.
Время бесперебойно выполняет свою работу и вместе с надеждой, известной архимошенницей, мало-помалу превращается в призрак минувших дней, а шея привыкает к ярму.
Сегодняшний вечер – это один из тех моментов, когда я сознаю ничтожность – предельную ничтожность – всего сущего. В конце-то концов, что толку в тщетных устремлениях? Король или раб, все мы неизбежно умрем, и, когда смерть постучится в нашу дверь, что изменится от того, была ли наша жизнь великой или мелкой, стремительной или тягучей, лишь бы она была честна – верна той правде, которая принесет покой душе.
Но самые стойкие жизни непрочны и хрупки,
И лучший, храбрейший, случается, гибнет в мгновенье.
Не всем нам зачтутся благие дела и поступки.
Теперь в этом мире я жажду лишь отдохновенья[74].
Для усталых сердец, медленно пульсирующих в безнадежной груди, самое сладостное – это покой.
И сердце мое устало. О, как оно сегодня болит – не болью молодого сердца, страстно рвущегося в бой, а медленной, мертвой болью старого сердца, что возвращается побежденным и поверженным!
Хватит пессимистической ворчливости и брюзжанья! Хватит! Хватит! Перехожу к ритмам другой темы.
Горжусь тем, что я австралийка, дочь Южного Креста, дитя могучего буша. Благодарю судьбу за то, что я крестьянка – частица станового хребта своей нации, что зарабатываю свой хлеб в поте лица своего, как было предначертано человеку. Я радуюсь, что не родилась дармоедкой и кровопийцей – из тех, что блаженствуют на атласе и бархате, наживаясь на доходах от человеческого пота, крови и души.
Ах, мои загорелые собратья! Сыновья труда и Австралии! Люблю вас и уважаю, ибо вы храбры, добры и подлинны. Я встречаю не только тех из вас, чьи жилы сильны молодостью и надеждой, но и тех, у кого в волосах пробиваются щемящие седые пряди, кто содержит большие семьи и несет на своих плечах полувековое бремя. Я вижу, как стойко вы переносите наводнения, пожары, болезни скота, нашествия вредителей, засуху, торговую депрессию и болезни и при этом успеваете протянуть руку и частицу сердца в искреннем сочувствии к собрату по несчастью, а духом – смеяться, шутить и веселиться.
А к моим сестрам я испытываю несказанную любовь и жалость. Дочери труда, которые чистят и моют, чинят и готовят; они и портнихи, и обойщицы, и доярки, и садовницы, и свечницы в одном лице и при этом успевают быть веселыми и приятными у себя дома и по максимуму использовать те немногие оазисы, которые можно найти на узкой, пыльной дорожке бытия. Хотелось бы мне быть более достойной вашего круга, более типичной австралийской крестьянкой – веселой, честной, храброй!
Я люблю вас, люблю вас. Вы упрямо продвигаетесь вперед, а путы классовых различий все ближе и ближе, все теснее и теснее: еще несколько поколений – и вы попадете в такое же рабство, в каком были русские мужики. Я это вижу и знаю, но помочь вам не могу. Моя бесполезная жизнь пройдет в той же круговерти труда – я всего лишь одна из вас, я всего лишь ненужная маленькая простолюдинка из буша, я всего лишь… женщина!
Великое солнце садится на западе, ухмыляясь и понимающе подмигивая на прощание голодным стадам и засушливым землям. Оно приближается к заросшему эвкалиптами зазубренному горизонту, превращая облака в оранжевое, алое, серебристое пламя, в чистое золото! Опускается все ниже, ниже. Вспыхивает яркое, аляповатое великолепие заката; длинные тени с готовностью накрывают все вокруг; кукабары смеются над своим собственным насмешливым пожеланием спокойной ночи; облака становятся бирюзовыми, потом зеленоватыми, потом серыми; из-за них робко выглядывают звезды; в лощинах раздается тихий зов мопока![75] С большой любовью и добрыми пожеланиями ко всем – спокойной ночи! До свидания!
АМИНЬ.