жчина значительно старше ее. Когда мы представились, они пригласили нас провести с ними праздник.
На протяжении многих лет Руткарт был старшим геологом в Бельгийском Конго, и именно он открыл пещеры Хойо. Он надеялся начать исследования этих пещер немедленно, но все время не хватало денег на организацию экспедиции, и лишь после ухода на пенсию у него появилась возможность обследовать их. Он обнаружил, что всего было семь пещер с богатыми залежами гуано и ископаемыми остатками вымерших животных.
Когда правительство Бельгии узнало об этих ценных открытиях, оно выделило средства на исследование пещер, но, к сожалению, начало второй мировой войны положило конец предпринятым усилиям.
Руткарт дал замечательное описание этих труднодоступных пещер, входы в большинство из которых находятся высоко над нынешним уровнем местности и со стороны почти незаметны. Ему пришлось использовать высокие лестницы, чтобы добраться до входов, которые были настолько узки, что он с трудом протискивался в них.
Внутри пещер находились огромные ниши, покрытые в основном гуано. Во время последующих обследований ему удалось также обнаружить озеро и несколько водопадов. Пещеры находятся на разных уровнях и уходят на какое-то расстояние в глубь горной системы Великого Рифта.
При снятии поперечного среза для определения толщины слоя гуано были обнаружены ископаемые остатки исчезнувшей фауны. Руткарт отправил некоторые образцы своих находок в Антверпен, где они вызвали огромный интерес. Как эти животные попали в пещеры, останется, видимо, тайной до тех пор, пока не будет лучше изучено смещение пластов горных пород системы Великого Рифта.
Нас пригласили осмотреть две пещеры, в которые проведено электричество, и мы смогли увидеть огромный лабиринт узких проходов и туннелей и услышать вдали грохот водопада.
Ома тихо скончалась в Зайфенмюле 17 апреля 1916 года. К тому времени наша семья лишилась всей собственности.
Трауте и моя мать остались в Вене, Дорле поселилась в Англии, а другие мои родственники живут в разных местах земного шара. И наконец, долина Зайфенмюле стала дном созданного в Чехословакии водохранилища. Я никогда больше не возвращалась в эти места, с тем чтобы сохранить нетронутыми свои воспоминания детства.
В это время я получила ряд заказов на рисунки цветов, а также продала музею некоторые свои предыдущие зарисовки. Следующая поездка привела нас на сомалийскую границу, в Колбио. Здесь Джордж сильно заболел дизентерией, и я срочно отвезла его на побережье, в Малинди, где жил ближайший в этом районе доктор.
Джордж выздоровел быстро, но ему нужен был отдых, и поэтому мы приняли приглашение задержаться здесь и отпраздновать окончание поста рамадана. Меня настолько поразило великолепие традиционных одежд, которые носили по этому случаю арабы, что я попросила окружного чиновника, чтобы он нашел для меня кого-нибудь из местных жителей в качестве натурщика. Опыта писания портретов у меня тогда еще не было, и поэтому я крайне смутилась, когда на следующий день ко мне пришел ливали[27] — шейх Азан. Он был весьма уважаемым и важным лицом, поскольку был и религиозным вождем, и главным судьей арабской общины, жившей на побережье. Еще больше я встревожилась, когда услышала от него, что недавно его портрет рисовал один известный французский художник, и меня мучил вопрос, не стоит ли признаться, что я почти не умею писать портреты. Но хотя я этого и не сделала, шейх скоро сам оценил обстановку и понял, что я была совершенно неопытным человеком. Однако, будучи подлинным джентльменом, он безропотно выдержал навязанную ему пытку. Мое творение, конечно, не было шедевром, но я храню этот набросок еще и по сей день. Тогда я и не предполагала, что он станет одним из первых из семисот портретов африканцев различных племен Кении в традиционных орнаментальных украшениях и что мне предстоит провести шесть лет в отдаленных местах, чтобы создать такое рекордное число рисунков.
Из Малинди мы с Джорджем на грузовике направились в лесной массив Бони. Эта заповедная зона шириной почти в пятьдесят километров протянулась параллельно побережью от порта Ламу до сомалийской границы. Нам приходилось прокладывать путь через болотистую местность, где обитало много диких животных и процветало браконьерство. Потом мы направились в маленькую рыбачью деревушку Киунга, расположенную на побережье в нескольких километрах от границы. На следующий день после нашего приезда пошли сильные дожди, и мы застряли здесь на несколько недель. К счастью, мы захватили с собой подводные ружья и маски и поэтому смогли исследовать коралловые рифы, где я увидела еще большее разнообразие «сказочных» рыбок, чем в Порт-Судане. Зная, что, вытащенные из воды, они теряют свою радужную окраску через несколько минут, я приносила все свои принадлежности для рисования на рифы и, поместив только что пойманную рыбу в миску, быстро делала цветной набросок. Затем, уже на берегу, я делала детальный акварельный рисунок по наброскам, добиваясь точного воспроизведения оригинала. После этого мы засыпали рыбок солью и отвозили их в музеи в Найроби, где с них делали гипсовые слепки.
