Но Лука на маму не обижался. Она же не нарочно. Кто знал, что эти бандиты начнут толкаться. И вообще, мама отчаянная…
Лука вышел во двор, прошелся по бордюру вдоль газона, засунув руки в карманы штанов. Оглянулся, подняв голову: бабушка стояла у распахнутого окна, помахала ему рукой.
– Бли-ин… – пробормотал Лука. Он ждал маму.
Покачался на качелях, затем пошел вдоль чугунной ограды, увитой диким виноградом. Неподалеку шумела улица: шуршали шинами автомобили, были слышны голоса прохожих, доносился стук каблуков…
– Лука! – позвал голос из-за ограды.
– Да?
– Подойди поближе… Сядь! – Лука плюхнулся на скамейку, увидел маму сквозь заросли винограда – она сидела с той стороны, на основании ограды. Отвернул голову чуть в сторону, чтобы бабушка из окна думала, что он просто решил передохнуть. – Ага, вот так. Меня охранник не пустил, я тут уже час хожу. Как дела, мой мальчик?
– Да хреново, ма! Они совсем взъелись на тебя. Отец обещал вечером приехать поговорить со мной, бабушка ворчит…
– Как со стариком? Он поверил?
– Да ему до лампочки, он только и знал, что фотографировал все подряд. Там еще тетка одна была…
– Надежда?
– Нет, другая. Вот она бабушке позвонила. Ну, в общем, мам, наш план не удался. А эта Надежда – злая, очень злая. И хитрая. Ты хотела, чтобы она ушла от Филиппа, а она не ушла, она меня к старику отвезла. Ей Филипп адрес дал.
– Да, я от Филиппа этого не ожидала, – печально засмеялась мама. Лука не выдержал, повернулся к ней всем лицом. Мама – словно на картине, в раме из виноградных листьев – выглядела такой милой и красивой, что не любить ее было нельзя. Этот Филипп – просто дурак, раз выбрал Надежду, а не маму.
– Ты его любишь? – печально спросил Лука.
– Нет. Я только тебя люблю, ты знаешь, – ответила мама. – Ты мой мальчик, ты мой главный мужчина в жизни. Но Филипп – хороший… Был им, вернее, когда-то.
– Понятно… – Лука помолчал, потом у него вырвалось: – Бабушка тебя совсем ненавидит.
– Я знаю.
– Я бы хотел жить с тобой. Только с тобой.
– Рано или поздно так и будет, мой мальчик.
– Я стану известным, заработаю много денег. Отдам все тебе, – торжественно произнес Лука.
– Ну, это еще не скоро! – засмеялась мать, ее смех звучал весело, но совсем не обидно. – Деньги у тебя есть?
– А, точно. Тысяча, – Лука встал со скамейки, подошел к ограде, просунул сквозь прутья купюру. Ему вдруг стало уже плевать, что бабушка его видит из окна. Пусть видит. Он опустился на колени, чтобы быть ближе к матери, протянул руку, прикоснулся к ее волосам. – Ты продала кольцо?
– Нет еще, – мама потянула за цепочку, висящую на шее, достала из-под воротника платья перстень – даже на вид тяжелый, с темно-красным камнем. На солнце камень блеснул неожиданно ярким сполохом. «Словно кровь», – подумал Лука и зашептал торопливо:
– Спрячь, скорее спрячь, ма!
Мама опустила перстень обратно за воротник.
– Если удастся его продать, мы получим кучу денег, – произнес Лука.
– Ага. Тут главное – не продешевить. Когда я продам его, то мы сможем жить вместе.
– А скоро?
– Что скоро? Продам? Не знаю. Это очень сложно. Я так понимаю, этот перстень до сих пор ищут.
– Кто? Ты же говорила, что старуха, которая им владела, давно умерла?
– Да, она умерла, но перстень… Его все равно ищут. Один человек, по фамилии Габричевский. Друг той старухи. Я его видела, только тоже очень давно… Он мне сказал, что ничего не забыл и не забудет. И он не врет. Если перстень появится в продаже, Габричевский обвинит меня в воровстве и отдаст перстень наследнику старухи.
– А кто наследник?
– Филипп, – помедлив, неохотно призналась мать.
– Только не он! – расстроился Лука. – Этот Филипп сразу отдаст его своей этой… тете Наде, – он фыркнул и засмеялся сердито, вспомнив, как девушка разбила его телефон. Но рассказать матери об этом не решился. Это ведь еще больше огорчит ее… – Слушай, а если просто один камень продать? Я слышал, так можно. Камень отдельно, золото отдельно. И никто не догадается!
– Можно. Но мы с тобой тогда сильно продешевим. Я вот думаю найти человека, договориться с ним, вывезти перстень туда, где все эти знаменитые аукционы проводят…
– Тебя опять обманут, – с тоской произнес Лука. – Нет уж, лучше дождись, пока я вырасту. Потерпим. Я сам это кольцо продам, слышишь?
– Хорошо, детка… – с нежностью произнесла мать. – Ну все, мне пора. Пока.
– Пока, мам!
Мама соскользнула на асфальт с ограды, быстро пошла прочь – сквозь листья дикого винограда уже не разглядеть ее. Лука вздохнул, поднялся с колен, побрел опять к качелям. Увидел, что бабушка грозит ему пальцем из окна.
Лука отвернулся.
