Бабушка призналась Варжетхан, что даже благодарна судьбе за то, что она подтолкнула Ольгу к отъезду. Сосик больше в селе не показывался. Ходили слухи, что его быстро женили, но брак оказался неудачным.
Позже, когда уже родилась я, когда мама официально стала главной головной болью всего села, его проклятием и позором, получила звание «падшей женщины» и своим появлением в селе производила фурор, она сделала подарок Алику. Подарила фотографу-мяснику набор ножей, профессиональных, настоящих, в специальной коробке, из уникальной спецстали. Где уж она их достала? Алик плакал, когда развернул подарок. Плакал и не мог успокоиться. Он смотрел на эти ножи и вытирал слезы, льющиеся по щекам. Он ими так и не воспользовался. Раскладывал на столе, смотрел и снова убирал.
Еще одна прививка от профессии, или В мире животных
Все в редакции и селе говорили, что гуся Русика давно пора отдать Алику. Но бабушка сопротивлялась как могла. Русик, когда видел бабушку во дворе, бежал к ней, растопырив крылья. Она гладила его, брала на руки, он закрывал глаза и млел, давая почесать себе шею. Бабушка кормила гуся грецкими орехами. Русик, я думаю, имел большие проблемы с печенью, что не мешало ему быть счастливым. За грецкие орехи готов был отдать жизнь. Хорошо что Альбина ничего не знала про фуа-гра, а так бы Русику точно пришел бы конец.
Когда на пороге редакции появилась моя мама, Русик, расставив крылья, кинулся защищать двор. Мама пнула наглого гуся ногой и пошла дальше. Но гусь кинулся в атаку и вцепился маме в попу. Мама бегала по двору, но Русик вцепился крепко и не отцеплялся. Клюв он разжал только после того, как во дворе появилась бабушка и бросилась спасать и успокаивать – нет, не свою дочь, а любимого гуся. У мамы на всю жизнь остался рубец на мягком месте. И еще неделю после укуса она вынуждена была спать на животе, поскольку ей на попу Варжетхан наложила повязку с мазью.
Но даже после этого бабушка не отдала Русика Алику. Зато отчитала вопящую и держащуюся за больное место маму, что она бедного гуся напугала.
– Для тебя гусь важнее дочери! – кричала мама.
– Да, – соглашалась бабушка. – Ты даже текст не можешь написать. А Русик меня понимает.
Бабушка гладила гуся, а тот прижимался к ней и гоготал – жаловался на жизнь. Мама пыталась приклеить на попу лист подорожника.
Не только с гусями, но и с коровами отношения у мамы не сложились. Коровьи лепешки считались традиционной детской забавой. Если в городах дети играли в «сифак» или «сифу» – кидались мокрой грязной тряпкой со школьной доски, то мы в деревне кидались застывшими коровьими лепешками. Правила те же. Предмет другой. Если городские дети мазались в лагерях зубной пастой по ночам, то мы, сельские, мазали друг друга свежим коровьим дерьмом. Подложить в кулек (именно так, кулек, а не пакет, не сверток), сложенный из газеты, бараньих какашек вместо изюма – любимый розыгрыш. Девочки с раннего детства знали, как появляются на свет телята, и помогали держать коровий хвост, если требовалось. Мама никогда не рассказывала мне про свою фобию, зато рассказала бабушка. Когда Ольга была маленькой, кто-то из соседок решил ее развлечь (у нас собственной коровы никогда не было). Маме, которой только исполнилось четыре года, дали в ладошку кашу и велели покормить теленка. Тоже ничего необычного – девочек с раннего детства приучали ухаживать за скотиной. Но теленок вместе с кашей решил съесть и мамину руку. Прихватил сильно и чуть ли не по локоть. Жевал и не отпускал. Все смеялись, поскольку встали на сторону теленка, а не маленькой девочки. И чего она орет? Теленка испугает. Подумаешь, беда какая.
Позже, когда маму учили доить корову – обязательный ритуал для девочек, корова пнула ее копытом. Не сильно. Маме опять попало – молоко из ведра расплескала, не успела вытащить из-под коровы. И корову испугала своим воплем. Когда Ольгу отправили пасти коров, раз уж она с дойкой не справилась, одна из них ткнула ее рогом. Тоже не сильно, но ощутимо. Корова отказывалась идти куда следует, и мама решила ее направить в нужном направлении, хлестнув по бокам прутом. Кто был виноват? Конечно, Ольга. Корову следовало ласково уговорить, а не поднимать на животное прут.
– Я должна была разговаривать с коровой? – не понимала мама, когда соседки вызвали ее «на ковер», то есть во двор для серьезного разговора и избрания наказания.
– Моя Роза понимает лучше тебя. С ней разговаривать интереснее, чем с моим мужем, – рассердилась тетя Бэлла, хозяйка обиженной коровы.
– Она – корова. Она не понимает. У нее нет мозга, – стояла на своем мама.
– Что ты такое говоришь? Это у тебя нет мозга, раз ты такие слова произносишь! Роза тебя своим молоком выкормила! – кричала на весь двор тетя Бэлла.
– Вашей Розе всего четыре года, она не могла меня своим молоком выкормить. – Мама не собиралась сдаваться.
– Ее мать, моя прекрасная Лаура, тебя молоком выкормила, а значит, и Роза!
Согласно сельским традициям, правда была на стороне тети Бэллы.
