Чёрные замшевые сапоги девушки были покрыты разводами от грязного подтаявшего снега. Снегоуборочные машины у нас как всегда радуют своей работоспособностью.
— А нечего было надевать их. Обула бы нормальные, кожаные. Но тебе ж выпендриться надо, как всегда, — съехидничала я по-доброму.
— Да ну тебя, — надулась Анютка. — Чтоб ты понимала, святая простота.
— Да уж куда мне, простоте, — протянула я с невесёлой усмешкой. — Идём уже, — вздохнула и направилась к стойке.
На самом деле мы с ней зашли сюда, чтобы купить себе по стаканчику кофе.
— Значит, у него будет дочка? — вернулась подруга к теме, которую обсуждали до прихода в пиццерию.
— Похоже на то, — отвернулась я от неё. — Я думала, прям там умру.
Аня ничего не сказал, только одарила сочувствующим взглядом.
Вообще, она единственная, кто поддержала меня тогда. Олеся вот смачно проехалась по мне. Думала, не выживу. Но так даже лучше. Проще. Не хочу ничьей жалости. Пусть лучше ненавидят. Как и Артём.
Это сейчас я понимаю, что можно было попытаться бороться, уговорить приехать к нам того чёртового хирурга пораньше, отстоять опеку над братом, попробовать сделать хоть что-то. А тогда… Да я саму себя не помнила в то время, не говоря уже о чём-то большем. Всё, словно в тумане. Лица, голоса, люди. Кто-то что-то говорил, требовал, просил подписать. Всё слилось воедино. Но вот женщину из опеки я запомнила хорошо. Наверное, потому что она стала вестником очередных бед, длиною в последние полтора года. И, скорее всего, до конца моих дней.
Полная тётка, напоминающая по виду настоящую жабу, с мерзким голосом и брезгливым выражением лица, которая пришла в больницу, как только Антошка пошёл на поправку и пришёл в себя. Пришла и с довольным видом сообщила, что дальнейшая судьба мальчика и опеки над ним теперь под её ответственностью, так как я не способна заниматься его воспитанием, ибо ещё маленькая и мне нужно о себе беспокоиться. И даже брак с Артёмом не поможет, так как он будет преднамеренным.
Я стояла, слушала её, что-то лепетала в ответ. Не помню — что. А она всё говорила и говорила, добивая меня, пока я окончательно не скатилась в откровенную истерику, которая завершилась большой дозой успокоительного. Женщина эта тогда отказала всем и сразу в опеке. Даже родителям Аньки. И на взятки оскорбилась. А предлагали ей немало.
Затем случился Стас...
Я в тот день долго гуляла по городу, мысленно уже прощаясь с братом. Он проезжал мимо и увидел меня. Слово за слово, и так и вышло, что я выложила ему свою проблему, после чего парень предложил мне сделку: его помощь в обмен на замужество. Конечно же, я отказалась. Даже раздумывать не стала. Ещё и Артёму пожаловалась на такую наглость. А через несколько дней брату снова стало плохо. Потребовалась ещё одна срочная операция, которую отказались проводить местные врачи, ссылаясь на то, что они не имеют достаточно опыта и квалификации, и оборудования у них нужного нет. Позже я, конечно, поняла, что им просто не нужна была лишняя смерть на операционном столе. А тогда едва не сошла с ума, буквально валяясь в ногах у главврача, умоляя о помощи. Только результатов это никаких не принесло. Как и самим не удалось найти такого хирурга, который согласился бы приехать в наш город и прооперировать Антошку. Точнее, нашли, но он на тот момент был занят другим пациентом и так сразу не мог помочь. А врачи сказали, что счёт пошёл на часы. И вот тогда я сдалась. Позвонила Стасу, который заверил, что непременно поможет, но на ранее озвученных условиях.
В тот же день я порвала с Акимовым и подписала брачное соглашение, которое мне подсунул Егоров при встрече. Мне было уже плевать на всё и всех вокруг, на то, что я делаю, как и на саму себя. Лишь бы мой брат жил.
В итоге, Антошка не просто выжил, а встал на ноги. Сейчас он пусть и не совсем уверенно, но всё же ходит. Врачи обещают, что в будущем ничего о пережитом не напомнит. Не считая шрамов. Но это такая мелочь по сравнению с тем, что он жив и не стал инвалидом.
— Ничего, подруга, всё будет хорошо, вот увидишь, — приобняла меня за плечи Анька, вырвав из раздумий. — В общем, купи кофе, а я пока отойду носик попудрить, ладно?
— Ладно, — согласилась я, кивнув в подтверждение.
Подруга ушла, а я осталась стоять у стойки в ожидании заказа. Точнее, очереди на него. И всё бы ничего, если бы не одно но…
— Девушка, можно повторить заказ на пятнадцатый столик?
Резко обернулась в сторону, откуда послышался голос, и столкнулась взглядом со светло-карими глазами.
— Издевательство какое-то, — пробормотала я невольно.
Ну, а как иначе назвать то, что мы второй день подряд встречаемся с ним?
В ответ на моё заявление Артём лишь усмехнулся, вопросительно приподняв брови.
Я же отвернулась, уставившись на свои ладони невидящим взором. Сердце колотилось, как ошалевшее. Никак, глупое, не желало принимать правды.
— Как самочувствие?
Я не ослышалась? Он правда поинтересовался моим здоровьем?
Уставилась на мужчину в откровенном сомнении и шоке.
— Всё хорошо, — кое-как выдавила из себя в ответ.
