Кроме того, что Микки прекрасный барабанщик и обладатель роскошной блондинистой шевелюры, он еще и яркая личность, просто чудо что такое. Самомнение у него еще больше моего, а это кое-что да значит! Но он способен посмотреть на себя с юмором, поэтому все в порядке: если бы он не был способен смотреть на себя с юмором, он был бы попросту невыносим. Он такой искрометный персонаж, что я хохочу до колик. Он всегда знает, что делает: например, стебется над стайкой девушек, а потом ловит мой взгляд, и мы просто ржем. Но иногда у него появляется ложное чувство безопасности. Однажды во Франции мы каким-то образом оказались в борделе на кораблике – там было много таких плавучих борделей. Мы с Микки, Филом Кэмпбеллом и несколькими роуди пошли туда, потому что больше пойти было, в общем, некуда – мы думали, это стрип-клуб, но оказалось, что это публичный дом: во Франции это одно и то же. Там подавали только шампанское, и я ничего не пил, но остальные пили. И в конце нашего визита нам принесли счет на какую-то астрономическую сумму – типа 200 000 этих гребаных франков! Микки натурально метал громы и молнии, он орал: «Я, блядь, не буду им платить!» – с сильным шведским акцентом, который проявляется у него, когда он выходит из себя. Они сразу позвали копов, а французские копы ненавидят англичан еще больше, чем своих соотечественников. Появляется полицейский спецназ CRS, чуваки вооружены до зубов, а Микки орет на них: «Почему вы здесь? Это же гребаный бардак! Вы, блядь, участвуете в этой подставе! Сраные лягушатники!» – и так далее. Один из копов держит его на мушке, а Микки рвет рубашку на груди и вопит: «Давай! Пристрели меня!» А мы его уговариваем: «Остановись, приятель, он тебя правда пристрелит. Он хочет тебя пристрелить». В конце концов нам удалось вытащить его наружу. Он вломил ногой по полицейской машине, а копы стоят прямо у него за спиной, но ему все это в конце концов сошло с рук – наверное, они не захотели связываться с таким психом. И шампанское, наверное, было не очень хорошее – обычно после четырех стаканов Микки уже не стоит на ногах.
Вообще у нас нет никаких проблем с Микки. Он действительно часть группы – не как Брайан Робертсон, который строил из себя приглашенную звезду, – и он хочет во всем принимать участие, что очень хорошо. Правда, иногда в гастрольном автобусе он врубает музыку на полную мощность прямо среди ночи, когда все спят. Мы с Филом обычно выбираем себе места подальше от передней площадки! Но это очень маленькая цена за то, что мы получаем, имея в группе Микки.
Ну ладно, нужно вернуться назад и рассказать о записи March ör Die, потому что помимо смены барабанщика в то время еще много чего происходило. Скажем, в Лос-Анджелесе произошли беспорядки после вынесения вердикта по делу Родни Кинга[69]. Мы были в студии Music Grinder в восточной части Голливуда – прямо на Голливудском бульваре – и записывали Hellraiser, что было очень уместно[70]. Я как раз записал партию вокала, а в комнате отдыха стоял телевизор, по которому показывали горящий дом. Я выглянул в окно и увидел этот самый дом с другой стороны! Это было на той же улице! Повсюду что-то горит, люди носятся туда-сюда – полный хаос. Микки тоже был в студии, и он кричал: «Моя машина! Тут стоит моя машина!», а сотрудник студии вошел к нам и сказал: «Сегодня, парни, нам придется закончить пораньше». Как видите, мы были не очень озабочены историческим значением этих событий. Мы отправились домой – оказалось, что на четыре дня ввели комендантский час – и ехали словно по зоне боевых действий. Как я услышал позже, протестующие дошли до «Беверли-центра», но не до самого Беверли-Хиллз, куда, если хотите узнать мое мнение, было бы логично идти, если тебя угнетают. Ну, вы понимаете, «смерть аристократам» и так далее. Но нет – они дрались друг с другом, что, по-моему, очень глупо. Негры нападали на корейцев; что это за херня вообще? Плевать, что корейцы всем хамят у себя в лавочках, – вас же никто не заставляет ходить в эти лавочки, правда? Делай свои дела где-нибудь в другом месте! А потом они начали сжигать собственные магазины; умно придумали, да? В довершение всего, это все снимали репортеры и полицейские со своих вертолетов, а эти бунтари приветливо махали в объективы и говорили что-то типа: «Привет! Я вот тут ищу какие-нибудь вещички!» Я хочу сказать, ведь первое правило мародера – чтобы тебя за этим не застукали, так? Эти люди больше хотели попасть в телевизор, чем быть свободными. Долбаные идиоты – им всем место за решеткой, вот что я думаю!
Еще у нас появился новый менеджер, Тодд Сингермен. Вот это имело историческое значение для Motörhead. Не помню, как нас с ним познакомили, но однажды Тодд просто появился у меня дома. Он отказывался уходить, пока я не позволю ему стать нашим менеджером. Я даже не знаю, почему он прицепился именно к Motörhead – раньше он о нас никогда не слышал.
– Я хочу быть вашим менеджером, – сказал он мне, а я ответил:
– Но у тебя нет никакого опыта.
– Не беспокойтесь, – говорит он, – я раньше работал у одного конгрессмена.