– Твоя Роза тупая и Лаура была тупой, потому что они – коровы! – отрезала мама.
Женщины загалдели, гадая, какое ужасное наказание для мамы может искупить ее ужасный поступок и еще более ужасные слова. Шить наволочки для хозяйственных нужд? Чтобы тете Бэлле до конца жизни хватило! Или пусть Ольга свяжет двадцать, нет, тридцать салфеток крючком. Нет, не подходит, она их так свяжет, что позору не оберешься, только нитки переведет.
И тут вступилась бабушка, до этого молчавшая.
– Пусть у меня в газете отработает. Младшим стажером.
И женщины загалдели снова. Да, это хорошее наказание. Больше, чем бытовые женские дела, мама ненавидела писать в газету или что-то еще делать для редакции. Наказание сочли соответствующим тяжести содеянного. Тогда-то мама и поступила на работу в газету. Бабушка ее даже официально оформила, чтобы ее непутевая дочь что-то там осознала. Мария свято верила в корпоративную честь – нельзя подвести коллектив, частью которого ты являешься. Нельзя не явиться на работу, где у тебя заведена трудовая книжка. Нельзя не выполнить задание, данное начальником.
Первой командировкой, что получилось не специально, для мамы оказалась поездка в соседнее село – в коровник-ударник, побивший все рекорды надоя. В нем ввели уникальную систему доения, которая позволяла увеличить надои на пятьдесят процентов. Требовалось срочно написать небольшой репортаж про коров-рекордсменок с указанием кличек, взять интервью у доярок, которые бы поделились уникальным опытом доения, и описать коровник, в котором чуть ли не музыка играла для повышения надоев. Заметка должна была выйти на первой полосе, чтобы остальные доярки, коровы и хозяйства переняли опыт и повысили показатели.
Поскольку про детские психологические травмы в нашем селе вообще ничего не знали, бабушке и в голову не пришло, что мама плохо относится к коровам. Наоборот, она считала, что таким репортажем ее дочь сможет загладить свою вину перед тетей Бэллой и особенно перед коровой Розой и ее матерью, давно почившей коровой Лаурой.
Мама с Романом приехали в село. Романа немедленно отвели в дом председателя совхоза, где напоили парным молоком, потом аракой, потом еще раз аракой и познакомили с дочкой председателя совхоза.
Про младшего корреспондента стоит рассказать поподробнее, поскольку он, как и бабушка, считался немного Лермонтовым. Столичный мальчик, из города, окончил институт, но приехал работать в село, чтобы постичь основы профессии непременно у моей бабушки. В родной семье к нему относились так же, как в селе к моей бабушке, – как к больному, но все равно любимому ребенку. Да, Роман умудрился родиться в богатой и знатной семье, но отказался от всех благ ради любимого дела. Он жил в комнате, которую предоставила ему редакция, питался в «Кафэ-Рэсторане» у Альбины (за питание мальчика родным не стоило беспокоиться) и не собирался возвращаться домой, в семью. Он считал себя пока недостойным столичной прессы. Тот факт, что его отец – Казбек Асланович – был одноклассником главного редактора столичной газеты, а двоюродная сестра его матери была женой главного редактора, что позволяло юноше занять сразу должность редактора отдела газеты, причем любого, на выбор «мальчика», Романа никак не привлекал, а только раздражал. Семье он объявил, что вернется в город только тогда, когда почувствует себя достойным писать в масштабах города. А поскольку лучшим журналистом во всей республике он считал мою бабушку, то приехал в село и попросился на самую низшую должность.
Бабушка немедленно позвонила Казбеку Аслановичу, которого привыкла называть Казик, и она была единственной, кто так его называл, поскольку даже жена обращалась к нему по имени-отчеству. Конечно, бабушка с Казиком были знакомы, они дружили много лет, и, конечно, он тоже считал бабушку лучшим журналистом республики. Так вот бабушка спросила, знает ли Казик, где его мальчик находится и чего он хочет. Отец проявил мудрость и сказал, что не будет мешать сыну – пусть учится, живет, работает. Если Мария будет рядом, то он тем более спокоен. Но если Мария сделает так, чтобы мальчик перестал хотеть стать журналистом, а захочет, например, стать экономистом, работать в горсовете у троюродного дяди, и вернется в семью, то его отцовская благодарность не будет знать границ. Бабушка делала все, чтобы мальчик расхотел быть журналистом – давала сложные задания, заставляла переписывать текст по десять раз, придумывать заголовки, но Роман лишь смотрел на нее восхищенными глазами, как смотрит ученик на любимого учителя, которого считает богом, гуру, мастером, гением и так далее. Придраться к Роману было решительно не за что, и его отъезд в родной город и возвращение в семью откладывались на неопределенный срок.
Бабушка уже всячески издевалась над корреспондентом и отправляла на невыполнимые задания. Например, взять интервью у старейшины, который молчал последние двадцать лет из принципа – просто не хотел делиться мудростью с этим ужасным миром. Но мальчик оказался умным и талантливым. Трудолюбивым и настойчивым. Он умудрился разговорить старейшину, знаменитого «немого долгожителя», как называли его все в селе, и бабушке пришлось писать внеплановый репортаж о том, что «немой» старейшина готов делиться мудростью веков. К старейшине тут же потекли потоком желающие узнать будущее, и семья, кото