Вот взять, например, отца.
Когда-то, очень давно, Филипп искал его любви, все ждал, когда Петр Васильевич обратит на него внимание, поймет, что у него есть сын, в общем-то хороший парень…
Но не вышло. Петру Васильевичу никто не был нужен. Петр Васильевич любил только себя. Он даже Лору не любил. Хотя, может, и любил, но, скорее, любил свою любовь к этой девушке, такой юной и прекрасной. Ему льстило, что она выбрала не желторотого юнца Филиппа, а его отца.
Поэтому зачем рвать сердце, переживать: ах, папа меня не любил? Надо понимать: папа – такой как есть и глупо от него ждать того, что он не в состоянии дать. И папа вовсе не подлец, не скотина, папа – обычный эгоист, думающий лишь о себе. Требовать от него чего-то, да хоть тех же квадратных метров, с которых он изгнал родного сына? Бесполезно. Вытрясти деньги? Да нет у Петра Васильевича денег, у него нет ничего своего. Требовать у отца – это требовать у тех людей, которые содержали папеньку в данный момент.
Спасибо, что в жизни Филиппа была его мачеха, Марина Яковлевна. По сути, вторая мама. Она под конец отдала Филиппу то, чем не захотел делиться с ним отец. Во всех смыслах.
Филипп был ей благодарен, и он до сих пор возвращал мачехе свой долг. Как? Ну элементарно: служа другим людям.
Но бросить отца, отказаться от него, перестать ему помогать Филипп тоже не мог. Просто потому, что сам не хотел превращаться в человека, подобного Петру Васильевичу. Да и карма – дело такое…
Филипп последние годы жил, как робот. По принципу «Делай, что должно, и будь, что будет». И лишь в последнее время, с появлением в его жизни Нади, он изменился. Как-то все проще стало, легче. Появилась любовь – появился и смысл.
…Эта смена с самого начала не задалась. Приехали на вызов, а больной – дед восьмидесяти пяти лет – умер. Скорее всего, от инсульта. Лежал себе тихонько, с успокоенным лицом. По коридору, сложив руки на груди, вышагивала его дочь, дама уже в возрасте, интеллигентного вида.
Филипп с Усольцевой вышли к ней, сообщили: так и так, мол… А дама вдруг принялась смеяться. Ходила и смеялась. Усольцева отозвала Филиппа в сторону:
– Слышь, Филя, она сумасшедшая, похоже. Может быть, психиатрическую бригаду ей вызвать?
– Она не сумасшедшая, – подумав, возразил Филипп. – Это у нее защитная реакция такая. Психика отказывается признавать смерть отца.
– И что нам с ней делать?
– Вколи ей ципралекс. Пусть поспит немного. Она, видимо, все последние ночи от отца не отходила.
Даме вкололи лекарство, она успокоилась удивительно быстро. Смотрела на медиков грустными, усталыми глазами.
Далее – вызов к наркоману. Парень лежал в подъезде, соседи обратились в «Скорую». Необходимо было сделать укол этому парню, уже находившемуся в коме, синему от передоза. Вен не нашли, тогда Филипп сделал ему укол в язык. Парень очнулся, принялся вяло ругаться: ироды, весь кайф сбили…
Затем пошли несерьезные вызовы, которые Усольцева называла «понос и дисбактериоз». Потом несколько вызовов к пожилым, у которых скакнуло давление. Ничего, нормализовали его у всех страждущих.
И под конец – опять вызов к умирающему. Молодой мужчина. Он родился инвалидом, являлся, по сути, вечным младенцем. Но мать не отказалась от сына, все эти годы ухаживала за ним. Парень ушел из жизни от субтотальной пневмонии, у него были критическое давление, токсический шок. Несмотря на все усилия Филиппа и Усольцевой, парень стремительно покинул этот мир.
Мать сидела рядом, печальная и растерянная.
– Все. Простите, ничего нельзя было сделать, – вздохнула Усольцева.
– Да, и как мне теперь жить?
– Теперь? Для себя. Ради его памяти, – Филипп кивнул на умершего. Потом добавил: – А вы героиня. Вы совершили подвиг. – Подумал и еще добавил: – Вы все сделали правильно.
Женщина вздрогнула, посмотрела на Филиппа странным, каким-то ускользающим взглядом.
Повторила потрясенно:
– Я все сделала правильно… Я думала об этом не переставая: правильно ли я все делаю? А вы мне прямо это и сказали…
– Все. Будет. Хорошо.
Филипп возвращался после этой смены усталый, но это была не прежняя – каменная, холодная – усталость. Возникло ощущение, что и правда все не зря, все правильно. У него самого.
Раздался телефонный звонок. На экране высветилось имя абонента «Ольга». «Какая еще Ольга? А, это та, подруга Нади!»
– Алло.
– Филипп, извини, что беспокою.
– Ничего, у меня смена как раз закончилась, можешь беспокоить, – бодро отозвался Филипп.
– Я как-то странно себя чувствую. Голова кружится.
– Голова? Слушай, ты же тогда здорово приложилась? А не тошнит?
– Да как-то непонятно… – слабым голосом произнесла Ольга. – Я просто подумала: ты ведь доктор, ты можешь посоветовать…
– Вызывай «Скорую». Срочно.
– Да не буду я никого вызывать.
– Оля!
– Не буду и все! – заартачилась Надина подруга.
– Ладно, я сейчас приеду, – Филипп вздохнул, быстро развернул машину в ближайшем удобном месте.
Он подъехал к знакомому дому и улыбнулся. Честно говоря, он был рад сложившимся обстоятельствам. Он хотел увидеть Надю. Вот прямо сейчас.
