С того дня мне чудится одно и то же: будто на кресте капеллы было не тело Христа, а самого Моцарта. Я уходил отсюда с чистым сердцем и распахнутой душой, как после покаяния. До сих пор я жалею, что вынужден был вернуться в город по делам — поступил срочный вызов к жене русского князя.
От собора св. Стефана до кладбища св. Марка можно добраться за полчаса. У меня было смутное предчувствие, что в церемонии похорон произошло что-то не так, поскольку утверждали, что поднялась буря — снег с дождем, и процессия от городских ворот вернулась в Вену. А россказни о том, что дешевые желтые дроги и гробом с телом Моцарта возница отвез в полном одиночестве для погребения в общей могиле кладбища св. Марка — это все пошлые выдумки. По моим сведениям, провожавшие Моцарта в последний путь, разошлись сразу же от собора св. Стефана. А гроб с Моцартом остался в мертвецкой часовни до утра, и что было дальше — никому не ведомо. Об этом говорят многие факты.
Но по порядку.
Управившись с делами в городе, я вернулся назад и проехал на экипаже до кладбища св. Марка. Это было недолго. Быстро смеркалось, я торопил возницу. За городскими воротами на Ландштрассе начинались пригороды, дышалось намного легче. И дорога вполне сносная, мощеная. Вскоре я подъехал к кладбищу св. Марка. Я вышел из кареты у маленькой невзрачной церкви. Отыскал смотрителя.
Тот удивился:
— Моцарт? Даже не знаю, где захоронение. Вы говорите, его похоронили на этом кладбище, по третьему разряду? Это, наверное, на большом участке, вон там — справа, за крестом.
Смотритель привел меня к свежевскопанной полосе земли, которая тянулась на большое расстояние. Разве определишь теперь, где опустили в землю гроб, а вернее — мешок с телом Моцарта?
Мне стало отчаянно грустно.
На небе уже высыпали звезды, столько звезд — не сосчитать; полная луна освещала все кругом. Теперь они будут озарять все кругом над огромной усыпальницей великого Моцарта, источать серебристый свет, смешиваясь с его волшебной музыкой, которая приносила много радости и счастья. И тут все колыхнулось перед глазами, я заплакал. Я горько рыдал, стоя над необъятной могилой Моцарта, рыдал над собой, рыдал над теми безвестными — сирыми и обездоленными, кто жил и умер и теперь оказался рядом с богом музыки Вольфгангом Амадеем Моцартом.
Смотритель ушел. Я остался один.
«Надо запомнить место погребения, — подумал я. — Возле этого креста».
Как ни странно, экипаж ждал меня, только возница проворчал, что нужно доплатить вдвое за потраченное время, я согласно кивнул. И мы покатились по звонкой брусчатке Ландштрассе обратно в Вену.
Великого Моцарта нет с нами. Пройдет неделя, прежде чем эта шокирующая, но до конца не осознанная новость достигнет Европы, распространится по Германии, дойдет до Аугсбурга, Берлина, Дрездена, Франкфурта-на-Майне, Мюнхена, войдет в пределы Праги, Брюнна, затем прокатится по Франции — до Парижа, Лиона и, наконец, до Англии и России, радуя одних, успокаивая других и удручая несчетное большинство поклонников. Без сомнения, эта информация будет воспроизведена большинством газет. Они дадут комментарии, где вновь найдут место грусть утраты и восхищение его божественной музыкой. И всюду газеты без исключения воздадут должное его гению.»
Разумеется, пресса в Австрийской империи, империи Леопольда II, уделит мало внимания этому событию; оно будет упомянуто двумя строчками в венских газетах о смерти капельмейстера и композитора Моцарта. Конечно, венская пресса пока что не заговорит о возможной причине его смерти. Об этом раструбят заграничные (в основном немецкие, французские и пражские газеты).
Так оно и оказалось. Например, в берлинском «Музыкальном ежедневнике» я прочитал такой пассаж: «Так как тело Моцарта сильно опухло, то предполагают даже, что он был отравлен.» Я был, конечно же, ошарашен таким газетным разворотом события. Не только я, но и многие недоверчиво усмехнулись: чего только не придумают газетчики!
Затем это дикое происшествие в доме Хофдемелей, когда в день похорон Моцарта герр Франц набросился с ножом на вернувшуюся после панихиды свою жену Марию Магдалену, обезобразив ее, он покончил жизнь самоубийством. Ужасное событие как будто бы отодвинуло странные похороны Моцарта на некие задворки памяти.
Но позже, встречаясь с участниками и очевидцами загадочных похорон маэстро, которые были столь скупы на откровения, предпочитая, наверное, чтобы прошло время, я засомневался во многом, чему оказался вольным или невольным свидетелем.
Наверное, думал я, понадобятся долгие годы, прежде чем появится достаточно солидное «медицинское досье» и историки смогут начать поиск возможных причин смерти Моцарта, о трупе которого ничего не известно, поскольку он был похоронен в общей безымянной могиле.
