Юрий НагибинМоя Африка
Н. ХохловСвоя чеканка
Книга, которая лежит перед нами, пожалуй, поначалу может вызвать недоумение одним своим названием: певец Чистых прудов и Мещерской стороны, автор многочисленных новелл, многие из которых давно стали хрестоматийными, десятков сценариев о жизни советских людей, о наших современниках на этот раз представляет… Африку. Не статьей, не серией путевых очерков-зарисовок, что вообще-то так обычно для наших дней, отличающихся широким международным общением и туристическим паводком, а целой книгой. Лет десять назад Юрий Нагибин совершил первую поездку в африканские страны. За ней последовали другие. Накапливался материал. Появлялись журнальные публикации. Пробуждался более углубленный интерес к Африканскому континенту. Как говорится в таких случаях, писатель «заболел» новой тематикой. И возможно, что, в то время когда мы листаем страницы его Африки, автор совершает путешествие по берегам Замбези или вслушивается в шум водопадов на реке Конго…
«Сумею ли я за краткое трехнедельное путешествие хоть краешком заглянуть в скрытую жизнь этих людей, хоть в малой мере понять их страсти, их надежды и горести, их стремления и желания, их гнев и нежность?» — пишет Юрий Нагибин. Подобные сомнения встают перед каждым пишущим о той или иной африканской стране независимо от времени пребывания в ней. Живи год, два, а такие внутренние вопросы все равно будут преследовать тебя. Но мне представляется, что Юрий Нагибин не зря мотался по пыльным африканским дорогам.
В книге широко представлены люди новой Африки, что особенно ценно в познавательном смысле. Автор не впадает в грех, присущий многим беллетристам, залетевшим в африканские просторы и выезжающим на экзотике, на броских описаниях борющегося континента, жители которого якобы только и знают, что бесконечно танцуют, жгут костры, бьют в тамтамы и с ходу, не успев как следует и познакомиться, осыпают прибывшего пословицами и поговорками, а узнав, что перед ними советский человек, впадают в неописуемый восторг… Такого сорта банальности автор счастливо обошел стороной. Персонажи его книги говорят просто, естественно и достоверно. «Вы поедете по стране, вы увидите древнюю роскошь и нищету настоящего, вы увидите ростки нового, вы увидите, что люди по-другому глядят на мир. И это, быть может, самое важное, самое ценное, я бы сказал, даже самое реальное из всего, что принесло нам сегодня национальное освобождение: новый, открытый взгляд людей, над которыми никогда уже не взовьется кнут колонизаторов, взгляд людей, все отчетливее и глубже осознающих свою свободу от иноземцев, свое гражданство в независимом государстве, взгляд людей, пробуждающихся для сознательной жизни в обществе», — говорит автору один марокканский служащий.
Можно предположить, что советскому писателю приходилось выслушивать не одного чиновника: у него были встречи и с министрами и с другими высокопоставленными лицами. Из массы высказываний приведено одно, и оно бьет в цель, ибо раскрывает существо происшедших перемен. Марокко — монархия. Специфика состоит в том, что колониальные власти передали управление страной королю. В современной Африке не так уж много династических режимов. Но и они являются (значительным или менее значительным) шагом вперед по сравнению с полным империалистическим засильем. Логика национально-освободительного движения новой Африки такова, что даже монархические институты в силу общей политической тенденции в ряде вопросов вынуждены выступать против колонизаторов и считаться с настроением народной массы. Пусть свобода еще не полная, но люди успели ощутить ее озоновое дыхание. К тому же опыт соседних демократических государств, избравших республиканскую форму правления, со всей убедительностью показывает, в каком направлении следует идти дальше, где находится та заветная вершина, достигнув которой человек вздохнет полной грудью.
В описании Марокко нет набивших оскомину крайностей. Я имею в виду склонность некоторых авторов к расписыванию «жгучей ненависти», «клокочущего гнева» и прочих человеческих чувств, проявляемых в минуты наивысшего напряжения. В обыденные же дни, когда народ занят рабочей суетой, эти «жгучие» и «клокочущие» стихии могут возникнуть лишь в слишком бурном воображении. Умный наблюдатель с должной выдержкой отнесется к случайным лозунгам, выкрикам толпы, проанализирует все «за» и «против», прежде чем позволит себе высказать собственное мнение. При этом он руководствуется чувством ответственности перед читателем: страна-то далекая, чужая, порой о ней мало что знают, а хотят услышать правдивое повествование…
Юрий Нагибин выходит на широкий людской тракт и с дотошностью крестьянина, попавшего в сутолоку современного большого города, обо всем расспрашивает, все замечает, часто останавливается, чтобы узнать, во что одет человек, как называется эта одежонка, сколько она стоит у разбитного африканского лабазника, ноская ли, не подсунули ли бедному арабу какую-то заваль. Я нисколечко не утрирую, просто зрительно представляю Юрия Марковича за «сбором материала» в африканских странах. И так — с утра до ночи, с ночи до утра: поездки, беседы, выступления, споры с африканскими коллегами по перу. Только при такой неуемной натуре и можно претендовать на то, что ты что-то понял в этой жаркой, бурной, не перестающей изменяться и удивлять мир парадоксами Африке! Только неиссякаемая любознательность позволила автору дать красочную и многогранную мозаику, например, Марокко.
