— Что он делает? — вскричал Ахмад и с ужасом сжал голову руками.
Я едва успел удивиться этой трагической вспышке, порожденной столь малым поводом, как возле вагона с молниеносной быстротой разыгралась дикая и страшная сцена. Коршунами кинулись на получившего подачку его худые, голодноглазые товарищи. Десяток рук рванулся к мятой пачке. Защищая свое жалкое добро, пожилой рабочий выскользнул из клубка тощих тел, метнулся прочь и через подставленную кем-то ногу полетел прямо на полотно. Замер пронзительный крик. В последний миг человек выскочил из-под колес, оставив на рельсах полу драного халата. Он отбежал в сторону, поглядел в жерлецо пачки и детски-радостно улыбнулся: что-то там уцелело…
— Беден, беден мой народ, — с тихой печалью сказал Ахмад. — Но эти, — кивок за окно, — беднее бедного, беднее рыбаков, беднее феллахов… Видите, ему и горя мало, что едва не отправился на тот свет, главное — сигареты сохранил… И все-таки, — убежденно произнес Ахмад, — им лучше, чем было когда-то нам. Они как-никак работают на Египет, а на кого работал я, когда строил автостраду близ Порт-Саида?.. — Он усмехнулся во все лицо. — Вышло так, что тоже на Египет, но мои тогдашние работодатели в этом нисколько не повинны…
…Из Луксора наш путь лежал в знаменитую Долину царей, где находятся усыпальницы фараонов. Предстояла увлекательная переправа через Нил на паруснике, но фирма почему-то вдруг заменила парусную яхту катером — большой старой галошей. Хорошо, хоть Нил нельзя было заменить, и он добрых сорок минут плескался за бортом катера, мутный, желтый, дурно пахнущий, тревожный, волнующий, полный тайн. Каждую корягу мы с веселым содроганием принимали за крокодила, пока Ахмад не пояснил, что крокодилы сейчас водятся только под Асуаном.
Едва мы сошли на другой берег, как возле сходней печально заскрипел колодезный шест. Оборванная, грязная девчонка с янтарными глазами, светло и чисто сверкающими на чумазом лице, перебирая руками лохматый канат, погружала бадейку в круглую дыру колодца. Дружно взлетели фотоаппараты. Когда щелкнул последний затвор, девчонка отпустила канат и с криком «Бакшиш!» кинулась к туристам. Освобожденный колодезный шест стал торчмя, на конце каната покачивалась пустая бадейка. Облепленное глиной устьице колодца не вело к воде, маленькая труженица опускала бадью в неглубокую пыльную ямку. Это был ее способ выманивать бакшиш у туристов. Мы все очень смеялись, но Ахмад был безутешен. Так мерзко обмануть строителей Асуана! Вздымая руки к небу, Ахмад обрушил на черно-пыльную голову девчонки каскад каких-то древних проклятий, принятых той на удивление равнодушно.
— Я сказал этой чертовке, что она — позор Египта, — отдуваясь, сообщил нам Ахмад, потом доверительно добавил: — Но вообще бизнес не так уж плох, у девчонки есть смекалка…
На раскаленной площади, где скелетно-тощая буйволица и высокомерный, будто молью траченный верблюд презрительно глядели на пьяных от жары желтых собачонок с выпавшими до корня грязно-розовыми языками, нас поджидали два древних автобуса под брезентом и предтеча современного автомобиля — тильбюри с мотором. Я думал, буйволица и верблюд призваны страховать этот сомнительный транспорт, но они оказались праздными зеваками, и мы, поручив себя богу удачи, двинулись в полыхающие жаром песчаные просторы.
Ахмад не сопутствовал нам. Он встретил друга по былым скитаниям и скрылся с ним под драный полосатый тент кофейни…
Дышать можно было только в гробницах, упрятанных глубоко под землей. Снаружи ошалело палило солнце. Тяжкий жар подымался от светлой песчаной почвы, от растрескавшихся голых склонов холмов, от нестерпимо белых стен строящегося отеля и уже построенного ресторана. Кока-кола стоила здесь в десять раз дороже, чем в Луксоре, но все равно это было дешево. Солнце пронизало предметы и тела, ничто и никто не отбрасывал тут тени. Вот бы где нашел отдохновение затравленный Петер Шлемиль, несчастный отщепенец, продавший свою тень нечистому, вот где он стал бы как все.
Долиной царей называлось это богом проклятое место. Само слово «долина» навевает мысль о прохладе, о влажности, о кущах деревьев, склонившихся над ручьем, о серебряной росе, о туманах, стелющихся долу, но эта краевина взгорья копила лишь жар, сушь, пыль. Если бы тут и прошел дождь, он был бы кипятком.
Но у подножий длинных, крутых лестниц, уводивших в глубь земли, к гробницам, тело охватывала прохлада, а с приближением к погребальным покоям — блаженная студь. Нам повезло с гидом: Абдулла был велеречив и обстоятелен, во время каждой пояснительной речи он выкуривал не меньше пяти-шести сигарет, а мы всеми порами жадно впитывали прохладу.
Особенно утешил нас Абдулла в гробнице царя-ребенка Тутанхамона. Трудно было поверить, что сокровища, предметы домашней утвари, гробы и колесницы, наполняющие ныне целый музей, помещались в комнатенках этой сравнительно с другими крохотной гробницы. По странной судьбе Тутанхамона, в одиннадцать лет ставшего мужем дочери прекрасной Нефертити, в двенадцать возведенного на престол сцеплением случайностей, а в восемнадцать сгоревшего от туберкулеза, в Долине царей лишь его гробница не была разграблена еще в глухой древности.
