- Надеюсь, - бормочу и не чувствую, как, переставляя ноги, направляюсь к выходу.
Мы уже практически доходим до двери, когда в нее вваливается заплаканная Ирина Витальевна. Женщина так расстроена и поглощена какими-то своими переживаниями, что даже не узнает нас. Смотрит куда-то вдаль полными отчаяния глазами.
Я невольно замедляю шаг.
- Что, доктор? Где? Где мой Ярик? Что с ним? - тараторит женщина звучно, громко.
Я спешу покинуть небольшой холл в приемном отделении, дабы женский крик не разбудил малышку.
Мы уже вышли за дверь, направляясь к центральному входу, когда в спину ударяет крик Ирины Витальевны. В ее голосе слишком много боли, чтобы остаться к нему безразличным. И даже у меня в груди неприятно шевелится странное ощущение, отдаленно напоминающее сочувствие. Нет, не от того, что Головнюк умер (его из операционной вывезли в морг полтора часа назад), а из-за его матери. Мне чисто по-человечески жалко женщину. Не думаю, что она могла предположить, что ее сын окажется таким мудаком.
Глава 19
- Дядя Максим, ты позавтракал? - обращается моя принцесса по-взрослому серьезным тоном. - Или голодным опять уйдешь?
Недовольные нотки в детском голосе поистине вызывают у меня умиление и улыбку.
- Угу. - Смиренно показываю ей пустую кружку из-под какао.
Черт побери! Из-за этой маленькой надзирательницы мне теперь приходится пить по утрам не ароматный кофе, а какао!
Стоит Марусе увидеть, что я выполнил ее указание, как детские бровки, сведенные к переносице, тут же расправляются, и она, благодушно улыбаясь, треплет меня за волосы.
- Ну, наконец-то, а то я уже волноваться начала. Без еды и умереть можно. Ты знал?
Маруся забирает у меня кружку, ставит в раковину. Проходит к своему стулу, при этом продолжает задавать интересующие ее вопросы:
- Мы поедем сегодня в садик? Или ты дома будешь работать? Если дома, то можно я тоже останусь? Я не буду тебе мешать. Точно-точно. Обещаю, - складывает она ручки домиком и тут же: - Я тоже хочу какао и булочку сладкую. - Улыбается такой обворожительной улыбкой, которой противостоять невозможно.
- Ты сегодня чересчур милая. Что-то случилось? Тебя кто-то обидел?
Украдкой наблюдаю за малышкой и ее реакцией. Девчушка морщит носик. Отворачивается.
- Ничего серьезного, - стучит пальчиками по столешнице.
Я поворачиваюсь к ней.
Интересно. Маруся всегда вела себя так? Маленькая взрослая? Или на нее так повлияло воспитание Майи?
- Я все-таки хотел бы знать, - говорю уже тверже.
Мелькнувшие мысли о Майе согревают грудную клетку.
Я не хотел сегодня отпускать Марусю в садик. Хотел сделать принцессе сюрприз.
Мне вчера позвонил доктор из клиники и сообщил, что девушка наконец-то пришла в себя и уже завтра ее можно будет навестить.
Майя очнулась после двухмесячной комы и теперь жаждала видеть свою дочку.
Воспоминания этого времени, проведенного в ожидании, прокатывается по мне колючей ледяной волной тревоги.
Это сейчас я все воспринимаю уже спокойно, но не менее волнительно, но это было абсолютно не так еще каких-то полмесяца назад. Я тогда на уши поставил все клиники, которое только попались под руку. Но только в одной из чертовой дюжины, только в одной доктора пообещали вытащить Майю из комы и дали мне хоть призрачную, но надежду на то, что девушка очнется.
- Это девочки в группе, они обзывают меня сироткой, - губки малышки растягиваются в грустной улыбке.
- Сиротка?! Что это за слово? Откуда они вообще взяли его? Глупости какие!
В порыве защитить принцессу подхожу к ней и, подхватив на руки, поднимаю над собой.
- Какая ты сиротка, Мань? У тебя же есть я. - Резко сгибаю руки в локтях, прижимая дочку к себе. Она звонко смеется, обнимает меня за шею и неожиданно выдыхает в ухо:
- Но ты же мне ненастоящий папа, - и в голосе такая тоска, что у меня в груди сердце екает. Замедляются удары, а потом, сорвавшись, несутся в галоп.
Я так и не смог за те месяцы, что малышка живет у меня, сказать, что я ее папа. Да и как я могу это сделать без Майи? Как смогу объяснить шестилетнему ребенку, что вот он я, твой папа, нарисовался не сотрешь?
- Но, если ты хочешь, я могу им стать, - отвечаю севшим голосом.
Маруся вдруг перестает улыбаться, отстраняется, смотрит в глаза. Я заметил ее эту особенность: смотреть в глаза человеку, с которым она разговаривает. Внимательно, вдумчиво, как будто считывает его.
- Ты не сможешь этого сделать, пока не женишься на маме, - не спрашивает, а констатирует Маруся.
- Принцесса! - Не выдерживая ее такого пристального взгляда, ставлю ее на стул, щелкаю по носу.
- Откуда ты это-то взяла?
- Так сказала баба Ира, когда дядя Ярик маме кольцо предлагал, - выкладывает дочка.
- Вот как?
И тут вдруг меня осеняет, что это от матери Головнюка Маруся всего набралась. По-видимому, женщине было скучно, и она увеселяла себя взрослыми беседами с маленьким ребенком. Стерва.
- Мань, а у меня для тебя сюрприз, - решаю разбавить затянувшуюся между нами неловкую ситуацию.
- Говори! - глаза дочки оживают, блестят.
