Жил Оливер в доме на севере города – в том же районе, где проживали и мы с Миллисент сразу после женитьбы. Это не плохой район, но жилье там более старое и ветхое, нежели в юго-восточной части города, где расположен Хидден-Оукс. Дом Оуэн унаследовал от матери, после ее кончины. По словам Тристы, он был «довольной милый, но больше походил на хибару», что совсем не удивительно. Большинство домов в северной части – маленькие коттеджи с верандами, резным деревянным декором, крошечными слуховыми оконцами и старомодными, зачастую убитыми интерьерами. Дом Оуэна не являлся исключением.
Отопления в нем не было, окно в спальне заедало, ковер раздражал своим противным сине-зеленым цветом. Ванна имелась, но смеситель подтекал, и это сводило Тристу с ума. Если она оставалась у Оуэна на ночь, то обязательно закрывала дверь в ванную комнату, иначе заунывную капель слышно было даже в гостиной. Если они с Оуэном ели в его доме, то пользовались посудой матери, с желтым цветочным орнаментом по ободку.
Через некоторое время Триста становится настолько пьяной, что продолжать разговор дальше просто не в состоянии, и я прошу клубного водителя отвезти ее домой. На прощание я заверяю жену друга: если ей захочется еще поговорить об Оуэне, я с удовольствием ее выслушаю. Я говорю правду.
Триста снабдила меня теми сведениями, которые мне были очень нужны для второго письма Джошу!
17
Я никогда не любил и не умел вынашивать планы. Даже мое путешествие за океан не было запланировано. Мне позвонил приятель, и через неделю я встретился с ним в аэропорту Орландо. Когда я осознал, что никогда не поднаторею в теннисе так, чтобы играть в него профессионально, я не строил планов на будущую карьеру. Я не планировал воспитывать ребенка, когда Миллисент забеременела Рори, и я не думал растить второго ребенка, когда она сообщила мне, что ждет Дженну. Только наша общая с Миллисент тайна заставляет меня планировать дальнейшие действия.
Моя игра – теннис, а не шахматы. Я играю, обучаю теннису, и при этом все ограничивается только тем, что я вижу: двумя сторонами сетки, двумя противостоящими силами, одной целью. Это не сложно. А теперь я вынужден планировать. Я должен составить план, с одной-единственной целью – обезопасить от подозрений себя и Миллисент. И этот план охватывает несколько разных людей.
В текущей версии моего плана фигурируют три человека: Оуэн, Джош и Аннабель. Миллисент – четвертая. Да и Тристу я мог бы в него включить. Или те сведения, которые она мне сообщила.
Первым делом я пошлю второе письмо Джошу. В нем будут указаны не только подробности из реальной жизни Оуэна (в частности, описание дома его матери), но и дата, когда исчезнет еще одна женщина.
Это рискованно, я понимаю, может быть, даже излишне. Но таким письмом мы одним махом добиваемся цели. Мы всех убеждаем: да, Оуэн вернулся. И да – именно он виновен в смерти Линдси и следующей жертвы. Никаких гаданий, никаких расхождений во мнении у полиции и прессы, пытающихся понять – действительно ли Оуэн Оливер вернулся или у него появился подражатель. Информация, которой снабдила меня Триста, убедит и тех и других окончательно: это он! И никто не усомнится в том, кто виноват, когда исчезнет следующая женщина.
А ею будет Аннабель Парсон.
Минус моего плана в том, что вся полиция будет ждать пропажи женщины в указанную мною ночь. И начнет ее поиски, как только кто-нибудь сообщит о ее пропаже.
Плюс – в том, что у Аннабель очень мало друзей, и никто не будет заявлять о ее исчезновении в полицию, если она не выйдет на работу. Благодаря этому мы с Миллисент выиграем пару дней.
Нам с женой все еще предстоит придумать, как схватить Аннабель так, чтобы это осталось незамеченным для людей и не попало на камеры видеонаблюдения – в ночь, когда все будут настороже.
А, пока полиция будет искать Оуэна, Миллисент будет полностью вне подозрений.
Мой план настолько прост, что хочется признать его блестящим.
Но я еще раз просматриваю все пункты, начиная с письма Джошу и заканчивая похищением Аннабель. И вижу множество пробелов, нестыковок и потенциальных проблем.
Вот почему я так не люблю планировать. Это выматывает. Но и возбуждает, поэтому я этим занимаюсь. Я пытаюсь скорректировать план до мелочей, прежде чем огласить его Миллисент. После стольких лет нашей совместной жизни мне все еще хочется удивлять и впечатлять свою жену, а это требует немалых усилий. Впечатлить Миллисент было непросто даже в молодости. Теперь же это почти невозможно.
Впрочем, я не играю в одни ворота. Много раз и Миллисент старалась меня впечатлить. Она пыталась это сделать, когда украсила нашу рождественскую елку кислородными масками, и на нашу пятую годовщину – когда надела на себя то же белье, что было на ней в первую брачную ночь. И на нашу десятую годовщину – когда она устроила нам небольшой отдых.
С двумя детьми и желанием заиметь больший дом мы не могли позволить себе потратить деньги не то что на отдых, но даже на ужин в хорошем ресторане. Моя жена нашла выход.
