У тети Луизы я все время бегала. Спокойно не ходила вообще. Чаще всего бежать приходилось за козлом Азаматом, Азиком, который убегал высоко в гору и достаточно далеко. Луиза очень переживала за любимого козла и посылала меня привести его домой. Азик прекрасно знал дорогу домой, не хуже собаки (которой, что удивительно, у Луизы не было, хотя во всех частных домах их держали). То, что Азик знает дорогу, я поняла где-то через неделю. Гоняясь за ним, заблудилась. Даже не понимала, куда идти – направо или налево. Меня вывел Азик, который уверенно потрусил по малозаметной тропинке.
– Лучше бы вы собаку завели, – пожаловалась я Луизе. – Зачем я за ним бегаю, если он сам может дойти?
– Ну ему же будет скучно одному. Он такой чувствительный, – серьезно сказала Луиза.
У Азика был отвратительный характер. Несколько раз он спихивал меня в реку. Подходил сзади и пинал, не сильно, не больно, но я оказывалась в воде с головой. С криком выскакивала, прыгала на месте. После первого погружения я думала, что умру. Настолько леденящим показался холод снаружи, будто тысячи иголок воткнулись в тело. И настолько же сильным был жар внутри. После второго купания – как этому козлу удавалось подкрасться неслышно? – я погналась за ним с целью сбросить в реку уже его самого. После третьего я очухалась уже быстро и побежала жаловаться Луизе.
– Это вы ему велели меня сбрасывать? – Я потребовала ответа, потому что Луиза часто шепталась с козлом, как бабушка часто шепталась со своим гусем Русланом.
– Что ты такое говоришь? – Луиза сделала вид, что сильно удивлена. – Как я могу подговорить козла скинуть тебя в реку?
– Правильно мама говорит – вы все ненормальные. Бабушка с гусем разговаривает, вы с козлом. Я же знаю, что он это специально. Что я ему плохого сделала?
– Ну тогда и ты с ним поговори, раз думаешь, что он понимает. Попроси его не сбрасывать тебя в реку.
Азик сбросил меня еще раз десять. И только на одиннадцатый я смогла его поймать.
– Я его поймала! – прибежала я к Луизе, таща за собой на веревке козла.
– Ты с ним поговорила?
– Еще как! Я сказала, что в следующий раз сама его сброшу в реку.
Азик с тех пор перестал бодаться, а я избавилась от сеансов закалки в ледяной горной реке.
А вот у козы Эммы характер был чудесный, просто ангельский. Она ни разу меня не пнула, когда я ее доила. Доить я училась долго.
Азик все же норовил сделать мне гадость. Набегавшись по горам, он стал спускаться вниз, к реке.
– Сходи за ним, я волнуюсь, – просила Луиза.
Я покорно шла. Один раз эта скотина увернулась, когда я уже почти схватила его за веревку, и опять оказалась в реке. Сама свалилась, не удержавшись. Козел стоял на берегу и, я готова была поклясться, смеялся.
Еще через неделю пребывания у Луизы меня было не узнать. Я сильно похудела от пробежек по горам, окрепла после регулярных купаний в ледяной реке. Я перестала плакать и страдать – так уставала за день, что на страдания сил не оставалось. Когда появлялись клиенты, я помогала Луизе носить тарелки, убирать грязную посуду. До сих пор я умело ношу подносы и владею искусством вынести на одной руке три больших тарелки. Луиза научила меня замешивать воздушное тесто из муки, воды и щепотки соли. Козу я доила быстро, нежно и аккуратно – ни одной капли мимо ведра.
Когда бабушка приехала меня забирать, то чуть не расплакалась. Я стала обычной, улыбчивой, послушной, работящей девочкой. Я принесла бабушке чай, сыр, убрала за ней посуду, протерла стол, перемыла посуду, сбегала за Азиком, сто раз сказала «спасибо» и упала без ног спать прямо на скамейке.
– Что ты с ней сделала? – спросила бабушка, делая глоток кофе. Луиза сварила бабушке кофе, как она любила, чуть слаще положенного, не такой крепкий, и капнула в чашку молока. Луиза называла этот кофе «испорченным».
– Ничего не сделала. Хорошая девочка. Очень умная, кстати, – ответила Луиза, – и совершенно здоровая.
– Она плакала все время.
– Ну и что? Поплакала и перестала. У нее легкие слезы.
Что еще я помню? Обувь Луизы. У нее была маленькая нога, размера 35–36-го, но она носила здоровенные мужские тапочки, гигантские калоши и резиновые сапоги. Как у нее нога не выпадала – не знаю. Но тапочки Луизы меня успокаивали. Она шаркала по двору, и мне нравился этот звук. Я очень чувствительна к звукам, особенно к тембрам голосов. Меня многие голоса раздражают. Но мне нравится шум реки, шарканье тапочками. И как точат ножи. Луиза каждое утро точила свои ножи на точильном камне. И я просыпалась от этих звуков.
Платье на счастье
Про одежду, местный дресс-код, хочется рассказать отдельно. Все женщины в селе ходили, как правило, в халатах, длинных платьях и косынках. Бабушка косынки никогда не носила. Даже на похороны голову не покрывала. Ей это позволялось как уважаемой женщине. Мама нарушила все местные традиции еще в детстве, когда ходила в мужских штанах и мужских рубахах.