- Ну, чего ты. Сюрприз же. - Теперь уже я треплю ее немного отросшие светлые кудряшки. - Давай собирайся.
***
- Мама! Мама! Мамулечка!
Обе девочки, обливаясь слезами, обнимаются, целуются. А я чувствую в этот момент себя лишним. Чужим. Словно и не было этих двух месяцев, проведенных с Марусей вдвоем.
Несколько раз порываюсь уйти, но ноги как будто приросли подошвами к полу.
- Маруся! Как же я скучала, - самозабвенно шепчем Майя, гладя дочку по волосам, спине, лицу, будто вспоминая ее через прикосновения.
Я на девушку в первые минуты смотреть не мог. Бледная. Осунувшаяся, с прозрачной кожей, совсем на себя непохожа.
Это спустя десять минут, когда уже присмотрелся, ощутил, что тошнота, подкатившая от волнения к горлу, отступила.
- Маленькая моя, сладкая. Как же я боялась, что больше не увижу тебя! - продолжает причитать Майя, не прекращая исследовать Марусино лицо дрожащими пальцами.
- А я знала, что ты проснешься, - весело щебечет девочка, - мне дядя Максим обещал.
Малышка поворачивается ко мне, и я вижу в ее глазах радость.
- Спасибо... Макс, - севшим до хрипоты голосом говорит Майя, бросая на меня быстрый взгляд.
У меня в этот миг зудит все тело. Я прикладываю невероятные усилия, чтобы остаться на месте, чтобы не кинуться к ней, не сжать в своих руках и не сказать, как я безмерно рад, что она осталась жива, не погибла в той страшной аварии. Что все два месяца не мог нормально спать, все время думая о ней. Что готов ради нее...
Но вместо этого, сцепив пальцы за спиной в замок, произношу:
- Это меньшее, что я мог для тебя сделать.
По ее лицу пробегает тень, и девушка отводит взгляд, в котором я успеваю заметить усталость.
Майя откидывается на подушку, улыбается, правда одними губами, но вида не подает, что ей тяжело. Переплетая свои пальцы с пальчиками Маруси, она продолжает расспрашивать ее о всяких мелочах. Девочка с охотой и жадностью до общения с матерью отвечает.
А я так и остаюсь стоять статуей. Наблюдателем.
В голове, в сердце столько всего, а выдать наружу не получается. Как будто стена между мной и Майей выстроилась.
- Мамочка, а мы теперь к тебе будем каждый день ходить, пока отсюда тебя не выпишут. Да, дядя Максим? - вдруг врывается в мои мысли звонкий голос Маруси.
- Конечно, принцесса, - улыбаясь, смотрю в светящееся радостью личико девочки, а периферическим зрением замечаю, как Майя, закатывая глаза, тяжело вздыхает.
- Вот, мамуль. Слышала? - Девочка резко поворачивается к матери, и та тут же открывает глаза, продолжая делать вид, что у нее все отлично.
- Я буду вас ждать. Сильно-сильно. И уже скучаю, - бледные губы растягиваются в улыбке.
- Мань. - Я делаю шаг к кровати и невольно замечаю, как Майя напрягается. - Мама устала, наверное. Давай мы ей дадим отдохнуть?
- Я не хочу уходить, - хмурится девочка, вцепившись в руку Майи. - Я так соскучилась!
- Солнце, дядя Максим прав, - севшим почти до шепота голосом откликается Майя. - Я что-то себя неважно чувствую. Мне нужно немного передохнуть.
Майя закрывает глаза и расслабляется. Со стороны это выглядит так, словно у нее отключилась связь с реальностью. В этот момент мне почему-то страшно за нее.
- Мам?! - словно почувствовав мою тревогу, Маруся льнет к девушке.
- Все хорошо, - еле разлепив губы, выдыхает Майя, и у меня тут же отлегло.
- Мань, - окликаю принцессу и зову ее к себе. Малышка соскальзывает с кровати, ее глаза блестят от навернувшихся слез. - Так, ну-ка, прекращай хныкать. - Заключаю ее личико в ладони и провожу большими пальцами по длиннющим ресницам, стирая влагу. - Давай дадим маме немного времени, чтобы она пришла в себя. А вот когда она поправится, ни секундочки не дашь ей отдыха. Как тебе такой вариант?
Малышка бросает взгляд на кровать, где, притихнув, лежит Майя, возвращает его ко мне.
- Мама не умрет? - полушепотом задает вопрос, от которого по спине мороз прокатывается и волосы на затылке дыбом становятся.
- Конечно нет, глупышка. Как она тебя одну может оставить? - хмыкаю.
- А вдруг она подумает, что у меня есть ты, и умрет, - шмыгает носом.
- Я все слышу, - раздается тихий голос Майи. - Я не умру, Маруся. Даже не думай об этом.
- Что будешь теперь делать? - спрашиваю у девушки, вытянув перед собой ноги.
Майя же, сцепив руки в замок и заложив их между коленей, смотрит на резвящуюся на детской площадке Марусю.
- Пока не знаю, - сдержанно отвечает, пожимает плечами.
- Уезжать не передумала? - Я подсаживаюсь к Майе ближе, а она делает вид, что не замечает.
- Нет, - качает головой. - Здесь мне делать нечего.
Сегодня наступил тот день, когда Майю выписывают из больницы. Четыре месяца, проведенные в закрытых стенах клиники, сильно отразились на девушке. Про бледность кожи я уже и не говорю, скорее про ее психику. Девушка, после того как пришла в себя, окончательно превратилась в ледышку. Закрылась от меня, не подпуская ни на шаг. А я внутренне чувствовал, что если буду настаивать, то сделаю только хуже.