Бабушку он не боялся. Вот отца – да. Отец не бил его, не обзывался, но зато кричал страшным голосом. От которого становилось холодно в животе и по спине бежали мурашки.
Отец всегда принимался кричать, как только что-то слышал о маме.
Один раз отец даже плакал, этой весной. Лука тогда учил стихотворение по-немецки – домашнее задание. Стихи всегда удавались Луке – он легко запоминал огромные куски текста с первого раза и красиво читал их вслух. Бабушка даже говорила, что с такими способностями Луку охотно возьмут в актеры. Ну и внешность у него подходящая.
Стихи были такие:
– «Их вайс нихт, вас золль эс бедойтен, дас их зо трауриг бин, айн мэрхен аус альтен цайтен, дас коммт мир нихт аус дэм зинн…» – Лука декламировал вслух, раскачиваясь на качелях.
Отец, помнится, слушал и одобрительно кивал головой. Спросил потом Луку, о чем эти стихи. А Луке было проще прочитать другие стихи – перевод на русский, чем рассказать все своими словами.
Не знаю, что стало со мною,
печалью душа смущена.
Мне все не дает покою
старинная сказка одна.
Прохладен воздух, темнеет,
и Рейн уснул во мгле,
последним лучом пламенеет
закат на прибрежной скале.
Там девушка, песнь распевая,
сидит на вершине крутой.
Одежда на ней золотая,
и гребень в руке – золотой.
И кос ее золото вьется,
и чешет их гребнем она.
И песня волшебная льется,
неведомой силы полна.
Безумной охвачен тоскою,
гребец не глядит на волну,
не видит скалы пред собою,
он смотрит туда, в вышину.
Я знаю, река свирепея,
навеки сомкнется над ним,
и все это Лорелея —
сделала пеньем своим!
Вот именно тогда отец вдруг спрятал лицо в ладонях, и плечи его затряслись. Наверное, имя показалось ему похожим – Лорелея, Лора. Ну и волосы у мамы тоже всегда выглядели шикарно.
Надя проснулась по звонку будильника, рано. Быстро, кое-как умывшись, она принялась за работу. Даже не стала пить кофе, расчесывать волосы, переодеваться – так в ночной рубашке и возилась с нежной тканью, из которой предстояло сшить свадебное платье. По своему опыту Надя знала, что если вот так, с ходу, без лишних приготовлений, ненужных манипуляций она сразу возьмется за дело, напрямую, оно пойдет лучше и быстрее. Ее внимание еще не успело рассеяться, она больше ни на что не отвлекалась, поэтому ее разум, ее руки подчинялись одной задаче.
Скорость, точность, полная отрешенность.
Со стороны, наверное, Надя в эти моменты напоминала робота… Но она совершила чудо: к двенадцати дня платье было почти готово. Конечно, клиентка, невеста, еще должна примерить его… И очень часто после первой примерки даже самой опытной портнихе приходится устранять мелкие недостатки… Но то действительно мелочи, на их исправление много времени не надо.
Надя написала сообщение клиентке, что, в принципе, готова в ближайшее время ее принять…
Итак, закончив основную работу, Надя позволила себе расслабиться. Отправилась на кухню, развела в чашке свой любимый растворимый кофе, достала из холодильника стаканчик с йогуртом. И только сейчас почувствовала, как постепенно спадает напряжение во всем теле.
А где Оля?
– Оля, ты дома? – Надя постучалась в комнату подруги. Никто не отозвался, дверь оказалась закрытой. «Когда же она ушла, ночью, что ли?» – удивилась Надя.
Она причесалась, переоделась в домашнее платье, включила проигрыватель. По комнате негромко, фоном скорее, разлилась мелодия без слов, нежная и успокаивающая.
И сразу Надя вспомнила Филиппа. Его лицо, волосы, ироничную и добрую улыбку на губах. Его голос. Руки…
В горле у Нади словно комок образовался, мешая дышать. Она любила этого человека – отчаянно, изо всех сил. Любила по-настоящему – когда в единое чувство смешиваются и обожание, и влюбленность, и уважение, и восхищение… Когда и разум, и интуиция в один голос твердят: вот он, твой единственный. Когда словно рассеивается пелена, скрывающая будущее, и можно его увидеть. Там, в будущем, Надя и Филипп шли по долгой дороге рядом, держась за руки, поглядывая то и дело друг на друга.
Там, в совместном путешествии по прихотливым изгибам судьбы, их ждало счастье. Редкое, выпадающее не всем. Счастье жить вместе и получать от этого радость. И через год, и через пять, и через десять, и даже через пятьдесят – испытывать волнение от присутствия любимого человека рядом. Да, возможны и раздражение, и отчаяние, и страх, и ревность временами, но и они, эти волны негатива, не в силах уничтожить светлую радость.
Но с другой стороны… Раздражение? Ревность? Отчаяние? Страх? Они будут, непременно будут, это неизбежные спутники настоящей любви. А еще беспокойство за жизнь и здоровье любимого человека, жизнь и здоровье будущих детей… Множество мелких испытаний, проблем – тоже неизбежны. Долгая притирка друг к другу, компромиссы, усталость, обязанности… Рутина будней.
Сейчас-то Надя одна и ей ничего особо не требуется. Она свободна. Да, конечно, Филипп – современный мужчина, и домострой – это не про него, он на равных готов участвовать в быту, но… Жизнь вдвоем – это совсем другое.