Сначала она заявилась на теннисный корт. Миллисент никогда не ходит на теннисные корты. Если она и наведывается в клуб, то только за тем, чтобы поплавать или пообедать с кем-нибудь, поэтому, когда она пришла на корт, я подумал, что что-то случилось. А моя жена просто решила меня выкрасть.
Она завезла нас в какую-то глухомань, остановилась, указала на лес и произнесла всего одно слово:
– Пошли.
И мы пошли.
В паре сотен ярдов от дороги мы вышли на поляну. На ней уже стояла палатка – рядом с кострищем из камня. Маленький пластиковый столик был сервирован пластиковыми тарелками, стаканчиками и толстыми свечами.
Миллисент вывезла меня на лоно природы! Она не любит отдых на природе. Но на одну ночь она притворилась, будто это ей по душе.
Увы, Миллисент тогда забыла спрей от насекомых. И через некоторое время ими были облеплены все свечи. Тем не менее, они продолжали гореть. А еще жена не догадалась запастись водой, чтобы мыть посуду или чистить зубы. Но все это было неважно. Мы сели у костра, съели слегка подогретый суп, выпили дешевое пиво и даже позанимались незатейливым сексом. А потом заговорили о будущем, которое теперь выглядело совсем иначе, чем раньше, – из-за детей. Нет, оно не казалось нам мрачным. И не пугало нас. Просто приоритеты поменялись.
Мы избегали разговаривать о вещах, которые мы бы хотели, но уже больше не могли заиметь.
Где-то после полуночи мы заснули. (Я не ложился так поздно с Рождественского Сочельника, когда мы вынуждены были бодрствовать, чтобы выложить подарки Санты.)
А на следующее утро, когда я вышел из палатки, Миллисент уже стояла перед ней, зажав рот руками. Наш лагерь был разорен.
Все перевернуто, раскидано вокруг, опустошено, посуда с едой откупорена или разбита, а наша одежда разбросана на земле.
– Мусорщики, – предположил я. – Может быть, еноты.
Миллисент ничего не ответила. Она была слишком напугана.
Придя немного в себя, она начала подбирать наши вещи.
– У нас есть еще немного кофе, – сказал я, поднимая с земли маленькую баночку растворимого напитка. – Мы могли бы приготовить…
– Я думаю, что это были не еноты, – выдавила из себя Миллисент, собирая то, что осталось от содержимого рюкзака.
Я посмотрел на нее:
– А тогда кто же?
– Наш лагерь разрушили не звери. А люди.
– Почему ты так решила?
Миллисент указала на палатку, в которой мы спали:
– Они не тронули ее.
– Возможно, они попросту искали еду. Может, они не додумались…
– А может, это были люди.
Я больше не спорил. Мы побрели из леса к машине.
И с того самого дня, стоит зайти разговору о походах на природу, Миллисент вспоминает об ужасных людях, рывшихся тогда в наших вещах. Я до сих пор думаю, что это сделали какие-то звери, а не люди, но не спорю с женой. Миллисент видит мотив за любым происшествием.
А мои воспоминания о том выезде на природу другие. Для меня важно, что моя жена устроила его, чтобы меня удивить и впечатлить!
Аннабель Парсон не болеет, не опаздывает на работу и не берет больше двух выходных подряд. И всегда выходит на замену, если кто-нибудь заболевает, а это значит, что у нее нет бойфренда. Никого, кто бы мог бы прийти к ней поздно вечером. Пары обычно дорожат выходными, особенно те, у кого нет детей, а Аннабель все равно. И – вишенка на торте! – она была удостоена звания «Инспектор месяца» целых пять раз! И упомянута на окружном веб-сайте.
Я рассказываю все это Миллисент.
– Ты прав, – кивает жена. – Она подходит идеально.
– Я также набросал новое письмо Джошу, но пока я тебе его не покажу.
– Не покажешь? Почему?
– Хочу тебе сделать сюрприз.
Губы Миллисент слегка выгибает улыбка:
– Я тебе доверяю.
Это лучшие слова, что я услышал за всю неделю!
Я начинаю наблюдать за Аннабель так, как наблюдал за остальными. Усердно и осторожно.
Сегодня я возвращаюсь с места ее работы на поезде. На всякий случай – чтобы она не запомнила мою машину. Проследить за Аннабель во время ее смены невозможно.
Она разъезжает на внедорожнике, выискивая просроченные счетчики и нелегальных парковщиков. Предугадать, когда она остановится или снова тронется в путь, нереально.
Некоторое время я сижу в кафетерии на главной магистрали. Каждые двадцать-тридцать минут Аннабель проезжает мимо, проверяя счетчики. В ожидании я набрасываю в очередной раз черновик письма от имени Оуэна Оливера. Моя задача – придать письму такую убедительность, чтобы оно стало достоянием публики, чтобы и у Джоша, и у руководства канала, на котором он работает, не возникло даже желания его утаить.
Одно лишь предположение о том, что Оуэн вернулся, всколыхнуло весь округ. Местные станции транслируют старые новостные клипы и ретроспективы, последние несколько дней портрет Оуэна не сходит с первых страниц всех газет. Рори со своими приятелями уже образовали от его фамилии глагол («Вот щас оливерну тебя»). А группа местных активисток рьяно добивается, чтобы убийство Линдси объявили преступлением на почве ненависти.