Конечно, хорошо. Мне ж тонну успокоительного прописали и железа для поднятия гемоглобина. И я всего напилась уже с самого утра.
— Как Антошка?
А-а! Он точно надо мной издевается!
— Тоже хорошо, — я даже кивнула в подтверждение своих слов. — Начал ходить самостоятельно недавно.
— Я рад.
— Я тоже.
— Счастлива?
Боже, дай мне сил пережить этот никчёмный разговор!
Честное слово, лучше бы накричал, обозвал, унизил, чем это деланная вежливость.
К чему?!
Неужели не видит, что я едва стою на ногах, сходя с ума от его близости?!
Всё, чего мне хотелось сейчас, это кинуться ему на шею и реветь, как идиотка. Чтобы обнял, прижал к себе, защитил... от самой себя. Потому что я устала. Устала прятаться под налётом безразличия. Устала быть сильной. От самой жизни устала. Потому что без него я больше не чувствую вкуса этой самой жизни. Я просто медленно умираю.
Вопреки немым мольбам и крикам мой ответ прозвучал довольно сухо.
— Вполне.
"Лгунья!" — кричала душа, кидаясь на прутья золотой клетки, в которую я добровольно уже давно заточила саму себя.
— А… ты?
Вот ду-ура!
Зачем спрашивать очевидное?
Ну, я и мазохистка!
— Вполне, — отозвался Артём с усмешкой.
И не ушёл. Так и продолжил стоять рядом. Смотреть. Пристально. Изучающе. Словно пытался понять или увидеть что-то одно ему известное.
Для меня это время растянулось в бесконечность. Я бесстыдно наслаждалась его присутствием рядом и с удовольствием впитывала исходящее от него тепло. Вот бы ещё обнял.
— Девушка! — ворвалось в сознание громкое. — Вы что будете заказывать?
Меня звали и явно не первый раз.
— Да, простите. Мне два кофе.
Девушка за стойкой тяжко вздохнула.
— И?
Уставилась на неё непонимающе. Вот чего она пристала? Не видит, что ли, что я занята? Выжить пытаюсь!
— Один капучино с корицей и молоком. И ещё один с карамелью и апельсиновым соком, — ответил за меня Артём, назвав любимый напиток Аньки и, соответственно, мой. — Всё верно? Ничего не перепутал?
— Не перепутал, — процедила я сквозь зубы.
Просто такая злость обуяла. На себя, конечно же. Да и на Акимова тоже. Ведь специально стоит, не уходит. Намеренно испытывает мою стойкость. Мучает.
Что это? Месть?
Не спорю, заслуженно. Но это не значит, что я позволю над собой издеваться.
— Слушай, Акимов, тебе заняться больше нечем? Ты же здесь, я так понимаю, не один. Почему бы не вернуться к друзьям, или с кем ты здесь? Заказ как раз скоро уже наверняка принесут.
Артём на это вновь только брови выгнул. Промолчал. Скотина!
Ай, к чёрту всё!
И кофе в том числе.
Развернулась и направилась на выход.
Аня догнала меня уже на улице.
— Прости, что оставила одну, — выдала она сочувственно.
— Ты же не знала, что Артём тоже окажется там. С кем он хоть?
— С Мстиславом и Семёном.
— Ясно, — кивнула я, глядя себе под ноги.
Раз лужа. Два лужа. Три лужа…
— Галя! — развернула меня к себе Аня. — Куда ты идёшь? — вздохнула устало.
Оглянулась и нервно рассмеялась.
Куда-куда. Куда ноги повели. А повели они меня в сторону моста, где мы любили гулять с Артёмом.
— Галь, — снова позвала подруга.
— Что? — прошептала я, саму себя почти не слыша. — Сама виновата. Сама поставила в приоритет брата, — посмотрела на неё сквозь слёзы. — Я сама. Всё я. Просто, знаешь, пусть лучше ненавидят, — повторила вслух свои ранние мысли. — Так, по крайней мере, Артём не винит себя лишний раз. Даже смог найти кого-то лучше меня. Кого-то постарше. Которая заслуживает его. А я… переживу. Я всё переживу. Тем более, мне есть ради кого всё это терпеть. Все эти рауты. Холёные лица. Пренебрежительные улыбки. Я всё смогу.
— Чёрт, Галь, ну, неужели, нет никакой лазейки в вашем брачном соглашении? Не можешь же ты так всю жизнь…
— Почему не могу? — нервно рассмеялась я. — Другие же вот живут. Меня, по крайней мере, не бьют. И сына моего любят, — ещё сильнее принялась хохотать.
— Какого сына? — опешила Анька.
А я ещё больше стала смеяться. А потом меня прорвало. Сперва заикаясь и всхлипывая, глотая рыдания, а после слова полились, как из открытого крана.
— Антошка... меня… мамой... зовёт. Меня. Понимаешь? Родную сестру. Мамой. А Стаса папой. Его. Папой. Но ведь это неправильно. У него есть родители. Свои собственные. Не я и Стас. А Инесса и Валерий Добровольские. Он их должен называть родителями. А нельзя. Психолог велел создать для Антошки именно что семью. Он не помнит родителей. Он же и меня даже не узнал, когда очнулся. Вот и… А я не могу. Меня каждый раз коробит, когда он зовёт меня мамой, а его папой. Не нас он так должен звать. Не так должно всё было быть. Совсем не так. Они должны были вернуться. Должны были сейчас оформлять Антошку в садик. А я… я… я…