Девочкам одежду или шили, или вязали. Лучшей швеей в селе считалась Маленькая Светочка. Называли ее так потому, что Светочка была чуть ли не карлицей, чуть выше метра, и она и вправду отлично шила. Бабушка с ней дружила.
Готовую одежду в наше сельпо завозили редко. Даже за нижним бельем и комбинациями приходилось охотиться. Мама привозила бабушке отрезы ткани – они ценились больше готовых костюмов. Но бабушка эти отрезы берегла и не использовала – видимо, хотела оставить мне в приданое. Иногда из города доставлялся спецзаказ – несколько рулонов кумачовой ткани, чтобы сшить флаги, флажки и транспаранты к майской демонстрации. Конечно, все самые ответственные заказы выполняла Маленькая Светочка. Она умудрялась так раскроить ткань, что хватало не только на флаги, но и на скатерти для сельсовета, на новый флаг школьной дружины, и еще целый отрез оставался. Однажды из остатков отреза она сшила для бабушки халат и косынку. На пару размеров больше, чтобы ткань не пропадала. Бабушка примерила обновки и осталась довольна. Но в халатах она не умела ходить, как и в косынке. Поэтому подарок отдала Варжетхан, которой халат оказался впору, сидел как влитой. И уже на следующий день местная гадалка появилась в магазине в кумачовом халате и такой же косынке. Женщины чуть в обморок не попадали. Варжетхан шла по улице красным пятном и пугала даже собак – те начинали скулить и забивались в будки.
Как назло, в село приехала комиссия, которая принимала работу по украшению села. Флаги висели, флажки взлетали на ветру, дети бегали с флажочками. Придраться было решительно не к чему. И тут на дороге, когда бабушка уже провожала комиссию, появилась Варжетхан. Обмотанная, можно сказать, во флаг и с флажком на голове.
– Что это? – прошептала женщина из комиссии, Зара Давидовна. Она была новенькой, впервые приехала в село и не очень разбиралась, кто есть кто. Ее явно пристроили на хорошую должность по знакомству, но Зара Давидовна оказалась придирчивой и быстро вошла во вкус власти. А что ей еще оставалось? Сильно за тридцать, ни мужа, ни детей. Но с хорошим образованием. Значит, что-то было в ее молодости, что ее только на работу смогли пристроить, а не замуж выдать.
– Что? – не поняла бабушка.
– Вот это? Как это? Как вы посмели? – Зара Давидовна показала на Варжетхан, которая спокойно шла по улице. А надо сказать, что местная гадалка весила почти сто пятьдесят килограммов. Представьте себе такую женщину и всю в красном флаге. Еще и с косынкой на голове.
– Это символ нашего села, – торжественно объявила бабушка.
– Символ? Какой символ? – Зара Давидовна передумала залезать в машину, решила разобраться и все-таки найти нарушение. Уже пятое село, а никаких несоответствий и недочетов, все идеально. Зара Давидовна хотела выслужиться… – Вы использовали драгоценную ткань на… бытовые нужды. Вы пустили ткань, которая была выделена на флаги, на… халат! Это же преступление! Как вы могли поступить так со священной тканью? Вы пойдете под суд! Вы предали своим поступком родину! Праздник Первомая у вас стал… халатом!
Зара Давидовна, конечно, не знала, что бабушке нельзя говорить таких слов про предательство родины. Бабушка, воевавшая за родину, начинала не просто закипать, она приходила в бешенство и могла и за наградной пистолет схватиться.
– Эта женщина больше всех нас достойна носить эту ткань, – процедила она.
– Это еще почему? – не унималась Зара Давидовна.
И тут бабушку, можно сказать, понесло. Она схватила Зару Давидовну за руку и потащила ее по дворам. Варжетхан семенила следом, поскольку не успела разобраться, отчего ее подруга «взбеленилась», и собиралась влить в нее успокоительные капли.
В каждом доме Заре Давидовне рассказывали, что во время войны Варжетхан была партизанкой, спасла жителей села, выводила детей, лечила, кормила, выхаживала. Они жили в лесу, где выжили только благодаря знахарке, которая все знала про травы, про ягоды и про то, как добыть воду. Женщины подносили Заре Давидовне новорожденных младенцев и тыкали этими младенцами ей в нос – если бы не Варжетхан, их бы не было.
– Я все поняла, мне пора, – уже мямлила Зара Давидовна, но бабушка вела ее из дома в дом. И в каждом следующем доме ей рассказывали, что Варжетхан не только во флаге может ходить, а вообще в чем угодно может ходить, лишь бы ходила. Пусть хоть голая ходит, дай бог ей кавказского долголетия.
Зара Давидовна еле вырвалась из цепких рук главного редактора. Уселась в машину, которую провожали женщины с детьми на руках. Они продолжали кричать, что лично сорвут все флаги с сельсовета и сошьют из них сто, нет, двести халатов для Варжетхан, лишь бы она была здорова.
– Ну что ты так завелась? – спросила Варжетхан бабушку. Она уже влила в нее и капли, и отвар, но Мария все еще не могла прийти в себя. Ее буквально трясло от возмущения. – Ну приехала какая-то дура, что она тебе?
– Ничего. Просто нельзя так. Понимаешь?
– Она несчастная женщина. У нее по-женски проблемы. Я же видела ее зрачки. И кожу разглядела. Я бы могла ее вылечить. Ну как тебя успокоить? Хочешь, я не буду носить этот халат?