Она весела, общительна, любит попеть и поиграть на гитаре. Она знает, что красть нехорошо, ей это много раз говорили, но она на этой мысли не останавливается и сама ничего плохого в краже не видит. Иногда она как будто устает от воровской деятельности, и ей приходит в голову мысль бросить это занятие, но, по-видимому, это – так, на словах, лишь минутное настроение, испытываемое ею в тюрьме и подсказываемое беспокойностью жизни вора, которому вечно приходится бояться и остерегаться, что, несомненно, многих воров сильно утомляет. Но никаких планов в направлении удаления с преступного пути она не делала. На вопрос, почему это так, она отвечает ссылкой на свое крайнее легкомыслие и слабохарактерность; благодаря последней ее старые знакомые воры легко увлекают ее за собой и заставляют бросать мысль об оставлении воровского занятия. Она действительно непредусмотрительна и легкомысленна, но, кроме того, любит жизнь, полную одними лишь развлечениями и чувственными наслаждениями, без регулярного, планомерного труда, с «вольными» деньгами и без такого порядка, который заставлял бы себя более или менее продолжительное время держать в руках и к чему-либо принуждать; именно эта страсть к жизни, лишенной такого порядка, такой самодисциплины, к жизни бесшабашной и веселой и сделала то, что все усилия ее родных вернуть ее к нормальной, честной жизни оказались совершенно бесплодными, а предложения ее товарок и любовников на кражи не встречали с ее стороны никогда отказа. Известную долю участия в выработке ее легкомысленного, порывистого и нетерпеливого характера надо отвести и алкогольной наследственности и тому внутреннему разладу, который царил в семье благодаря постоянному пьянству отца. Рано лишившись матери, Анна была лишена заботливого домашнего воспитания, которое приучало бы ее постепенно к трудовой жизни и создало бы у нее круг интересов, способных более или менее противодействовать соблазнам преступления. А к этому присоединилось еще систематическое развращающее влияние жилицы, приучавшей девочку к кражам. Старшие, по-видимому, не особенно интересовавшиеся Анной, просмотрели это влияние и дали ему пустить глубокие корни. Анна, несомненно, ленивая, с трудом поддающаяся приучению к планомерной и сколько-нибудь длительной трудовой деятельности, а тут, вместо этого приучения, было систематическое развращение ребенка. Интересно отметить еще две черты этой женщины: она, во-первых, не любит детей и никогда не желала их иметь, беременна была три раза и делала себе аборты; во-вторых, алкоголя она не переносит, у нее поднимается от него рвота. Кокаин же ей нравится: «занюханная можешь делать все, что нужно, даже такое, что без этого ни за что не сделаешь». Но последнее время она стала плохо себя чувствовать и от кокаина и стала его избегать.
В высшей степени ярким типом профессионала бандита является Василий Котов. Есть основание думать, что не все его преступления были раскрыты, но вот краткий перечень тех, которые удалось раскрыть.
Осенью 1917 года в Гжатском уезде Смоленской губ., в селе Островцы, была убита семья церковного старосты. Всего было убито из револьвера три человека.
Осенью 1918 года в г. Гжатске, в Акушерском переулке, было убито из револьвера двое граждан.
Зимой того же года, в четырех верстах от Гжатска, в имении Шлегерс убиты из револьвера владелица хутора и ее дочь.
В ночь с 23-го на 24 ноября 1920 года в г. Курске убита топором семья Макара Лукьянчикова из пяти человек.
В январе 1921 года в Курске была убита топором семья одного китайца и несколько пришедших к нему гостей, всего 16 человек. Немного позднее, в том же Курске, убита семья из шести человек.
В начале осени 1921 года в Гжатском уезде были убиты топором женщина, мужчина и двое детей.
Осенью же 1921 года в Можайском уезде Московской губ. была убита семья хуторянина Соловьева из пяти человек.
Осенью же 1921 года близ Вязьмы было совершено разбойное нападение на церковного старосту одной сельской церкви.
В январе 1922 года в Курске была убита из револьвера семья неизвестного по фамилии «хромого» гражданина из пяти человек.
Около того же времени в Гжатске была убита семья Мешалкиных из двух лиц.
В 20-х числах января 1922 года в г. Гжатске из револьвера были убиты супруги Тихоновы.
В феврале 1922 года близ Москвы, на Поклонной горе, убита топором семья Морозова из шести человек.
Зимой 1922 года убито молотком на хуторе Разговорова, в Гжатском уезде, три человека.
В феврале 1922 года в Москве, на Красносельской улице, убиты муж и жена Малец и их жильцы, всего четыре человека.
Летом 1922 года на хуторе Федотова убита одна старуха.
20 июня 1922 года в Боровском уезде Калужской губ. была зарублена топором семья и работники хуторянина Лазарева – всего 16 человек, причем на месте преступления оставлены два окровавленных топора.
17 сентября 1922 года в Гжатском уезде, близ станции Батюшково, вырублена семья хуторянина Яковлева из шести лиц, причем одна из жертв – девочка 15 лет – перед убийством была изнасилована.
Раньше, 2 мая, близ станции Шаликово, Верейского уезда, убита топором семья Поздняк, всего восемь человек, и три проходивших мимо хутора охотника.
8 мая 1922 года в Воскресенском уезде Московской губ. убита семья Суздалевых из пяти человек и бывшие у них трое гостей, все убиты большой гирей, завернутой в полотенце, а затем всем было перерезано горло.
Через несколько дней, 15 мая, близ станции Нара, Нарофоминского уезда Московской губернии, убита топором семья хуторянина Иванова из 13 лиц.
