Запинаясь и глотая слова вперемешку со слезами, я рассказала ему обо всём, начиная с момента встречи с отчимом, о том, что случилось с тех пор, когда он впервые вошёл в наш дом, о соблазнении, прелюбодеянии, о том, как он застрелил человека на моих глазах. Я умоляла Господа через священника его, отпустить мне грехи, простить графа по милости своей и избавить его от тяжкого недуга. Исповедь оказалась короткой. Мне мерещилось, вся жизнь прошла перед глазами, но в итоге грешные деяния уместились в несколько минут времени.
Священник положил руку на мою голову, я склонилась вниз, касаясь требника губами, а святой отец дозволил поцеловать крест.
— Ступай дочь моя, я буду молить Господа о прощении, но грех твой велик. Чистоту должно хранить как величайшее благо и не поддаваться искушению, ты же нарушила заповеди Господни, предала ту, что ближе, чем мать, ибо растила тебя не будучи связанной кровным родством. Ты поддалась соблазну вверить тело своё человеку, которого почитать должна как отца. Ты наблюдала грех смертоубийства и сокрыла его ото всех. Только в молитвах и посте твое спасение, ибо душа находится на самом краю бездны. Ступай, отныне каждый свой день начинай с покаяния. Моли Господа и благочестивую, милосердную Пресвятую Деву о прощении. Постись да ущемляй всяко тело своё, дабы не растлить себя роскошью и пресыщением. Плетями гнать беса из нутра твоего, коли сил не достаёт на борьбу.
— Иссечь себя плетью?
— Не заботься о теле, дочь моя, ибо оно бренно. Жизнь его преходяща, только душа бессмертна. А теперь ступай, в тишине и молитвах проводи свои дни да уповай на Господа нашего, чтобы не отворотил от тебя очей своих да даровал прощение.
ГЛАВА 14. Монастырь
Отчим серьёзно заболел. Доктор дежурил в замке целыми днями, сиделка не отходила от постели графа, а Катрин даже обедать предпочитала в его комнате. Камердинер бегал по бесконечным поручениям и ночью почти не смыкал глаз. Я проводила время в молитвах, опасаясь самого ужасного исхода, пыталась исполнить епитимью, но было так больно, что руки опускались. Только изредка (помня о наставлениях священника), я позволяла себе пройтись по тайному коридору, чтобы взглянуть на Джаральда, разочек увидеть его, а потом быстро возвращалась назад и принималась молиться ещё неистовей.
Так прошло три дня, а на четвёртый горничная передала приказ Катрин.
— Мачеха ваша велела к завтраку спуститься, — прямо с порога заявила Джейн.
— Зачем?
— Не сказали, как будто гостью ожидают.
— Нарядиться следует?
— Велела скромный наряд выбрать.
— Джейн, как граф?
— Джим говорит, полегче его сиятельству.
У меня будто камень с души упал. Все последние дни я только и делала, что молилась о его здоровье, и теперь отчим пошел на поправку.
— Мисс Розалинда, я вас причешу? Давайте локоны на шейку опустим, а то вы в последние дни все скручиваете их на затылке, никакой красоты. Да и осунулись совсем, похудели, щёчки прикроем немного. Неизвестно что за гостья пожалует. Может, кто именитый, нужно впечатление хорошее произвести.
— Причеши, как хочешь, Джейн, — впервые за эти дни я воспрянула духом, узнав, что Джаральду лучше.
Когда горничная закончила одевать и причёсывать, я спустилась вниз и застала мачеху уже в столовой.
— Доброе утро, Катрин, — я присела в реверансе, а она благосклонно улыбнулась. Кажется, ни у одной меня было сегодня хорошее настроение.
— Садись, Розалинда. Тебе передали, что после завтрака к нам пожалует одна гостья? Хотела представить вас друг другу.
— Да. Я оделась, как вы просили. Мне следует по-особому приветствовать её? Какой у этой леди титул?
— Не торопись, давай сперва позавтракаем, а позже я все расскажу.
Удивительно, но Катрин общалась со мной очень мило и даже почти ласково. Мы говорили о погоде, о приглашениях, что присылали соседи, даже обсудили немного старую маркизу, с которой мачеха по-прежнему поддерживала дружеские отношения.
— Признаюсь, Розалинда, я была очень зла на тебя за тот поступок, когда ты пошла против моей воли. Это был отличный шанс поймать в свои сети маркиза, но теперь уже поздно. Скоро объявят о его помолвке. Я даже хотела наказать тебя, но граф переубедил. Впрочем, теперь склонна с ним согласиться. Замужество не для тебя, верно?
Я кивнула, нисколечко не сомневаясь в её словах, а Катрин улыбнулась ещё шире.
— Дай мне свою ладонь, Розалинда.
Протянула ей руку, а мачеха взяла маленький ножик и проколола остриём мою кожу. Я не поморщилась, не отдёрнула ладони, а равнодушно смотрела, как из пореза потекла тонкая струйка крови.
— Не чувствуешь боли? — улыбка Катрин напоминала оскал, — превосходно, а теперь мы можем поговорить начистоту. Ответь мне, дорогая, ты влюблена в моего мужа? Говори правду.
— Да.
— Ах, так я и знала. Хотя это совсем неудивительно. А теперь ещё один вопрос, он уже лишил тебя девственности?