Какой широкий охват! Колоритные сцепы так и следуют одна за другой: моление о дожде, гадание с вараном в руках, базарный притвора, мастер перевоплощения, африканский Петрушка, шофер Хуан, сражавшийся в Испании на стороне республиканцев, сапожник, накопивший наконец денег на покупку престарелого велосипеда, европейский художник, древние и молодые города. Все это движется на читателя, все в развитии, и все составляет частицу реальной действительности. Медина в Касабланке, т. е. арабская часть города, с трудом поддающаяся веяниям времени, почти такой же была внешне и до независимости, такой она осталась и после неудавшейся попытки переворота во дворце Скират.
Читатель не найдет в книге описания перипетий, связанных с этой печальной страницей в истории Марокко, перевернутой летом 1971 года. Тогда курсанты военного училища во главе с директором королевского военного кабинета генералом Мухаммедом Медбухом совершили нападение на королевский дворец Скират, расположенный невдалеке от Рабата, в тот самый момент, когда там проходил дипломатический прием по случаю дня рождения… короля. Путч был подавлен немедленно. В тот же день радио столицы передало: «В Марокко все спокойно. Положение в стране нормализуется».
Вне книги и события в Судане, где тоже была предпринята попытка переворота, вылившаяся в расправу над многими видными деятелями суданского освободительного движения, обернувшаяся полосой репрессий против коммунистической партии, ее признанных лидеров.
Писатель не стал включать в книгу главы или разделы, посвященные событиям, свидетелем которых он не был. Не спорю, иной расторопный автор непременно вышел бы из положения, описав, что называется задним числом, как раз то, чего он не видел, да так искусно, что у читателя и мысли не возникло бы о переписывании и «литературной обработке» чужих источников.
Юрий Нагибин и в этом плане привлекает писательской честностью: он пишет о виденном и слышанном, о том, что наблюдал своими глазами, пережил, перечувствовал. Для порядочной книги куда как достаточно и того! Что же касается политической злободневности, то, во-первых, за ней просто не угнаться. Приливы и отливы в африканских событиях порой поразительно часты и совершаются в отличие от океанских, казалось бы, в самых непредвиденных местах. Только газета способна угнаться за волной африканских и мировых известий, да и она сплошь и рядом не поспевает. Во-вторых, автор, как нам представляется, и не ставил своей целью освещать политико-экономическую сторону проблемы. Это не значит, что в книге нет ни политики, ни экономики: есть, но эти вопросы поданы приемами художника, а не репортера, они поставлены не речами политиков, не цитатами из деклараций и резолюций, а писательским изображением существующей обстановки, своеобразным подходом к людям, который отличается глубиной и наблюдательностью. Я отнюдь не хочу противопоставить одни метод другому: речь идет о правомерности и оправданности появления совершенно различных книг, посвященных современной Африке. У Юрия Нагибина — своя чеканка сработанного им африканского сосуда…
Мне доставили особенное удовольствие страницы о Нигерии. Гигантская страна — и не по одним лишь африканским масштабам. Шестьдесят с лишним миллионов населения — первое место в Африке! В своих очерках писатель передал человеческую атмосферу в одной из наиболее сложных стран независимой Африки, пережившей тяжелые годы братоубийственной войны, развязанной сепаратистами из Биафры. Нигерийский народ совершил настоящий ратный подвиг, отстояв единство своего государства, его неделимость, целостность. Общенациональные задачи потребовали неимоверных жертв — материальных и людских, но центробежные силы, подогреваемые империалистическими колонизаторами, были смяты и устранены с арены общественной жизни.
Советский писатель, оказавшийся в Нигерии, мягко, по-доброму, с теплотой и сочувствием присматривается к жизни вышедшей из горнила войны страны. Глаз у него точен, как и слово. Из его поля зрения не ускользнуло и то обстоятельство, что после войны в Нигерии возрос интерес к нашей родине, к опыту Советского Союза. Общественность страны отдает дань уважения принципиальной политике нашей социалистической державы, которая от начала и до конца военных действий оказывала разнообразную помощь федеральному правительству. В восстановительный период расширилась торговля между двумя дружественными странами, оживились контакты во многих других сферах. Нельзя без волнения читать сцены встречи советских литераторов с деятелями Общества нигерийско-советской дружбы: члены этого общества несут в народ правду о Советском Союзе, выступают за всемерное расширение связей со странами социализма. И в частных беседах пробивается это тяготение к нашей стране. Так, в доме одного местного вождя, известного политического деятеля Нигерии, разговор вращался вокруг колхозов и принципа распределения доходов по трудодням. Поверь, читатель, в буржуазной стране все эти понятия, вошедшие в наш обиход устоявшейся прозой, воспринимаются возвышенно, поэтично! «И снова я испытал, — делится впечатлениями автор, — странное, удивленно-взволнованное чувство: „за тысячи верст от родимого дома“, в сказочном дворце, где за окнами фаянсовая лазурь небес и зелень манговых деревьев и летают райские птицы, а по залам бесшумно скользят слуги в шелковых одеждах, будто на гумне или на завалинке в рязанской глубинке звучат слова „трудодень“, „неделимый фонд“, „бригада“, „предколхоза“…».