В сентябре 1922 года Котов убил своего ближайшего сподвижника – Морозова.
Таков – несомненно, неполный – список подвигов котовской шайки или, вернее, котовских шаек, так как все эти преступления Котов совершал в компании с разными лицами, часто с многократно судившимися, старыми каторжанами. В последних убийствах соучастниками его были, между прочим, карманные воры Гаврилов и Борисов, несколько членов крестьянской семьи Крыловых и, затем, бывший каторжанин Морозов-Саврасов, с которым он познакомился летом 1921 года. С декабря 1921 года Котов сошелся с Серафимой Винокуровой, которая также принимала участие в некоторых его нападениях.
Общее число убитых Котовым и его соучастниками, по данным уголовного розыска, достигает 116 человек, но в действительности оно было, вероятно, гораздо более.
Просматривая приведенные выше данные, сразу можно сделать несколько интересных выводов.
Во-первых, деятельность Котова носит яркую печать упорной преступности бандита-профессионала. Он совершает одно убийство за другим; в мае, напр., 1922 года в течение первой половины месяца им организовано было три кровавых нападения. Во-вторых, его нападения происходили на территории нескольких губерний, требовали постоянных разъездов и быстрой организаторской деятельности. Уже одно их территориальное распределение говорит, что Котов был энергичным и быстро действовавшим организатором, которому некогда было долго задумываться над своими планами и колебаться их осуществлять. В-третьих, нападения Котов делал главным образом на одинокие хутора, расположенные вблизи станций, или в отдаленных частях городов. Очевидно, он действовал строго рассчитано, внимательно взвешивая риск своей деятельности, не гонялся за первым мелькнувшим кушем, который можно украсть. Он действовал, так сказать, с большой выдержкой, и этим отчасти объясняется, что в течение нескольких лет он оставался неуловимым. Надо добавить, что этой выдержкой Котов в значительной мере обязан своему большому уголовному прошлому. Он – старый преступник. По его словам, его первая судимость относится к 1904 году. Он был тогда еще мальчиком в трактире и судился в Гжатске за растрату данных ему в трактире для оплаты марок, за что будто бы был приговорен к трем месяцам тюрьмы. Затем он судился за кражи в 1912 году, был приговорен к лишению особенных прав и к исправительным арестантским отделениям; в 1914-м и 1916 годах судился за кражи с взломом и приговаривался к исправительным арестантским отделениям. Революция застала его в тюрьме в Петрограде отбывающим это наказание; по амнистии 1917 года он был освобожден. По освобождении он некоторое время занимался мешочничеством, а затем, как показывает вышеприведенный список его преступлений, стал заниматься бандитскими нападениями. Таков, так сказать, его послужной список. Постараемся теперь заглянуть в его внутренний мир.
Василий Родионович Котов происходит из крестьян Смоленской губернии. Во время суда над ним ему было 38 лет. Его родители занимались крестьянским хозяйством и жили, по его словам, не хорошо, не плохо, – «как все крестьяне живут». Семья состояла из родителей и еще, кроме Василия, из четырех братьев. Отец судился за неоднократно совершенные им кражи из лавок и амбаров, не раз сидел в тюрьме и отбывал четыре года исправительных арестантских отделений. Братья почти все также судились за кражи. Родители его оба пили, но, по его словам, «не шибко». Воспитывался Василий дома у родителей, пока его не отдали в город, в мальчики, в трактир. Но сносного воспитания, как видно уже из биографических сведений о его родителях, он в семье не получил. Его не научили никакому ремеслу и не отдали в школу. Он почти безграмотный: неважно читал и мог только расписываться. Из того, что и отец, и братья его судились за кражи, ясно, что семейная атмосфера не могла воспитать в нем честности в имущественных отношениях, и нет ничего удивительного, что он довольно скоро, служа в трактире мальчиком, попал под суд, и, может быть, не по столь невинному даже поводу, как растрата нескольких марок. Отец его, по его словам, был человек строгий, но строгость свою проявлял главным образом тем, что бил детей довольно часто и больно; доставалось и Василию, но это, конечно, не содействовало внедрению нравственных правил в душу мальчика. Про мать свою Василий также говорит, что она была строгая, и это, по-видимому, все, что сохранилось в его памяти о ней. Сам он – и по отзывам Винокуровой, и по своим собственным словам, – также строгий, и, по-видимому, в том же смысле, как отец. Чего-либо особенного о детстве и юности Василия Котова сказать нельзя, потому что они, по-видимому, были бесцветны и, после первого осуждения в 1904 году, в значительной части протекали в тюрьмах. Ничто никогда особенно его не интересовало, кроме разве торговли, которою он время от времени занимался; торговал он, впрочем, по-видимому, почти исключительно вещами крадеными или добытыми его разбойными нападениями, и только одно время – в 1917 году – мешочничал. Но из всех легальных занятий торговля ему всего более по душе. Никаких умственных интересов и навыков в каком-либо полезном труде он с детства и юности не приобрел, а потом жизнь его стала прочно на колею борьбы с уголовным законом и по этой колее шла до последнего времени, когда он наконец предстал перед уголовным судом за длинный список своих кровавых дел. В окружавшей его обстановке и в условиях его воспитания не было ничего, что могло бы возбуждать и развивать какие-либо альтруистические чувства в его душе, и если у него были какие-либо зародыши этих чувств, они заглохли, атрофировались. От его кровавых преступлений веет таким бессердечием, такой спокойной и непоколебимой жестокостью, что с трудом верится, чтобы душевно здоровый человек мог совершать их с тако