ымские каникулы». И в мае 1983 года, что довольно-таки поздно для рецензии, в «Литературной газете» появляется проба критического пера студентки факультета журналистики МГУ Е. А. Дьяковой, посвященная «Крымским каникулам»[213]. Действительно, «книга для чтения на курорте» оказалась благодатной почвой для журналистской сатиры, поскольку это изначально была «развесистая клюква» для туристов. Поэтому основное внимание рецензента привлекают не столько опечатки и ошибки в стихотворных цитатах, сколько стремление авторов книги связать всё и вся с Крымом. Собственно, рассказ о связи Анны Ахматовой с Крымом, в котором «крымское влияние» на поэтессу отмечается не только в сборнике «Вечер», но даже и в «Поэме без героя», меркнет перед тем, что для Пушкина именно «Крым помог поэту обрести самого себя», «На Кавказе он пребывал в каком-то душевном оцепенении, природу наблюдал механически, сердце его молчало…», и вот тогда-то «Крым открыл Пушкину яркую первозданность природы, дал ощущение слитности с миром». То есть эта рецензия воспринимается скорее как сатира над провинциальным книгоизданием.
Реакция не заставила ждать: если авторы были раздражены глумливым тоном рецензии, то издательство «Таврия» направило в «Литгазету» официальное письмо с обещанием обсудить книгу на заседании редакционного совета и повысить качество туристской литературы. «Вот образец делового, конструктивного подхода к критике и достойный ответ некоторым чрезмерно обидчивым авторам», – констатировал отдел литературоведения газеты[214]. На этом вопрос был исчерпан.
Но после июльского пленума мягкосердечие осталось в прошлом. Тон критики в статье Татьяны Толстой в «Вопросах литературы», поддержанный и «Литературной газетой», – это уже не насмешки, а хлесткие обвинения. После этого письма читателей стали смелее, поддерживая кампанию в литературной критике, а журналы и газеты начали эти письма печатать.
Как раз ко времени пришлись критические опыты саратовского филолога В. М. Селезнева (1931–2012), отправляемые им в столичные органы печати. Уже осенью «Литературная Россия» публикует его разбор ошибок в тиражируемых версиях биографии А. В. Сухово-Кобылина[215] (чьим творчеством он занимался еще в семинаре Ю. Г. Оксмана). Автор отмечает также множество фактических огрехов в книге В. Ф. Федоровой «Русский театр XIX века» (1983); вспоминает ошибку В. И. Кулешова, который реплику «Сорвалось!» (финал «Свадьбы Кречинского») приписал Тургеневу, и теперь она повторилась в новом издании книги Кулешова (1982); также он обращает внимание на книгу Майи Бессараб «Сухово-Кобылин» (1981). Впрочем, читателям еще памятна его рецензия по поводу этой книги, в которой «быль побеждается небылью, реальность – легендой, факты – вымыслом»[216].
В журнал «Новый мир» В. М. Селезнев отправил разбор книги Г. А. Шахова «Игорь Ильинский» (1982), который завершается словами: «Хронологическая вольница, игрища с фактами более к лицу сборникам кинотеатральных анекдотов, чем серьезно задуманным изданиям»[217]; и еще одну статью – в газету «Литературная Россия», озаглавленную «Можно только сожалеть». В ней он берет три «серьезных, интересных работы» и рассматривает источник ошибок авторов: «невнимательное отношение к историческим документам и фактам», отразившихся на результате. Примечательно, что это три биографических повести – Л. Славина «Ударивший в колокол» об А. Герцене, М. Дальцевой «Так затихает Везувий» о К. Рылееве, И. Щеголихина «Слишком доброе сердце» о М. Михайлове[218]. «Литературная Россия» нарочито не упоминает о том, что все рассматриваемые критиком в статье книги напечатаны в серии «Пламенные революционеры», то есть совершенно очевидно избегает критиковать собственно Политиздат, ограничиваясь персональной критикой его авторов.
Поскольку изучение беллетризированных жизнеописаний оказалось тогда необычайно плодотворным для критиков, то можно было взять наугад томик обширной серии ЖЗЛ и в доброй половине зафиксировать ровно тот самый «метод», которым действовали литераторы. Вопрос был только в том, чтобы критику не промахнуться, то есть взять книгу такого автора, которого на текущий момент партийно-государственное начальство, заседающее в секретариате Союза писателей и в аппарате ЦК, наметило для битья. Впрочем, случайностей тут быть не могло: просто так статьи против известных литераторов в органах печати не появлялись.
