[15]. особенно о пекаре и его духовке – возможно, из-за его красноватого личика, впрочем, нет, у него было не только красное личико, теперь я пригляделась внимательнее и надеялась, что ошибаюсь. Нет, никаких сомнений. Я растерянно посмотрела на отца. Этот малыш напоминал детей, над которыми смеются в школе, а значит, очень скоро начнут смеяться и надо мной – в конце концов, я его сестра.
– У него же рыжие волосы, – сказала я, даже не пытаясь скрыть разочарования. А что сделал отец? Кивнул и чуть глуповато улыбнулся.
– Но мне не нужен рыжий брат, – заявила я и молча уставилась перед собой.
За пределами Эдема
Спутника, как все восторженно называли моего брата, не запустили на орбиту, хотя я бы с удовольствием сделала это собственными руками, – он плакал здесь, на Земле. Он рос и развивался, менялся сам и менял все вокруг. В отличие от Земли, он не вращался вокруг Солнца, нет, это Солнце непрерывно вращалось вокруг него.
– Разве не здорово? Ты теперь никогда не будешь одна, – сказала мать. – В твоем возрасте я всегда мечтала о младшем брате. Теперь мы настоящая семья.
А прежде мы семьей не были? Меня было мало? Что во мне такого плохого, что не так? Теперь у нее наконец появился младший брат, о котором она мечтала в детстве. Но почему я должна постоянно о нем заботиться? Я вообще-то хотела собаку.
– Нет, собаку сейчас слишком опасно, – сказал отец.
– Но…
– Никаких возражений.
Отцовское «нет» не поддавалось обсуждениям. Его слово было законом.
– И ты больше не можешь постоянно шататься по городу с Ушкой, – сказала мать. – У тебя теперь есть братик, и ты должна о нем заботиться. Ты его старшая сестра и несешь ответственность.
Заботиться? Почему я должна о нем заботиться? Какая еще ответственность? Разве это мой ребенок? Разве я просила его рожать?
Было ли совпадением, что именно теперь мне пришлось слушать на уроках религии историю Каина и Авеля? Я ее уже знала. Удивительно, но в Библии ничего не рассказывается о том, как Адам и Ева заботились о сыновьях. На уроках религии тоже не упоминали, почему братья были предоставлены сами себе. После школы я пыталась делать домашнее задание под леденящие душу крики и довольное бульканье.
Вскоре я научилась определять, когда мой компаньон желает опорожниться. Иногда он издавал короткие резкие крики или бурчал, иногда просто начинал чаще дышать, краснел или дрыгал ножками. Поскольку мать сердилась, если он пачкал подгузник в неподходящий момент, я старалась приучить его к чистоте как можно быстрее. Когда мы оставались одни, я снимала подгузник и неустанно работала, приближая день, когда смогу с гордостью представить матери наш первый успех. Если у меня получится, возможно, мне все-таки разрешат завести маленькую собачку.
Вскоре после его второго дня рождения мне это удалось. Он самостоятельно садился на горшок, словно король на трон.
– Мама, мама.
Мой голос дрожал, я с трудом сдерживала гордость и волнение. При этом я пыталась остановить Спутника.
– Подожди, Спутник, не так быстро.
Глубоко встревоженная моим криком, мать поспешила подняться по лестнице.
– Адаааа? Что случиииилось?
Спутник неуверенно на меня посмотрел. Похоже, он совершенно не понял моего жеста – угрожающе протянутую руку.
– Подожди, Спутник, мама сейчас придет.
Громкий треск оповестил о преждевременном облегчении. Я сердито его шлепнула. Не больше. Клянусь. И ровно в этот момент у меня за спиной оказалась мать. Она схватила меня и отбросила в сторону.
– Нет, мама, нет! – только и успела закричать я, когда она сорвала моего ревущего компаньона с трона. И изумленно опустила снова. Спутник рассерженно затопал ножками, схватил с пола подгузник и швырнул в нас. Он издал каскад странных звуков, похожих на слова «кака» или «папа». В этот момент взгляд матери упал на горшок. Она просияла. Там лежали коричневые, твердые и блестящие плоды моих многомесячных усилий. Наконец. Теперь она поймет, увидит, что мне удалось, каких успехов я добилась, отказавшись ради нее от подруги и свободного времени, она обнимет меня и пожалеет о несправедливом гневе. Все не так плохо, и мысленно я ее уже простила.
– Так, а это у нас что? Да, чтооо тут у нас?
Она с деланым восторгом закрыла рот руками.
– Это сделал мой мальчик? Мой ооочень большой мальчик?
Спутник резко перестал кричать. И с любопытством на нее посмотрел. Казалось, ему нравилось сияние в ее взгляде. Она хлопнула в ладоши.
– Ооооооооооо. Ойейейййй.
Спутник выпрямился. Я почувствовала, как внутри все сжимается.
– Ойойойойойййййй! – с глубочайшим восхищением воскликнула мать.
Спутник радостно поднял вверх ручки. Мать схватила его, нежно притянула к себе, крепко обняла и осыпала поцелуями и ласками. Я в ужасе отвернулась, скрывая слезы. Переполненная благодарностью за утренний поступок, мать покачивала сына, не удостоив меня ни единым взглядом.
