– Лора куда-то пропала. Филипп на работе. Я тоже должна работать. Луку не с кем оставить. Завтра придет Филипп, что-нибудь придумает. Всего доброго. А, вот еще комплект постельного белья и сумка с едой на всякий случай. Я захватила у Филиппа, вдруг у вас нет…
– Ничего себе! А вы что же, милая барышня, собираетесь нас покинуть? – голос у Петра Васильевича в первый раз дрогнул.
– Да.
– Мину-утку… Но это невозможно!
– Почему нет? Посидите один день со своим родным сыном. Лука взрослый, особого ухода не требует. Лука, слушайся папу, – мрачно произнесла Надя.
Лука молча упал в кресло напротив, положил ногу на ногу. Его лицо выражало тоску и недовольство. «Бедный ребенок… Все от него отказываются. И даже родная мать от него сбежала! – с отчаянием подумала Надя. – Может, остаться с ним, не отдавать?» Но тут же передумала, вспомнив, что сегодня устроил Лука. В ней уже не было ни сил, ни желания возиться с чужим ребенком. Даже больше того: Надя почувствовала раздражение. Раздражение к Филиппу, поставившему ее в такое положение.
– Но кто сказал, что это мой сын?!
– Лора.
– Да эта Лора… – взвился Петр Васильевич, но Надя предупреждающе подняла руку:
– Пожалуйста, не при ребенке. Он ни в чем не виноват. Завтра придет Филипп, вот с ним все и выясняйте…
Произнеся это, она покинула квартиру Петра Васильевича, закрыв за собой дверь.
Надя вышла на улицу, отдышалась. Чувствовала она себя очень скверно. С одной стороны, ее подставил Филипп. С другой – она сама столь легко перекинула Луку на Петра Васильевича! А если с этой неприкаянной Лорой что-то случилось? Попала в аварию или заболела внезапно и тяжко?
Но с кем еще быть ребенку в экстремальных обстоятельствах, как не с родным отцом?.. А Лука, ко всему прочему, словно и не переживал из-за матери. Будто знал заранее, что с той все в порядке. Пожалуй, из-за разбитого телефона он и то больше расстроился, вернее, разозлился!
Надя отправила Филиппу сообщение, что Лука у Петра Васильевича, а она сама возвращается на старую квартиру, которую они снимали с Ольгой, потому что надо срочно дошить заказ.
Было еще светло, но на город уже постепенно опускались летние сумерки, дневной зной сменился вечерней легкой прохладой.
Ольга встретила подругу в прихожей:
– А я слышу, кто-то дверь открывает… Вернулась, наконец.
– Вернулась. Пожалуй, я с тобой соглашусь, останусь пока тут, – с трудом произнесла Надя. – Устала сегодня. Безумный день. А надо срочно платье доделать, я же не могу подвести человека. Это просто счастье, что я вторую швейную машинку здесь оставила, все эти поездки и перевозки… – она не договорила, махнула рукой.
– Хочешь отдохнуть? Не мешать тебе?
– Нет, я больше морально устала… Мешай, мешай, – усмехнулась Надя. – У меня дел еще столько!.. Сейчас раскроем займусь и потом, что успею, сошью.
– Ты и спать не собираешься?
– Да как пойдет, – Надя прошла к себе в комнату и, не переодеваясь, разложила на широком столе ткань.
– Это платье невесты будет?
– Ага.
Надя занялась раскроем, а Ольга села напротив на стул:
– Давай к лешему эти наши все договоренности, Надюш… Я тебя вот что хочу спросить: если Лора не найдется, ты согласишься жить с Филиппом? С Филиппом и этим мальчиком? Ведь не на улицу же ребенка выбрасывать?..
– Хороший вопрос. Прямо в лоб, – Надя вертела в руках струящийся материал, думала. – У ребенка есть родной отец. Я его видела, кстати.
– Но он старик! Ему Филипп алименты даже платит, если я ничего не путаю! – удивленно воскликнула Ольга.
– Да, Петр Васильевич не молодой человек, но стариком я бы его не назвала. Сколько ему? А, шестьдесят, кажется. По нынешним меркам еще даже не пенсионер.
– Но если человек получает алименты, то, судя по всему, он инвалид, или ему средств не хватает, или что… Я к чему: может оказаться так, что Петру Васильевичу не дадут опекунства над сыном… Пусть он хоть сто раз бодр и крепок на вид, но столько подводных камней в законодательстве! И тогда Филиппу придется брать ответственность за Луку. Я тебя именно об этом и спрашиваю: готова ли ты продолжать отношения с Филиппом, если он будет вынужден оформить опеку над Лукой, своим братом?
– С чего это он должен брать над Лукой опеку?
– Да с того, что он очень совестливый человек, твой Филипп! – фыркнула Ольга. – Логика поступков, понимаешь? Раз он платит отцу алименты, то и брата он тоже возьмет под свое крыло. А ты, получается, подруга человека, у которого целый воз родни на шее.
– Я не думаю, что Лука – сын Петра Васильевича… И Лора – та еще интриганка… – Надя отложила ткань, упала на стул. Чем дальше, тем тоскливее становилось у нее на душе. В словах подруги действительно заключалась неумолимая, безжалостная логика. – Я надеюсь, Филипп сделает генетическую экспертизу и, если Лука не его брат…
– Лука – сын Лоры, – перебила вдруг Ольга. – Сын женщины, которую он любил до безумия. И, если с Лорой что-то случится, разве сможет он бросить ее ребенка? Я тебя в десятый раз спрашиваю: ты готова смириться с тем, что у твоего Филиппа куча тягостных обязательств перед другими людьми?