«Минутку. Оля ничего не говорила про Надю. А Надя дома или нет?»
Филипп набрал номер своей возлюбленной.
– Алло? – отозвалась Надя. На заднем фоне – шум машин, какой-то грохот.
– Ты где сейчас, солнце?
– Я на рынок иду, меня Оля попросила сходить за помидорами, а я не могу ей отказать, потому что…
– Погоди, так ты не дома сейчас?
– Нет же!
– Ольга мне только что звонила. Ей нехорошо. Я уже у вашего дома.
– Что?! Ой, беги к ней! Я сейчас тоже приду…
Филипп быстро миновал настил из деревянных досок, свернул во двор, набрал номер квартиры на панели домофона.
– Да? – раздался тающий, блеклый голос из переговорного устройства.
– Оля, это я, открывай!
Филипп поднялся на нужный этаж, толкнул дверь – она была открыта.
– Это ты? Я здесь, у себя… – позвал его слабый голос.
Филипп заглянул в комнату к Ольге. Девушка лежала на кровати, кутаясь в легкое летнее одеяло. Бледная, да, но никакой синевы под глазами, губы розовые. Филипп за годы работы с первого взгляда, еще с порога, научился «разгадывать» своих пациентов: плохо дело или же обойдется. Так вот, судя по внешним признакам, состояние Ольги казалось не таким уж тяжелым. Ну, женщины, они порой мнительные, во власти собственных страхов.
– Лежи-лежи, не вставай. Голова болит? Посмотри на меня.
– Здесь…
– Где? А, вот вижу, шишка под волосами. Здорово ты тогда приложилась, действительно. Посмотри сюда. Теперь сюда. Не тошнит? Язык покажи. Есть тонометр в доме?
– Там…
Давление у Ольги оказалось чуть пониженное, но в пределах нормы.
– Ты знаешь, все очень неплохо, но тебе, думаю, надо пропить курс успокоительного. Я вот здесь, на бумажке, напишу название, его без рецепта в аптеке можно купить.
– Так ты считаешь, это у меня нервы? – с тоской произнесла Ольга. Осторожно села на кровати, затем встала на ноги, одернула короткий шелковый халатик.
– Учитывая все обстоятельства, ты держишься еще молодцом, – попытался подбодрить ее Филипп. – Я тебе еще одну мазь хочу посоветовать, тоже спроси в аптеке. Синяки от нее замечательно быстро проходят. А, и ногу покажи! – Филипп присел на корточки, быстро оглядел рану на ноге Ольги. – Ты знаешь, тьфу-тьфу-тьфу…
Он встал, и в этот момент случилось неожиданное: Ольга вдруг порывисто обняла его. «Так я и знал», – оцепенев, с холодной тоской подумал Филипп. С самого начала, немного пообщавшись с этой девушкой, он сделал свой вывод о ней, заключающийся в одном коротком слове: «драмтеатр». Именно так Филипп называл подобный женский тип. Склонность к истерикам, экзальтации, глубоким обидам, страданиям, вечно какие-то трагедии на личном фронте… Не его это все, не Филиппа. Не его типаж Ольга, совсем.
Позавчера Филипп согласился помочь ей из-за Нади, сегодня вот тоже примчался сюда с мыслью: «Ну это же Надина подруга!».
– Оля… Пусти, пожалуйста, – мягко произнес Филипп, пытаясь разомкнуть ее руки.
– Одну минуту. Тебе что, жалко? – страстно прошептала она ему в ухо. – Просто не двигайся, дай мне обнять тебя. Ты даже не представляешь, какой ты…
– Оля.
– Будь милосерден. Пожалей меня. Это же ничего тебе не стоит, а я счастлива.
– Оля! – непреклонно произнес Филипп. С усилием разомкнул ее руки, но Ольга ловко вывернулась и опять вцепилась в его плечи, прижалась к губам с поцелуем. «Это уже к психиатру!» – мелькнуло в голове у Филиппа, яростное.
– Что это вы тут делаете? – раздался сзади испуганный голос.
Ольга отскочила назад. Филипп обернулся. В дверях стояла Надя. Она прижимала к груди большую плетеную сумку, буквально – словно за спасательный круг цеплялась; глаза – широко раскрытые, полные ужаса и недоумения.
Филипп и сам испытывал тоскливое недоумение в этот момент: вроде не дурак, интуиция давала подсказки, и вообще, следовало дождаться возвращения Нади и только тогда являться к Ольге с осмотром…
Но как получилось, так и получилось.
– Твоя реплика, Оленька, – усмехнувшись, произнес Филипп, обращаясь к Ольге. – Ты должна сейчас закричать: «Невиноватая я, он сам пришел!» – Он опять повернулся к Наде и произнес уже серьезно: – Это недоразумение, Надя. Это все неправда…
Надя ничего не ответила, попятилась назад.
– Солнце, постой. Я сейчас все объясню.
– Не надо, – коротко бросила Надя.
– Солнце…
– Я тебе больше не солнце.
– Надя!
Надя оттолкнула Филиппа, влетела в свою комнату, захлопнула прямо перед его носом дверь, повернула ключ в замке.
– Надя, – упершись лбом в дверь, устало повторил Филипп. – Надя, открой. Нам надо поговорить. Я тебе все объясню. Ну ты сама подумай, логически… Я что, идиот, так подставляться?! Я же сам тебе позвонил, я знал, что ты сейчас придешь, я даже все двери нараспашку оставил, ибо зачем мне скрываться, ну, Надя же… Давай поговорим!