Девятнадцатого января 1984 года «Комсомольская правда» поместила статью Л. В. Ханбекова (род. 1936) – известного критика и чиновника от литературы (зам. главного редактора Главной редакции художественной литературы Госкомиздата СССР, хотя регалии не были озвучены), озаглавленную «Строки взаймы взял автор у героя своей книги». Первые два слова были даны крупным кеглем, а сама статья была посвящена литератору, который руководствовался теми же принципами, которыми Олег Михайлов создавал своего «Ермолова».
На этот раз была рассмотрена книга «Серафимович. Неверов» В. Чалмаева (род. 1932). Как писал позднее другой герой нашей книги, знаток «добротного клея и закройных ножниц» В. Петелин, эта работа Чалмаева была вынужденной: незадолго до того он написал ряд статей,
в которых критик откровенно пишет об извечных ценностях русского народа, о национальном характере, о величии России в литературе и культуре. Статьи подверглись недоброжелательной критике со стороны официальных органов. И острому перу В. Чалмаева пришлось искать прибежища в биографическом жанре («Серафимович. Неверов». ЖЗЛ. М., 1982)[219].
Это была не первая биография, созданная пером В. Чалмаева: только в этой серии вышли два издания его книги о сталинском наркоме В. А. Малышеве (1978, 1981), так что законы жанра он знал.
Положительных рецензий на книгу «Серафимович. Неверов» было предостаточно и в центральной, и в местной прессе, даже в отраслевых журналах, то есть книга не просто была замечена, а встречена аплодисментами. Безоглядно расхвалил книгу журнал «Молодая гвардия», что было объяснимо: в ведении издательства ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия» находились и серия ЖЗЛ, и одноименный журнал; это если не говорить о том, что В. Чалмаев было некогда зам. главного редактора этого печатного органа, а проводимая журналом идеологическая линия была одновременно и его собственной. Приведем вводные строки этой рецензии, созданной литературоведом В. П. Рынкевичем (1927–?):
Новая книга В. Чалмаева пронизана первородством ощущений, острым чувством слова, индивидуальностью восприятия жизни. Изданная в серии «Жизнь замечательных людей», она лишний раз показала возможности и диапазон В. Чалмаева – критика, документалиста, писателя. Объединившая под одной обложкой биографии двух замечательных советских художников слова – А. С. Серафимовича и А. С. Неверова, книга явила читателю и новые грани дарования самого автора.
Углубляясь в историю казачьего рода Серафимовича, В. Чалмаев предугадывает истоки талантливой батальной живописи писателя. И одновременно вскрывает родники его народности…[220]
Журнал «Новый мир» поместил свой обзор книги даже раньше, но и здесь в целом были сплошь похвалы, притом от маститого критика У. А. Гуральника (1921–1989), который также начинал более чем торжественно:
Опираясь на своих предшественников, В. Чалмаев написал хорошее, во многом оригинальное биографическое повествование. Современность этого издания сказывается прежде всего в объективности оценок и, что не менее важно, в стремлении рассмотреть жизнь и творчество писателя в четко обозначенном социально-историческом и историко-литературном контексте. Стиль изложения привлекает своей свободой, раскованностью[221]…
То есть книга была высоко оценена крупным литературным деятелем – и, добавим здесь, евреем, который, судя по мифу о литературной критике эпохи Андропова, должен был бы выступить совершенно иначе по отношению к сочинению русского патриота Чалмаева, но ничуть.
И вот спустя полтора года после лавины положительных отзывов газета «Комсомольская правда», одна из самых популярных в ту эпоху, печатает текст другого критика – сановного. Название рецензии не сулило ничего хорошего, но содержание было еще непригляднее. Л. Ханбеков вроде сперва пытается даже похвалить книгу, но получается у него неубедительно:
…Поначалу показалось мне, – есть сцены, эпизоды, написанные живо и выразительно. Но как-то так выходит, что у В. Чалмаева хватило сил на яркий, сильный запев, а затем начиналась обычная хроника, заурядный, посредственный комментарий к достаточно широко известным фактам из двух писательских биографий[222].
Далее автор переходит к чувствительным для каждого писателя моментам, мы же для примера ограничимся только первым:
Итак, первая глава книги. Юный Саша <Серафимович> живет с отцом и матерью, братом и сестрой в обозе войска Донского. В одном из походов он открывает для себя сложный и противоречивый мир казачества, который казался ему, восторженному юнцу, олицетворением доброты и силы, удали и поистине семейного уклада в отношениях между офицерами и казаками, командирами и подчиненными. И вдруг – экзекуция, розги, казаки избивают вчерашнего товарища тальниковыми прутьями.
«– Нефед, за что его секли?
Нефед, перетиравший тарелки, ставивший их в шкаф, ответил не сразу. Он понял, что мальчику очень важно смягчить какой-то удар, ранивший его душу, соединить разорванные нити.