Дитер Кернер, заново рассмотрел «тезис отравления» в моцартовском, 1956 году, ибо стремительная, острая «симптоматика почек», в смысле токсического ртутного нефроза, приводила к убедительному согласию с уже существовавшими подозрениями на интоксикацию (отравление). Моцарт, сам — как свидетельствует дневник Новелло — считавший, что он отравлен — то же подтверждают Немечек и Ниссен, — еще при жизни заклеймил Сальери словечком «убийца».
Окончательный вывод Дитера Кернера о том, что Моцарт отравлен, настолько убедил Вольфганга Риттера, что он предпринял дальнейшие исследования, направленные в первую очередь на поиск предполагаемых преступников этого невероятного в истории музыки скандала.
— То есть вы считаете прежний круг возможных «погубителей Моцарта»: тайные организации, композитор Сальери — тупиковым?
— Время доказало это. Хотя бы то, что Моцарт не мог стать жертвой масонов, то есть своих же братьев по ложе. Это абсурд! Или то, что Антонио Сальери же сразу после смерти Моцарта попал под подозрение как бесспорный преступник, о чем свидетельствовали многочисленные слухи. Таким образом, до последних дней моцартоведение ограничивалось этим кругом потенциальных преступников, совершенно игнорируя другие фигуры. Соглашаясь со своим мужем и следуя за ним, я постоянно в курсе этих открытых вопросов. Кстати, Вольфганг Риттер, благодаря материалам и выкладкам Дитера Кернера, обнаружил здесь для себя много нового, что проливало свет истины на смерть Моцарта. Он не только убедился в том, что Моцарт был отравлен, но и нащупал возможные мотивы этого преступления и соответствующий «круг преступников».
— То есть любителям музыки Моцарта да и всему миру будут сообщены новые открытия по поводу этой загадки века?
— Да, коллеги моего мужа обещали, что опубликуют решающие аргументы в пользу версии об отравлении Моцарта, а также обнародуют новые аспекты и разного рода обстоятельства, которые заставят более серьезно задуматься о причинах устранения композитора Моцарта, а главное — в иной проекции покажут ближайшее окружение австрийского гения.
Фрау Кернер порывисто встала и подошла к окну, за которым густой стеной стояли деревья дивного сада.
— Позвольте, я закурю, — сказала она и спросила: — Вы курите?
— У меня «Кэмэл», — сказал я и полез в карман.
— Вот и прекрасно, — сказала она. — Значит, никто из нас не будет в претензии.
— Да, совсем забыл, фрау Сильвия, — спохватился я, — у меня для Вас от господина Гунтера Дуды пакет с бумагами.
— Он мне звонил. Спасибо, благодарю вас, — кивнула она и жадно затянулась дымом легкого ароматного табака.
Походив по гостиной и остановившись напротив меня, она стала рассказывать:
— После неожиданной смерти моего мужа Дитера Кернера, а случилось это в одном из госпиталей, я растерялась, озабоченная одним вопросом: что делать дальше? Я тоже доктор медицины, но тут особый случай. В общем, я привела в порядок архив мужа и передала многие записи Вольфгангу Риттеру. Он был настолько ошеломлен архивом герра Дитера, что, как он сам признался: прочитал и ахнул — настолько они с ним оказались близки в своих разносторонних научных интересах. Вольфганга Риттера поразила его блестящая работа о Парацельсе, а также своеобразная книга о девяти врачах-профессионалах, ярко проявивших себя и в области художественного творчества: «Arzt-Dichter» («Врачи-поэты»). Кроме того, Кернер включил сюда очерки о Рабле, Шиллере, Чехове и статьи о наших современниках Готфриде Бенне и Гансе Кароссе, скончавшихся полвека назад. Оказалось, что они шли параллельным курсом: более десяти лет, как герр Риттер трудился над 12-томной серией «Гениальность, безумие и слава», в которую должно было войти около 400 очерков о жизни и духовном развитии крупнейших деятелей европейской культуры прошлого и настоящего.
Вышедший в 1986 году сборник работ Риттера — как раз из этой серии; сюда он включил статьи об Иисусе, Парацельсе, Моцарте, русском писателе Чехове и русском шахматисте Алехине; причем, герр Риттер последовательно применял разработанную доктором Кернером методику изучения психики людей, выделяющихся своеобразием и богатством духовного мира.
Пришло время откланяться.
— Я рад, что мы встретились, — прощаясь с фрау Сильвией Кернер, сказал я. — Теперь будем дружить домами, переписываться, поскольку великий Моцарт нас объединил навечно.
— Tschüß, mach’s gut! (Всего хорошего!) — сказала она и добавила: — Так у нас прощаются очень близкие люди. Ах, да! У меня, к счастью, есть книги Гунтера Дуды, Дитера Кернера и Вольфганга Риттера — там очень толково разбирается вся «кухня» с Реквиемом Моцарта. Я их вам дарю во имя немецко-русской дружбы.
От последней фразы я чуть было не рассмеялся: «немецко-русская» дружба — это уже из другой песни, политической.
Сильвия Кернер ненадолго вышла и скоро принесла три роскошных фолианта.
— Это эксклюзивный выпуск издательства «Пэл», — пояснила она.
— Благодарю! — ахнул я от неожиданного счастья и добавил:
— Tschüß, mach’s gut, фрау Кернер!
Так мы расстались.