Но такое «досье» на основе одних лишь документов, то есть без самого трупа, приведет лишь к многочисленности предложенных «диагнозов», многочисленных свидетельств жизни и смерти и биографий великого маэстро. Так, смерть Моцарта припишут к целому арсеналу грозных заболеваний. Гепатиту, амебному воспалению печени, эндокардиту, перфорирующему (прободному) кишечному амебиазу, застарелой язве, прободной язве, гастриту, ревматической лихорадке, легочному, костному или мочеточному туберкулезу, эпилепсии, кишечной непроходимости, плевриту, обезызвествленному холециститу, гнойному геморрою, подагре, опухоли гипофиза, раку, гастритному сифилису и еще целому ряду других болезней.
Причем, некоторые из недугов могли бы иметь причиной его «хронические болезни» детского периода; или бесшабашную жизнь великого маэстро — страсть к вину, женщинам и другим праздным удовольствиям.
Из этого следует, что прежде, чем сформулировать мнение, которое, во всяком случае, не может выдаваться за стопроцентную истину, следует тщательно взвесить все «за» и «против» и никогда не забывать о необходимой осторожности. Не ошибиться и не навредить!..
Так что, может быть, в конечном счете, речь идет лишь о простом «споре врачей», и он мог бы вызвать улыбку, если бы не вращался вокруг одного слова: был ли отравлен маэстро или умер собственной смертью из-за некоего грозного заболевания.
Действительно, удобнее всего говорить о роковом недуге, унесшим гения музыки. А может, это убийство. Ведь тот, кто решается на убийство, разумеется, попытается избавиться и от трупа. Поскольку нет тела, нет доказательств криминала. А тело Моцарта исчезло бесследно.
Но только произнесешь слово «отравлен», как спор о смерти Моцарта приобретает эмоциональный характер, кладущий конец всякой дискуссии, потому что вокруг фатального слова — яд — сгущается страх, порождаемый бессилием.
Но вместе с тем найдется ли кто-нибудь смелый, кто согласился бы «дать голову на отсечение» в поддержку версии о сознательном отравлении национального гения? Тем более своим же гражданином, австрийцем. Все это ни что иное, как оскорбление Австрии, Вены, императорского двора. Эта версия тем более неприемлема для нашей, австрийской национальной гордости, она чаще всего выдвигается иностранными авторами или специалистами, которые таким образом вмешиваются не в свое дело, ведь речь идет о нашей собственной Истории, и право на интерпретацию ее принадлежит только нам, австрийцам.
Сразу после смерти Моцарта многие австрийцы считали, что он был отравлен, и никем иным, как Сальери. Было опубликовано несколько брошюр, где подробно рассказывалось о совершенном «преступлении». Но здесь речь идет лишь о распространенном в народе убеждении, что итальянцы способны на самые чудовищные преступления и потому вполне могли быть убийцами Моцарта.
Отложив рукопись доктора Николауса Франца Клоссета, я стал размышлять над его выводами. По справедливому замечанию такого выдающегося историка, как доктор Поль Ганьер, «соответствующие тексты не всегда были составлены с желательной точностью. Кроме того, врачи, по причине либо некомпетентности, либо недобросовестности, либо из желания обелить себя, слишком часто расплывались в лишенных интереса соображениях, намеренно неточных и даже противоречивых. Наконец, весьма трудна и деликатна задача перевести прошлое в настоящее, учитывая неизбежные изменения в способах интерпретации и приемах логических рассуждений».
Пройдет 200 лет, прежде чем версия об отравлении. будет очищена от налета страстей, порождавшихся поклонением Моцарту, и сможет быть представлена строго научно, отводя, кстати, обвинения от масонов, у кого действительно не было политического интереса медленно «ликвидировать своего брата по ложе».
И случилось так, что первые солидные исследования на эту тему будут опубликованы в 50-х годах XX века Йоханнесом Дальховым, Гунтером Дудой, Дитером Кернером, Вольфгангом Риттером вместе с рядом других медиков и специалистов. К 200-летию гибели маэстро они вновь вернулись к этой проблеме, прямо поставив вопрос, «был ли Моцарт отравлен», и, отвечая утвердительно, указывает даже на возможных преступников.
Эта первая публикация «триумвирата врачей» была встречена, по крайней мере, в Австрии, скептическими улыбками, острой критикой и даже бранью. Историки музыки, ничтоже сумняшеся, посчитали в своем кругу, что это всего лишь полицейский роман жаждущих славы людей.
Вена, 3 июля 1802 года.
Д-р Клоссет.
Я почти не спал. Ночью меня знобило. В сумерках началась жуткая гроза — с молниями, грохотом и шумными водопадами льющихся потоков воды. Я проснулся от собачьего скулежа, похожего на завывания.
«Господи, покойника накликает», — подумал я, и зажег свечу.
Было около трех часов ночи. Я набросил на плечи халат и спустился посмотреть, откуда доносятся собачьи стенания. С фонарем в руке выбрался во двор и обнаружил насквозь промокшего пса-бродяжку, который скулил и дрожал от холода. Не знаю, что побудило меня привести это чудовище домой. Я втащил пса за загривок вверх по лестнице и устроил ему ложе из тряпья и подушек в комнате для прислуги, — там была голландская печь, хорошо протопленная с вечера. Нелогичность моих действий была очевидна: назавтра меня не поймут ни жена, ни прислуга. В растерянности я присел рядом с «голландкой», прижавшись к ее теплому боку. Затем спустился в столовую, вошел в кухню и, найдя кусок вареного мяса с сахарной костью, принес эти деликатесы голодной псине.