Восемьдесят моих рисунков приобрел муниципалитет Момбасы с намерением выставить их в будущем морском музее. Но — увы — ко времени его открытия большая часть рисунков пропала, и, таким образом, единственная коллекция рисунков коралловых рыб, написанных прямо на рифах, была безвозвратно потеряна.
В этот период я заболела и в конце концов решила направиться в Лондон на лечение. Вместе с тем я хотела использовать вечера в Лондоне для вырезания шахматных фигур из слоновой кости. Фигурки африканских девушек и юношей изображали бы пешки, фигурки африканцев в своих неповторимых головных уборах были бы королями и королевами, а жирафы стали бы конями.
В Департаменте охоты мы приобрели несколько кусков слоновой кости и распилили их на бруски трех различных размеров. Теперь до получения проездных документов я рисовала портреты африканцев из различных племен, которых встречал во время своих поездок, с намерением использовать их в качестве моделей для будущих шахматных фигур. По пути в Лондон я познакомилась с одним пассажиром, интересовавшимся жизнью в отдаленных районах Африки, и показала ему свои рисунки. Он предложил мне по приезде в Лондон показать их редактору английского географического журнала «Джиогрэфикал мэгэзин» Майклу Хаксли и, к моему удивлению, посоветовал написать также статью, проиллюстрировав ее моими рисунками. Поскольку у меня почти совсем не было писательского опыта, я предложила, чтобы текст статьи подготовила Алис Рис. Впоследствии наша совместная работа была опубликована в этом журнале.
В Лондоне я сняла комнату рядом с врачом, который меня лечил. Много времени я проводила в картинных галереях, безуспешно пытаясь понять искусство сюрреализма. В надежде, что современница Огастеса Джона[28] и Бернарда Шоу сможет помочь мне, я навестила уже совсем старую и слабую госпожу Этель Уокер, проживавшую тогда в Челси в одной комнате. Стены комнаты были увешаны ее великолепными картинами. На мой вопрос, что она намерена сделать с ними, она пожала плечами и сказала, что, возможно, оставит их женщине, которая убирает ее комнату. Хотя госпожа Этель была бедна, она не желала расставаться ни с одной из своих картин, пока была жива. После ее смерти некоторые из картин приобрела галерея Тейт. Она пригласила меня навестить ее еще раз, и, когда я пришла во второй раз, она познакомила меня с директором художественной школы Слейд. Взглянув на мои зарисовки африканцев из различных племен и узнав, как мало времени я буду в Лондоне и как мне хотелось бы посещать занятия в школе, он разрешил мне поступить вне очереди.
Однако мне не нравилось делать карандашные эскизы капителей древних колонн, и через какое-то время, захватив свой мольберт, я решительно пошла на занятия прямо в класс наиболее подготовленных учащихся. Я была поражена тем, что это вторжение мне удалось, поскольку всем должно было быть ясно, что я из начинающих, но я была принята и, как мне кажется, добилась заметных успехов.
После Лондона по пути в Вену я остановилась в Цюрихе, где посетила директора журнала «Ду» д-ра Корти, который хотел ознакомиться с некоторыми моими рисунками цветов для иллюстрации статьи о Кении. Мы провели с ним интересный вечер, он высказал мне свое убеждение, что войны не должны совершаться и ненависть и предубеждения между народами различных стран должны быть устранены. Д-р Корти намеревался воспитывать осиротевших детей разных национальностей, родители которых погибли на войне, и обучать их до тех пор, пока они не станут достаточно взрослыми, чтобы самостоятельно избрать себе профессию. Этот эксперимент поддержало швейцарское правительство, и в нем приняли участие и другие страны. Чтобы дать своим юным учащимся возможность в какой-то мере знакомиться с другими континентами и таким образом расширять круг своих интересов, он просил меня присылать ему раковины, иглы дикобраза или даже такие кустарные поделки, как небольшие игрушки, сделанные африканскими детьми. Разумеется, я с удовольствием посылала ему эти подарки.
В то время Вена еще была занята войсками союзников, и было очень трудно добиться разрешения на въезд. Однако после нескольких недель ожидания и неоднократных звонков в английское посольство я получила пропуск на две недели для посещения своей семьи.
Трауте и несколько друзей с цветами ждали меня на вокзале. Мы сразу же направились к собору Святого Стефана[29], где я ранее никогда не была, и поднялись на верхнюю площадку его шпиля. Затем мы поехали навестить мою мать. Она выглядела очень постаревшей и осунувшейся. Когда срок моего разрешения истек, я вернулась в Кению.
В поисках натуры
Джордж встретил меня в Найроби, и мы отправились на ферму, которая досталась ему и его брату Теренсу по наследству. Это был каменный дом, окруженный кофейной плантацией площадью сорок гектаров. Первое, что поразило меня, когда мы прибыли туда, — был жалкий вид Пиппина, привязанного цепью к столу. Он встал и побрел мне навстречу, чтобы приветствовать меня, но от его жизнерадостности не осталось и следа. Потребовалось несколько недель ухода, и только тогда он стал прежним Пиппином, но все равно он уже никогда больше не пел со мной вместе дуэты.