— Нет.
— Прекрасно! — Катрин едва ли не смеялась от счастья, — я это подозревала. Поэтому ты до сих пор интересна ему, и мой план должен сработать. Хочешь, расскажу занятную историю, Розалинда? Нет, нет, не отвечай, мне будет приятно поделиться с тобой, ведь ты сейчас так покорна и, что важнее, спокойна. Даже в обморок не упадёшь от потрясения.
Итак, слушай. Я вышла за твоего отца по собственному желанию. К сожалению, после смерти старого супруга у меня оставалось совсем мало денег. Все же я была очень молода, и требовалось немало средств, чтобы подчеркнуть мою красоту и очарование. Теодор Лаунет был самым обеспеченным из претендентов на мою руку. Единственный минус — к барону прилагалось ужасно настырное и крикливое дитя. Ты так раздражала меня своей неугомонностью и смехом, тем, что везде бегала и была отвратительно любопытной. Даже няня не могла тебя угомонить, потому что отец потакал твоим капризам. Но я немного отвлеклась.
После замужества я зажила припеваючи — балы, приёмы, муж, обожавший и баловавший меня, любовники, услаждавшие в постели. Ох, их было столько, что всех даже не помню. А потом отношение твоего отца изменилось: барон стал подозрительным, начал во многом меня ограничивать и многое запрещать. Его слуха коснулись какие-то сплетни, наверняка завистники донесли.
В то время у меня появился новый любовник — наполовину индус, наполовину англичанин. О, он был божественно хорош в постели и из всех моих мужчин по умению доставить удовольствие женщине уступает только одному человеку. У Луиса имелась интересная страсть — он увлекался составлением ядов и был в этом деле большим мастером. К сожалению, это увлечение позже сгубило его.
Катрин притворно вздохнула и даже промокнула глаза платочком.
— Луис подарил мне порошок собственного изготовления. Удивительная вещь, обладающая чудесным свойством: при добавлении небольшой дозы в еду или напиток, порошок оказывал на употребившего его совершенно потрясающее действие — делал абсолютно покорным и послушным чужой воле.
Это средство, — Катрин вынула откуда-то маленькую шкатулку, открыла её, и на дне я увидела буро-коричневый порошок, — подавляет волю человека. Мне приходилось давать его твоему отцу, когда он слишком сильно упрямился. К сожалению, ни я, ни сам Луис не знали об одном побочном эффекте — этот порошок тоже яд в случае, когда ненароком превысишь норму.
Я выяснила это, когда в очередной раз опоила мужа, а он взял и умер от сердечного приступа, оставив меня со своей ненаглядной дочуркой, о которой теперь пришлось заботиться. С тех пор, Розалинда, я опасалась применять опасное средство. Один только раз пошла на риск, но зато как тщательно я отмеряла дозу!
Я дала порошок Джаральду, чтобы он женился на мне. Ах, Джаральд! Никогда не думала, что мне суждено будет так влюбиться. Я привлекала его внимание, а сама потеряла сердце. Знаешь, что отличает графа от прочих мужчин, кроме его загадочного обаяния? Это отношение Джаральда к женщине. Наша жизнь определена с самого рождения, мы покорные дочери, сестры, жены, у нас нет права выбирать. Мужчины пользуются тем, что получают, и не заботятся о наших чувствах. Граф же умеет заставить женщину ощутить себя единственной в мире, самой удивительной, самой прекрасной, нужной и неповторимой. А каков он в постели! Впрочем, тебе этого не объяснить, это можно только почувствовать.
Он покорил меня настолько, что я готова была выгрызть сердце любой особе женского пола, на которую падал его взгляд. Я хотела удержать его, хотела быть уверенной, что он навсегда останется рядом. Грезила о счастливом дне, когда выйду за графа замуж, и решилась на отчаянный поступок. У Джаральда очень сильная воля, подобрать правильную дозу было непросто, у меня ушло на это немало времени. Ужасно боялась, что могу убить его. А я не переживу, если потеряю Джаральда.
Как же разозлился он потом, когда пришёл в себя и заподозрил неладное. Он единственный из всех, отведавших средство Луиса, догадался, что я его опоила. Разница ведь почти неощутима, правда, Розалинда?
— Да.
— Вот и никто не смог догадаться: ни кухарка, которую я убедила поквитаться с тобой за её племянницу, внушив идею вымазать кувшин ядом, ни тот слуга, что поливал водой склон обрыва, на котором ты поскользнулась. Какой чудесный был шанс! Я все верно рассчитала, знала, что любопытство тебя подведёт. Так и случилось. Ты подошла к краю обрыва, чтобы взглянуть на омут, а потом упала в реку. Но Джаральд тебя спас! Если бы не этот случай, я могла бы ещё долго оставаться в неведении относительно его интереса. Впервые на лице моего отважного графа промелькнул страх, а я испугалась, что по твоей милости и он утонет. Какое счастье, что он выбрался, но жаль, что вытащил тебя. Согласна?
— Да.
— Ни один из способов устранить досадную помеху в твоём лице не сработал, потому что Джаральд всегда находился рядом и оберегал. Как я желаю придушить тебя собственными руками за то, что привлекла его! Хочу смотреть, как медленно ты умираешь и мучаешься при этом. Но нельзя вызвать ничьих подозрений, а особенно графа.