Как мне пригодилась книга трех немецких врачей «Смерть Моцарта», где я нашел все, чего мне недоставало в исследовании этой загадки века Реквиема-легенды! В этом «трехкнижии» было сконцентрировано все. Тут я наткнулся на «след» профессора теологии, помощника Констанции Моцарт-Ниссен, аббата Максимилиана Штадлера. Здесь, может быть, объединилось все вместе: и «Волшебная флейта», и план создания «тайного общества Грот», сообщенный композитором аббату Штадлеру, «дурному человеку, которому он, Моцарт, слишком доверял».
Поэтому я обратил внимание на предположение Г. Ф. Даумера в издаваемом им журнале «Из мансарды» о том, что вышеназванный М. Штадлер был орудием ордена для незаметного устранения слишком много знавшего Моцарта.
Эти тайны тьмы и бездны, видимо, так и не появятся на свет божий в полном своем обличье.
Реквием-легенда
«Теперь позовите мне гуслиста! И когда он тронул струны, тогда рука Господня коснулась Елисея, и он сказал: Так говорит Господь»
Я развернул пакет с книгами и бумагами, переданный мне Сильвией Кернер. Мне попалась вырезка из итальянской газеты «Карьере де ла Серра» с броским заголовком: «Неужели плагиат?» Далее шел текст, который можно было предвидеть заранее: «Итальянские музыковеды обвинили великого австрийского композитора Вольфганга Амадея Моцарта в том, что для заключительной части своего знаменитого «Реквиема» он использовал музыку итальянского современника Паскуале Анфосси.
К такому выводу музыковеды пришли после исследований, которые провели в архивах Неаполитанской консерватории. Там ими была обнаружена партитура написанной Анфосси симфонии, которая, по их мнению, «удивительно схожа» с моцартовским «Реквиемом». Моцарт был знаком с музыкой Анфосси, который написал более 700 опер и был известен не менее, чем австриец, — утверждали итальянские исследователи музыки.
Неаполитанские музыковеды считают, что большую часть «Реквиема» Моцарт, безусловно, написал сам, однако, по крайней мере, в одной его теме использована Венецианская симфония Анфосси, созданная за 16 лет до знаменитого «Реквиема».
Но это только присказка — сказка впереди.
Ни одно из творений Моцарта не вызвало такой бури мнений относительно вопроса о его подлинности, как так называемое последнее сочинение композитора — Реквием. Вся история возникновения этой заупокойной мессы, заказанной летом 1791 года при загадочных обстоятельствах таинственным посланцем в сером, что уже отмечали исследователи, писавшейся в предчувствии смерти и так и оставшейся незаконченной; вся эта история уже сама по себе обнаруживает не только необычные, но и неподдающиеся проверке подробности. А запечатлелась в сознании потомков как отчетливая реальность только благодаря пресловутому «серому посланцу».
Итак, судя по достоверным источникам, в июле 1791 года к Моцарту является странный «серый посланец» с известием, от которого Моцарт приходит в неописуемое волнение. Вряд ли логику дальнейших событий можно объяснить только заказом заупокойной мессы, с чем якобы этот посланец приходил ровно три раза.
Георг Ниссен пишет по этому поводу следующее:
«Да, о странном появлении и заказе неизвестного Моцарт выражал даже иные, весьма диковинные мысли, а когда его пытались отвлечь от них, он замолкал, так и оставаясь при своем».
А теперь последуем совету австрийского драматурга позапрошлого века Франц Грильпарцера, который утверждал, что нельзя понять великих, не изучив темных личностей с ними рядом. Итак, рассмотрим возможные варианты взаимоотношений Моцарта и тех самых «субъектов» из его ближнего и дальнего окружения.
Это, прежде всего, управляющий Антон Лайтгеб — тот самый «посланец в сером» (в «Моцарте и Сальери» Пушкина он, вероятно, ради большей романтичности образа, превратился в «человека, одетого в черное» или в «моего, Моцартова, черного человека»). Через него граф Вальзегг передал Моцарту устный заказ на создание Реквиема. Кто же такой этот «посланец в сером»? Антон Лайтгеб был сыном или, вероятнее, воспитанником венского бургомистра Андреаса Людвига фон Лайтгеба; получил юридическое образование, владел усадьбой и мельницей в местечке Ау — неподалеку от того самого Шотвина, куда летом 1790 года Моцарт ездил на обед к Эйблерам.
Лайтгеб увлекался музыкой, имел несколько музыкальных инструментов, хорошо играл на виолончели и, будучи ближайшим соседом Вальзегга, принимал деятельное участие в его музицированиях. Он консультировал Вальзегга по правовым вопросам и иногда выполнял отдельные его поручения. Согласно другой версии, он работал управляющим принадлежащими Вальзеггу гипсовыми мельницами в Шотвине или служащим в канцелярии венского адвоката Иоганна Зорчана, который был поверенным графа.
Каким образом случилось, что в жизнь Моцарта вторгся Вальзегг со своим заказом заупокойной мессы по умершей жене? Ведь другие контакты Вольфганга Амадея с графом неизвестны. И, однако, обращение Вальзегга к Моцарту было не случайным. Тот же М. Пухберг, на протяжении длительного времени оказывавший материальную помощь Моцарту, жил в венском доме Вальзегга. Можно даже предположить, что имя заказчика не было секретом и для Моцарта.