Восстановление отнимало у поколения моих родителей много сил, а тот, кто много работает, может и много праздновать. Родители, не задумываясь, на несколько часов оставляли своих отпрысков в одиночестве. Это считалось обычным делом, особенно если были старшие братья или сестры.
Я почувствовала, эта роль – мой шанс. Все было, как подобает: бутылочка теплого молока, бананы и яблоки, терка, ведь яблочное пюре прекрасно переваривается, хотя брат отлично справлялся и с твердой пищей. Мягкие игрушки, строительные блоки, музыка для засыпания – мать считала, что особенно хорошо подходит Моцарт, и выбрала для того вечера «Маленькую ночную серенаду». Я послушно кивнула, выслушав последние наставления, и закрыла за ними дверь. На столе лежала длинная записка с подробными инструкциями, некоторые из них были по нескольку раз подчеркнуты разными цветами. Хотя я знала своего брата. Знала, что ему нравится, что полезно, а что нет.
В своей комнате я вытащила из шкафа любимые пластинки. Поскольку родителям не слишком нравился мой музыкальный вкус, мне казалось безопаснее не оставлять сокровища у всех на виду. Упрямство очень задевало моих родителей. Они боролись с этим состоянием одним-единственным словом: пубертат. Имелась в виду всеобъемлющая, поражающая каждую черту характера болезнь, граничащая с невменяемостью или безумием. Как и другие родители, они вооружались пособиями по воспитанию, которые напоминали инструкции по самообороне. Если все аргументы проваливались, а разнообразнейшие попытки объяснений не давали результата, существовало простое слово, позволявшее игнорировать любые возражения: пубертат. Я недостаточно хорошо делаю домашнее задание: пубертат. На секретере отца оказалось письмо из школы с предупреждением, что меня могут оставить на второй год: пубертат. Мои желания явно противоречат семейной реальности: пубертат. Постепенно восприятие меня изменилось полностью, целиком. Казалось, я явилась с другой планеты, у которой было лишь одно название: пубертат. Слово било меня, словно дубинка, от которой невозможно сбежать.
Я включила на полную громкость «Тутти Фрутти»[16] Литл Ричарда. Огоньки в глазах Спутника разгорелись в неудержимое сияние. Я знала, как ему угодить. Его ручки начали ритмично подрагивать. Мой младший брат обладал природным талантом. Вечер обещал стать особенным, все складывалось прекрасно, единственным поводом для сожалений была наша разница в возрасте.
После дальнейших экскурсий в мир Элвиса и Билла я побежала в спальню родителей, обыскивать шкаф. А потом разложила перед Спутником захваченные платки, шали, каракулевую шубу, разные галстуки и бабочку отца.
– А теперь, дорогой господин Спутник, я устрою небольшое представление как предвкушение поджидающего вас мира, чтобы, если получится, убедить вас жить другой, лучшей жизнью. Жизнью, где нет школы, где можно пропустить детский сад и запрыгнуть прямиком на трон, откуда вы сможете целый день пукать и какать взрослым на головы. И есть шоколад сколько душе угодно. Деньги нам не нужны, мы их сожжем, ведь мир уже принадлежит нам.
Меняя костюмы, я танцевала под музыку Джерри Ли, Джонни[17], Хэнка[18] и Чака[19], разыгрывала самые дикие пантомимы, изображая дрожащих старушек с их слюнявыми супругами, которые безостановочно ругались и тыкали указательными пальцами в небо, а Спутник восторженно катался по полу. Потом, в перерыве, появился обещанный шоколад. Без зависти и сожалений я отказалась от целой банки «Кошачьих язычков», лучшего молочного шоколада, подаренного мне дядей Шоршем в последнюю встречу компании.
Я снова поставила «Тутти Фрутти» – никак не могла наслушаться. У Спутника происходило нечто похожее с «Кошачьими язычками». Слишком увлеченная своим представлением, я не заметила, что вскоре он принялся вытирать испачканные шоколадом ручки об стены и ковер. И лишь когда я изнеможенно повалилась рядом с ним на пол, мой взгляд упал на банку. Она опустела.
– Все «Кошачьи язычки» в животе у Спутника? Исчезли? Магическим образом растворились? Черт подери, Спутник, даже я на такое не способна, хотя люблю «Кошачьи язычки» больше всего на свете.
Я смачно поцеловала его в крошечный ротик. В знак благодарности он рыгнул мне в лицо. Поскольку он казался немного бледным, я побежала на кухню за яблочным соком. Когда я вернулась, он лежал, блаженно закатывая глаза, и смотрел на меня.
– Итааак, представляю вам потрясающее яблочное вино, особый сорт из нашего погреба.
Я протянула ему бутылочку. А потом нас захлестнули события. Точного порядка я уже не помню. Эту часть вечера омрачила разразившаяся чуть позднее катастрофа. Помню только, как цвет лица Спутника удивительным образом сменился с огненно-красного на восково-белый с легким оттенком зеленого. Его взгляд оцепенел, дыхание замерло, и из широко раскрытого рта вырвался шоколадный поток, ударил мне в лицо, фонтанами залил стены и пол. Из маленького тела вырвался Всемирный потоп. Я хваталась за все подряд – туалетную бумагу, полотенце, швабру – и прыгала между Спутником и стеной, отчаянно пытаясь скрыть следы катастрофы, но прежде всего – остановить этот угрожающий поток. Его выпученные глаза потускнели, одышка постепенно стихла, превратившись в слабое дыхание.