Абдулла попросил нас сосредоточиться.
— Я покажу вам, как была открыта гробница Тутанхамона, — сказал он, бросив окурок на пол и затоптав его ногой. — Ведь это я сопровождал мистера Картера в тот памятный день…
И, сделав столь поразительное сообщение, Абдулла скрылся в лестничном проеме. Мы ждали какого-то эффекта, но он появился все такой же обыденный, непраздничный, отягощенный повседневностью, со своим серым морщинистым личиком, редкой бородкой и, лениво-театрально воздев руки ввысь, заговорил громко, на слезе:
— Мистер Картер, это великолепно!.. Мистер Картер, это удивительно!.. Мистер Картер, это восхитительно!.. Вы чувствуете, — это относилось уже к нам, — степень моего удивления? Мистер Картер, это поистине чудо!..
Видимо, Абдулла за свою полустолетнюю деятельность гида настолько часто изображал волнующий миг встречи с сокровищами, что порастерял первоначальную живость интонации, однако это не уменьшило нашего восхищения человеком, открывшим сокровища Тутанхамона.
Когда мы выбрались наружу, я побежал к ресторану освежиться кока-колой, близкой по цене сокровищам разграбленных гробниц. Перелив в себя прямо из горлышка драгоценный напиток, я обнаружил, что моя группа скрылась в очередном подземелье. Я кинулся к ближайшей дыре, сбежал по лестнице и понял, что по ошибке попал в гробницу Тутанхамона, где уже находилась другая наша группа. Но каково же было мое удивление, когда дряхлый, высохший, как мумия, гид Юсуф с непостижимым нахальством присваивал себе открытие Абдуллы.
— О мистер Картер!.. — говорил деревянным голосом бесстыжий старик, вяло подымая руки до уровня плеч. — Это великолепно!.. Это удивительно!.. Это необыкновенно!..
Потом выяснилось, что третья группа наших туристов считает первооткрывателем сокровищ Тутанхамона своего гида, Фаюми, толстенького, кругленького, с птичьим голосом.
— Ну право же! — убеждали они нас с раздражающим упорством. — Фаюми показывал нам, как это было. Он вошел в сокровищницу и, подняв руки, стал звать мистера Картера. «Это прекрасно! — кричал он. — Это изумительно! Я никогда не видел ничего подобного!»
Спор продолжался и на катере, каждая группа отстаивала приоритет своего гида.
— Напрасно спорите! — раздался громкий голос Ахмада. — Абдулла, Фаюми и Юсуф просто шарлатаны. Гробницу Тутанхамона открыл я!
— Вы?!
— Ну да. Я же был проводником у мистера Картера.
Ахмад вынул пачку сигарет, но она оказалась пустой. Он смял ее и кинул за борт. Я протянул Ахмаду «Казбек». Он взял папиросу, сунул табачным концом в рот и попытался прикурить от зажигалки. Наконец картонный мундштучок несмело загорелся, пустив едкий чад. Ахмад закашлялся и стал давить огонек пальцами.
— Никак не привыкну к русским сигаретам, — сказал он в оправдание. — Спиртное — другой разговор. Кстати, как называется тот светлый, прозрачный напиток, которым вы меня утром угощали?
— Водка.
— Нет, нет!.. На этикетке нарисованы дома…
— «Столичная»…
— Да! Это невозможно выговорить, но вкусно. Говорят, крепкая, а я ничего не почувствовал… — Ахмад отшвырнул испорченную папиросу и поднялся во весь огромный рост; брюхо косо выпячивалось под серым халатом. Он закрыл глаза, поднял лицо кверху и растопырил руки:
— Так вышел я из гробницы…
Он снова сел и зажал ладонями свои бедные глаза, ослепленные неистовым блеском сокровищ.
— Мистер Картер был смертельно напуган… — Голосом высоким, тонким, почти женским Ахмад закричал: — Ахмад!.. Ахмад!.. Что с вами, Ахмад?.. Мне страшно!..
Двигая толстыми пальцами, Ахмад воспроизвел суетливый перепляс мистера Картера вокруг себя. Мы уже не отводили стыдливо глаз, зачарованные новым проявлением неисчерпаемой натуры нашего спутника. Ахмад перевернул всю историю вверх тормашками, он не пытался показать свой восторг при виде несметных сокровищ, как делали другие гиды. Это непосильная задача, к тому же чрезмерное удивление всегда несколько глуповато.
— Ахмад, не мучайте меня, — продолжал мельтешиться мистер Картер. — Скажите хоть слово!.. Неужто ваши глаза узрели чудо и свет дня навеки померк в них?..
И тут, словно из могильной глуби, из самого саркофага мальчика-фараона, долетел низкий и вместе легкий, как вздох, неповторимой интонации голос:
— О мистер Картер!..
Ахмад отнял руки от лица, секунду-другую молча глядел на нас и договорил уже сухо, по-деловому, словно для протокола:
— Он упал в обморок, и я с трудом привел его в чувство. Холодные компрессы на сердце поглотили весь наш запас питьевой воды…
Панорама Каира
Из пустыни в столицу
После этой подробности уже нельзя было сомневаться, что гробницу Тутанхамона открыл Ахмад.
…Мы снова в Каире. Не за горами отъезд, и нас заботит, как с наибольшей пользой потратить оставшиеся фунты и пиастры. Перед обедом мы растерянно мечемся по центральным улицам от витрины к витрине.