке журнала Bay Area Music, и меня приглашали на вечеринки. Это было здорово – снова на время оказаться в центре внимания. И мы вскоре оправдали весь этот хайп (пусть и кратковременный), сделав один из лучших альбомов в нашей карьере.
Но не успели мы даже засесть в студии, как у нас вышла еще одна пластинка, причем вопреки нашему желанию. Наш бывший менеджер, Дуг Смит, выпустил ту самую запись концерта в честь десятилетия группы. Еще тогда же, в 1986 году, мы сказали Дугласу, что видео будет достаточно и мы не хотим выпускать аудио-версию, и с тех пор он держал эти пленки у себя. Но как только мы ушли от него, он поступил с ними, как хотел. Конечно, это была чистая попытка срубить бабла. Мы попытались дать ему по рукам, добившись судебного запрета, и это на некоторое время его притормозило. Но в конце концов мы махнули рукой; дальнейшая борьба требовала слишком много усилий. К тому же, как я сказал, мы работали над новой пластинкой, так что нам и без того было чем заняться.
Но мы же Motörhead, так что дело просто не могло пройти совсем гладко. Нашей первой проблемой был Эд Стейсиум, которого мы изначально выбрали продюсером альбома. Мы успели записать с ним четыре песни, прежде чем решили, что ему придется уйти из проекта. Понимаете, он переступил черту. Мы слушали микс песни Going to Brazil, и я говорю: «Сделай-ка вот эти четыре дорожки погромче». Он так и сделал, и мы услышали какие-то гребаные клаве и тамбурины – видимо, после очередной сессии он пошел в студию один и дописал в песню всю эту херню. Он совершенно точно сделал это в наше отсутствие! Это был очень странный поступок, и мы его уволили. Вместо него мы наняли Пита Солли, и он отлично сделал свою работу.
Некоторые песни на 1916, например, Love Me Forever и 1916, сильно отличаются от всего, что мы делали прежде, но мы не старались меняться нарочно; это получилось само собой. Большой переменой стал мой переезд в Штаты, и дальше мы просто работали в этих новых условиях. Но на 1916 много и таких песен, каких от нас ожидали наши фэны, – только, конечно, еще лучше, чем они ожидали. Например, I’m So Bad – громкая рок-н-ролльная песня с бессмысленным текстом, Motörhead в чистом виде. Странно другое: какая-то журналистка из Melody Maker написала, что текст этой песни – сексистский! Не знаю, с чего она это взяла.
Я занимаюсь любовью с горными львами
Сплю на раскаленных докрасна железных клеймах
Я иду – земля дрожит
Моя постель – клубок гремучих змей —
вот скажите мне, как в этом можно усмотреть угнетение женщин?
Затем имеется песня Going to Brazil, в которой я даю волю своей фанатичной любви к Чаку Берри. Ramones, самая быстрая (и короткая) песня на альбоме, изначально была довольно медленной. Потом я сказал: «Давайте сыграем ее побыстрее», и получились настоящие Ramones – так все и вышло. И хотя Angel City посвящена жизни в Лос-Анджелесе, я написал текст до того, как переехал.
Я буду жить в Л.А., пить день напролет
Буду лежать у бассейна, и пусть за это платит рекорд-лейбл —
это недалеко от истины!
Я надеру всем задницу, буду плеваться битым стеклом
Я во всем стану круче всех —
это одна из таких песен, которые я сочинял и катался по полу от смеха. Я сидел один в комнате и ржал как конь. Еще мы добавили в эту песню саксофон – это было что-то новенькое.
Но некоторые другие песни сильно всех удивили (спешу добавить: в хорошем смысле). В Nightmare/The Dreamtime и 1916 главную роль в аранжировке играют клавиши, что было очень необычно для Motörhead, да и для любой тяжелой группы в 1990 году. Более того, в 1916 есть виолончель, а гитар нет совсем. Сначала я написал текст, а потом уже музыку. Речь идет о битве на Сомме в ходе Первой мировой войны, но меня часто спрашивают, не имел ли я в виду Пасхальное восстание в Ирландии, которое тоже случилось в 1916 году. (Ирландцы постоянно поют про 1916 год, резню у дублинского почтамта и так далее.) Но на самом деле я был в Англии, смотрел по телевизору передачу о Первой мировой войне, и когда речь зашла о битве на Сомме, у меня мозги вскипели. Еще до полудня были убиты девятнадцать тысяч англичан, целое поколение выкосили за три часа – только подумайте об этом! Просто ужас – в трех-четырех городах на севере Ланкашира и на юге Йоркшира целое поколение мужчин было уничтожено без следа. И в этих городах до сих пор заметны последствия – их население так с тех пор толком и не восстановилось. Например, Аккрингтон в Ланкашире – от него практически ничего не осталось. В этой передаче продюсеры привели пять ветеранов на поле битвы. Один из них, ему было лет девяносто, сказал:
– Нам велели идти, а не бежать, и мы пошли через поле, и все ребята вокруг меня легли на землю. Я подумал, что, наверное, сзади прозвучал какой-то приказ, который я не расслышал. А потом я понял, что все они мертвы.
Англичане тогда убили больше англичан, чем немцы. Гинденбург, который позже стал президентом Германии, сказал: «Они были львами под предводительством ослов»[65]. И я написал песню об этом. Но к этой песне у меня двоякое отношение. Мне написал один парень, он рассказал, что включил запись своему деду, который воевал там, и пока песня играла, старик плакал не переставая. Для меня как для автора это очень лестно, но я не уверен, что мне нравится получать творческое удовлетворение от того, что я так сильно кого-то расстроил. Но это потрясающе – протянуть руку в прошлое и так сильно тронуть чьи-то чувства.
Мы были довольны тем, как получилась запись 1916. С оформлением дела обстояли не так хорошо, потому что люди с лейбла запустили туда свои грязные лапы. В таких случаях можно почти не сомневаться в том, что все получится отвратительно. Bronze Records сделали то же самое с Overkill. Тогда мы все собрались в комнате для совещаний, столы оттуда вынесли, и там стоял мольберт, освещенный лампами на потолке. Они сняли с мольберта ткань – торжественное открытие, – и мы увидели блок двигателя мотоцикла, а на нем обнаженный женский торс. Женщина была покрыта красной краской, а фон был синий. Это был полный отстой. И чувак с лейбла говорит:
– Вот! Что думаете?
Я взял эту херню в руки и говорю:
– Вот это вот – лучшее, на что вы способны?
И вышвырнул ее в окно. Думаю, он догадался, что я не в восторге! И если посмотреть на обложку Overkill, вы не найдете там ни двигателя, ни голой женщины – там один из классических рисунков Джо Петаньо. В общем, с 1916 у нас возникла та же проблема. Нам показали пять набросков, и все были чудовищны. Мы отослали их обратно, невзирая на стоны, жалобы и истерики художественного отдела лейбла – можно было подумать, что мы имеем дело с младшеклассниками! В результате Sony поручила оформление кому-то другому, что нас вполне устраивало. Но несмотря на все наши усилия, они сумели облажаться: на обложке 1916 можно найти все европейские флаги,