– Нет, – устало произнесла Надя. – Против алиментов отцу я ничего не имею, в том смысле, что эта история меня не касается, она была до меня, и я в нее влезать не собираюсь. И даже больше того: я не имею права в нее влезать. Но Луку я терпеть не стану! Ты знаешь, если бы я знала Филиппа уже несколько лет и мы с ним были уже крепкой, дружной семьей, когда и в болезни и здравии, в радости и печали и все такое… И тут появился бы некий мальчик… Тогда да, мне уже некуда деваться. Я как любящая и любимая жена обязана поддержать своего супруга. Но сейчас Филипп мне никто, и совершать подвиги я не обязана. У меня своя жизнь, и она одна, и я не хочу мучиться, заставляя себя любить мальчишку, которого терпеть не могу… Зачем этот Лука, зачем он свалился на меня? – Надя схватилась за голову. – Я не хочу, я не хочу, чтобы возле меня и Филиппа все время находился этот чужой ребенок!
– И ты в состоянии сказать Филиппу: «Брось Луку»?
– Да, – шепотом произнесла Надя. – Тем более если окажется, что Лука – не его брат.
– Ты вышвырнешь сироту на улицу? – строго спросила Ольга.
– Почему на улицу? Сейчас хорошие детские дома. Не как в прежние времена. И плюс много желающих взять приемного ребенка… Лука имеет шанс обрести любящих родителей, когда кто-то из бездетных взрослых, приняв его под крыло, получит, наконец, свое дитя, свое счастье… И он, этот мальчик, тоже с готовностью, надеюсь, полюбит приемных родителей в ответ и тоже ощутит счастье в полной семье. А не я должна заставлять себя любить ребенка Лоры, да и Лука, судя по всему, отчаянно меня ненавидит. Я не хочу сложностей, я не хочу принуждать себя к чему-то, ведь жизнь – она у меня одна…
– И ты сможешь жить, зная, что отшвырнула прочь несчастного сироту? – звенящим голосом спросила Ольга. – Ты сможешь петь и смеяться, когда тот мальчик проводит свои дни в приютских стенах, на казенных хлебах? – Ольга, доведя интонации до скорбного звона, вдруг расслабилась, словно выдохлась, и продолжила уже нормальным, немного скучным голосом: – Короче, Наденька, твой Филипп хорош для всех окружающих, для людей он герой и праведник, но праведники очень мало думают о своей второй половинке. Они стараются для всего человечества, но о своих близких, как правило, забывают. Ты готова смириться с таким положением дел?
– Не знаю, – убитым голосом ответила Надя. У нее вдруг кончились последние силы, она не могла и пошевелиться. Превозмогая себя, добавила: – Надеюсь, Лора вернется, и мне не придется делать выбор… И вообще, я с Филиппом еще не говорила. Он на работе. Там… там все сложно, не всегда есть возможность перезвонить. Скинул мне вот сегодня адрес Петра Васильевича и все…
– Можно посмотреть? – Ольга потянулась к телефону Нади, лежавшему тут же на столе. – В какой форме он это сделал, какими словами? Знаешь, тут каждая мелочь, каждая запятая важна.
– Зачем? А, да пожалуйста. – Наде было все равно, она уже ничему не удивлялась и спорить с подругой, позволяющей себе столь бесцеремонные действия, даже не собиралась. – Только нет там никаких слов. Адрес, просто адрес. Даже без запятых… Адрес Петра Васильевича.
Выгнать просто так ребенка на улицу невозможно. Все тогда скажут, что Петр Васильевич – зверь и негодяй. Не станут разбираться в том, действительно ли Лука его сын или не сын…
Нынче за любой поступок, несовместимый с моралью, сожрут и не посмотрят на то, что человек, совершивший этот поступок, был задавлен обстоятельствами, возрастом, болезнями, нищетой…
Нельзя брать на себя ответственность в наше время, проще переложить ее на окружающих.
– Лука, ты как там? Поужинал? – крикнул Петр Васильевич из комнаты. Мальчик в это время сидел на кухне, громко работал телевизор.
– Ага, – вяло отозвался Лука.
Петр Васильевич вышел к нему на кухню со своим любимым фотоаппаратом.
– Ты фотограф? – без всякого любопытства, скорее просто констатируя факт, спросил Лука.
– Да, дитя мое. Я снимаю действительность с утра до ночи, это моя профессия.
– А, ладно. Меня только не снимай, – Лука загородился ладонью.
Петр Васильевич все же успел его щелкнуть. Посмотрел на экране, что получилось. То, что надо как раз: на диване, развалившись, лежит крупный мальчишка. Подросток. Босые ступни (на вид размер сороковой, не меньше), широкие икры, точно у спортсмена. Лицо загорожено широкой же ладонью, собственно, в таком виде и принято сейчас детей показывать – без лица. Видно лишь всклокоченные волосы паренька да одно ухо. В другой руке, верней лапе, – шоколадный батончик. Словом, типичный недоросль нашего времени, когда вроде еще ребенок, но и почти юноша.
В раковине валялась посуда: чашка, тарелки – и какие-то огрызки. Петр Васильевич запечатлел и этот очаровательный «натюрморт». Потом сфотографировал стол, весь засыпанный крошками и скрученными полосками засохшего целлофана, что остались от нарезанной колбасы…