Парень был реально одержимым! Я не шучу – он приходил каждый долбаный день, звонил в дверь:
– Привет, это Тодд!
– Ох, блядь!
Но он всюду возил меня на машине, водил на вечеринки и так далее – показывал, значит, какая от него большая польза. В конце концов он меня взял измором. Сотрудничество с Дугом Бэнкером у нас не заладилось, и я знал, что нам нужен кто-то другой, так что сказал своим парням: «Послушайте, нам нужен новый менеджер», и они сразу навострили уши, потому что вот уже некоторое время доставали меня просьбами избавиться от Дуга Бэнкера. Я и говорю: «У меня есть на примете один парень, Тодд Сингермен. Думаю, он бы нам подошел». Вюрзель отнесся к нему подозрительно – после Дуга Смита он уже никому не доверял. Жизнь может сделать такое с человеком, сами знаете. Но Тодд пришел, уболтал нас, и мы его взяли. Он в поте лица добывал эту работу, а теперь, когда он ее получил, ему приходится потеть еще больше! Каждый раз, когда он жалуется на завал в работе, я просто говорю ему: «Слушай, старик, ты сам вызвался делать эту работу. Ничего не попишешь!» И он все делает наилучшим образом. Тодд настоящий боец, а как раз такой человек нам и нужен. И он упрям как бык – это я о нем узнал первым делом!
На фоне всех этих событий (а дальше – больше!) мы и записали March ör Die. Мы снова позвали Пита Солли, но, как часто случается с нашими продюсерами, во второй раз он не так хорошо справился, как в первый. Кажется, камнем преткновения стал заглавный трек: он сделал свою версию March ör Die и настаивал на ней. Я хотел кое-что в ней поменять, а он совсем мне не помогал. Он просто сидел, положив ноги на стул, и оставил всю работу звукорежиссеру. Я решил, что это какое-то дерьмецо. Вот почему March ör Die не получилась. А она должна была получиться: это был шикарный трек, и у меня на пленке хранится пара дублей, которые гораздо лучше, чем версия на альбоме. Остальные песни вполне хороши, например, Stand и You Better Run. Лейбл просил нас записать кавер на какую-нибудь классическую рок-песню, и, кажется, Фил Кэмпбелл предложил сыграть Cat Scratch Fever Теда Ньюджента. Откровенно говоря, наша версия нравится мне больше, чем версия Ньюджента – у него она звучит тоненько, на мой вкус. Наша запись уделывает его собственную версию одной левой – но нашу, конечно, никто не помнит. В целом, по-моему, March ör Die – недооцененный альбом. Вы, наверное, подумаете, что я собираюсь обвинить в этом наш лейбл, и не ошибетесь.
Пока мы делали этот альбом, лейбл WTG умирал. Каждый раз, когда мы заходили к ним в офис, там было все меньше и меньше людей, а к моменту выпуска альбома там остались только Джерри Гринберг и Лесли Холли. Но про то, как к нам относились в материнской компании, Sony, все стало понятно по истории сингла с March ör Die, I Ain’t No Nice Guy. Он был обречен на успех: во-первых, это была отличная песня, и так как это баллада, у нее был серьезный потенциал на радио. Во-вторых, я пригласил Оззи спеть ее вместе со мной. Он вообще хотел забрать эту песню себе, но я ее не отдавал (наверное, надо было разрешить – так ее услышало бы больше людей), так что я привел его в студию, и он дописал свой вокал. Наконец, Слэш из Guns N’ Roses записал в ней гитарное соло; он однажды зашел к нам на студию, опрокинул несколько стаканчиков и записал пару дорожек гитары. Кстати, Слэша я очень люблю. У Guns N’ Roses плохая репутация, но он очень милый, очень настоящий парень. Так вот, у нас была отличная песня, записанная при участии двух популярнейших музыкантов в тяжелом роке. Джерри с лейбла WTG знал, что это отличная песня. Она никак не могла провалиться – разве что если бы наш лейбл принялся нарочно ее саботировать. Но именно это и произошло. Это был худший кошмар любой рок-группы.
Вообще-то I Ain’t No Nice Guy стала хитом на радио, но мы это сделали сами, без какой-либо помощи со стороны Sony или их отдела маркетинга в Epic. Мы попросили их отправить эту песню на радиостанции формата AOR (альбомный рок), но они этого не сделали. Они заявили: «Мы обращались на радиостанции, но они не хотят ее ставить». Мы знали, что это наглая ложь, потому что наши менеджеры сумели поставить песню в эфир; один парень из нашей команды, Роб Джонс, и еще один чувак, которого мы наняли, обзвонили все нужные радиостанции. С двух телефонов за два месяца мы связались с 82 станциями формата AOR. И на всех этих радиостанциях нам ответили, что Sony не присылали им эту песню: эти люди понятия не имели, что она вообще существует, пока мы им не рассказали! I Ain’t No Nice Guy заняла 10-е место в радио-чартах, а Sony не сделали ни одного телефонного звонка – только представьте себе, что могло бы получиться, если бы они приложили хоть малейшее усилие для ее продвижения! Но нет: в действительности они попытались запретить ставить ее в эфире. Кто-то из сотрудников лейбла, отвечавших за связи с радио, позвонил на одну станцию в Канзас-Сити и сказал: