Мелодия приблизилась, затем вновь затихла, растворилась в воздухе. Автомобиль с музыкой уехал. Филипп замер, и Надя осторожно отстранилась.
– Идем?
– Едем, – кивнул он, буквально пожирая взглядом ее губы.
– А куда?
– Ну в прошлый раз ты показывала мне свой любимый парк, а теперь очередь за мной.
Он помог ей сесть в машину, захлопнул дверцу.
– Как твой бывший, не беспокоит?
– Нет. Наверное, ему надоело устраивать все эти спектакли!
– Хорошо, если так… Ты мне скажи, если что, я ему вправлю мозги на место.
– Это какая-то особая медицинская процедура? – хитро спросила Надя. – Вправление мозга?
Филипп засмеялся, не ответил и, как показалось Наде, все-таки хотел к ней потянуться (с поцелуем?), но, видимо, не решился.
Они оба сейчас ходили по какой-то тонкой грани, когда здесь – еще просто встречающаяся пара, а шаг вперед – и они уже влюбленные, они – вместе. И Наде было немного страшно, неловко, и, получается, Филиппу тоже.
Филипп тронул машину с места и осторожно повел ее вперед. Они медленно ехали по городу, а Надя смотрела в окно, чувствуя, как у нее сжимается сердце. Еще никогда она не чувствовала себя такой счастливой, потрясенной, словно прикоснулась к какому-то чуду.
Филипп ей нравился все сильнее и сильнее, он ничем пока не разочаровал ее, наоборот, притягивал к себе, как магнит, и чем ближе – тем невозможнее сопротивление.
Они подъехали к большому парку на окраине города. Филипп свернул к стоянке, остановил авто. Затем вышел, подал руку Наде. Он уже не дурачился – был спокоен и серьезен. И эти плавные перемены настроения тоже нравились Наде. Она подумала, что, наверное, было бы скучно, если бы Филипп придерживался все время одной тональности. Безудержные хохмачи, равно как и вечно серьезные люди, утомляют.
– Раньше, несколько лет назад, здесь было довольно уныло. А теперь вполне себе место для прогулок, – сказал Филипп. Они зашли в увитую диким виноградом калитку.
Людей в парке, на этой аллее, судя по всему не центральной, оказалось не так уж и много.
– Ты гулял здесь в детстве? – спросила Надя.
– Нет, я здесь не с рождения жил, лет с двадцати, что ли, или чуть раньше…
Надя вспомнила историю, рассказанную Катриной. В той истории, кажется, отец Филиппа повел себя не очень хорошо? Надя решила не углубляться в эту тему, просто кивнула.
– Здесь у меня квартира, которую мне мачеха завещала. А до того я жил в семье Катрины.
Надя все-таки не выдержала, спросила:
– Но Катрина же – твоя двоюродная сестра. А родительская квартира?
– Там сейчас отец живет. Мама, родная, давно умерла, ну да ты знаешь.
– А отец еще раз не женился?
– Нет. Он эстет и привереда, – со странным выражением произнес Филипп. – Ему нужна умница, красавица, да еще с деньгами желательно. Только вот очередь из невест никак не соберется…
– Ты говорил, что из-за мачехи не пьешь…
– Ну да. Она была не слишком счастлива в браке с моим отцом, пила. Но так… культурно, пусть и в одиночку. И тем хуже для нее. Печень начала потихоньку отказывать. Поначалу никаких симптомов, а потом… Я, ты знаешь, из-за своей профессии, много чего повидал. И меня вот это больше всего от алкоголя отвращает – когда потихоньку, исподволь начинают рушиться все системы в организме. К одной болячке привязывается другая – и пошло-поехало…
– А если пить, но понемногу? – с интересом спросила Надя.
– Которые понемногу – те зато делают это постоянно. Тож на тож. Редко какой человек может контролировать свою зависимость от алкоголя.
– А вот Черчилль? Он пил, курил и умер в весьма почтенном возрасте.
– Черчилля всегда в пример приводят, потому что больше некого вспомнить. С Черчиллем – там все сложно, ему говорят, какие-то подсадки делали…
– Подсадки?
– Ты помнишь «Собачье сердце» Булгакова? Вот был такой профессор Преображенский в жизни. Реальный ученый. Если не врут, в его клинике лечилось много известных долгожителей, из богатых конечно. Не знаю конкретно, что именно с ними делали, может быть, и не половые железы шимпанзе подсаживали, а что-то другое, какая-то иная процедура, секрет фирмы… Но что-то там делали, да. Поскольку клиника процветала и сейчас тоже работает – были бы денежки у желающих. Так что Черчилль не пример, совсем не пример…
Они шли рядышком и беседовали на неприятные, довольно страшные темы, но Наде не было страшно. Наоборот – интересно. Кажется, с Филиппом можно было поговорить о чем угодно, и он не уходил от некоторых тем, отвечал честно и прямо. И эта открытость подкупала Надю еще больше.
В центре парка, где большой фонтан, Филипп купил мороженого, и они с Надей сели в тени цветущих лип.
– Жарко, да?
– И душно! – радостно подтвердила Надя. – Парит. Наверное, все-таки будет дождь, как и обещали. Расскажи мне еще что-нибудь. Про свою работу.
Филипп усмехнулся, задумался ненадолго. Потом покачал головой:
– Нет, Наденька, про работу я тебе не хочу рассказывать. Это не так уж страшно и ужасно, как любят в кино показывать, но это… Работа – там, – он махнул ладонью куда-то в сторону, – а я – здесь. Если работа будет и тут, в виде разговоров о ней, то я… То я не отдохну.
– Прости, – пробормотала Надя. «Да, не так уж он открыт, не так откровенен…»
– За что? – встревожился он. – Когда я с тобой, я хочу думать только о тебе.
– А ты обо мне думаешь? – вскинула она голову.
– Да, – сразу же, не делая паузы, ответил Филипп. – Все время. С тех самых пор, как я тебя увидел.
– И что ты обо мне думаешь? – спросила Надя. – То есть стоп! Не надо! Ничего не говори.
– Хорошо… Хотя вот про тебя, о тебе как раз я не прочь побеседовать.
– Но послушай… Вот ты говоришь, что хочешь разделить рабочее и личное время. Нет, я не про подробности твоей работы… Но хотел бы ты уйти со «Скорой», например?
– Не знаю. Так-то я привык. И, в общем, свои бонусы тоже есть. Чувствую себя спасателем. Спасителем… Приятное ощущение – врать не буду. Чувствую себя нужным. Тем, кого ждут всегда. От кого порой зависит жизнь. Это круто, поверь.
– Ты так откровенен… И в то же время закрыт, – задумчиво проговорила она.
– Значит, и ты меня пытаешься разгадать? – хитро прищурился он.
– Не знаю. Ты… Нет, не знаю.
Филипп помолчал, затем сказал:
– А вот я, повторю, хочу тебя понять. Но, верно, это невозможно.
– Почему? – удивилась Надя. – Уж я-то – совсем простой человек. Да, честно.
– «И прелести твоей секрет разгадке жизни равносилен…» – пробормотал он.
Надя почему-то смутилась, решила опять перевести разговор на другую тему:
– А там что, в той стороне?
– Прокат велосипедов и прочих транспортных средств.
– Велосипедов… Я когда-то любила кататься.
– А сейчас? – оживился Филипп.
– Сейчас велосипед стало негде хранить. Я его отдала. У нас ведь с Олей такая ситуация… И я, и она сдаем свои квартиры и снимаем вот эту, одну, общую. Чтобы на равных и никто не чувствовал себя ущемленным.
– Да у вас с ней настоящая коммуна! Но можно же брать велосипеды напрокат…
– Это так, но… Оля говорит, что эти велосипедисты замучили всех и без них ни пройти ни проехать. Порядочные люди не должны своими «хотелками» – в виде велосипедов, самокатов и прочего – мешать прохожим, усложнять и без того напряженную жизнь в городе.
– И ты так считаешь?
– Я? – задумалась Надя. – Нет, лишь отчасти. Мне кажется, если соблюдать правила и вести себя аккуратно, то – почему нет? Почему не прокатиться на велосипеде?..
– Так пойдем прокатимся? – протянул ей руку Филипп.
– Пойдем! – обрадовалась Надя. – О, я давно мечтала!..
Они взяли в аренду два велосипеда, свернули к специальной дорожке для велосипедистов. Поначалу Надя подумала, что совершенно разучилась кататься, но нет, тело само вспомнило, как это делать. Опустилась на сиденье, оттолкнулась. Закрутились колеса – ноги на педали. Платье, к счастью, не длинное, ничем не мешало. Надю охватил восторг, радость движения, скорости. Деревья, ветер, то солнце, то тень…
Филипп с Надей ездили по дорожкам парка, потом, когда устали, накатавшись вдоволь, вернулись, поставили велосипеды обратно на место и тут же побежали в сторону, откуда доносилась музыка. Там, на довольно большом деревянном настиле, на возвышении, танцевали. Все, кому не лень, стар и млад. Умело и неумело, как угодно…
Надя забыла, когда столь активно проводила свое свободное время. И радость физического движения буквально заполнила ее тело. Раньше она не могла позволить себе подобного ни с Никитой (тот был ярым противником любой физической нагрузки), ни с Ольгой – той совестно было «беспокоить» окружающих. Хотя, если подумать, и Никита, и Ольга имели право жить так, как им нравилось. Надя сама несла ответственность за свое решение – жить в угоду этим людям, ограничивая себя. Не они ее заставляли, она под них подстраивалась.
Только вот зачем? Зря…
После танцев Филипп с Надей, взявшись за руки, усталые и веселые, побрели по аллее куда глаза глядят.
– Боже, я, наверное, как дурочка… смеюсь, не могу остановиться!
– Это нормально. Любое активное движение – спорт или танцы – вызывает выброс гормонов счастья – эндорфинов.
– Вот он, оказывается, секрет хорошего настроения!
– И еще любовь. Та еще гремучая смесь гормонов.
– Любовь? – растерялась Надя.
– А то. Я в тебя влюблен. И я счастлив, – Филипп притянул Надю к себе и поцеловал.
Это было вполне ожидаемо, но для Нади оказалось внезапным. В первый момент, едва только губы Филиппа прижались к ее, она чуть сознание не потеряла. На миг словно выпала из реальности, закружилась в каком-то пестром вихре, сотканном из листьев и солнечных зайчиков, цветов и облаков, сладко пахнущем липой и скошенной травой.
Надя и хотела этого, и боялась. Почему боялась? Наверное, потому, что не знала, как быть с этим вихрем счастья. Но, впрочем, уже через мгновение она поняла: надо просто лететь вместе с этим потоком и получать удовольствие.